Немецкий снайпер на восточном фронте 1942-1945 - Оллерберг Йозеф (книги бесплатно без регистрации txt) 📗
Тусклым светом горело одно завешенное окно. К этому моменту мы были очень голодны и надеялись, что, наконец, сможем раздобыть у фермера немного еды. Мы осторожно подползли к дому и постучали в окно. Занавеска отодвинулась, и перед нами появился пятидесятилетний мужчина со свечой в руке. Глядя на нас, он открыл окно и спросил на ломаном немецком, чего мы хотим. Я сразу определил, что он был чехом, и инстинктивно отступил в темноту. Но голод был столь силен, что мой неопытный товарищ забыл об осторожности и предложил обменять пару туфель на еду. Чех согласился на обмен и взял туфли, сказав:
— Русский солдат на верхнем этаже, тсс! Подождите, я вернусь через несколько минут, — с этими словами он исчез.
Хотя я тогда еще не знал о жестоком изгнании судетских немцев чешским населением, меня вдруг охватили подозрения. Через окно я смог разглядеть немецкую надпись в рамке и висевший под ней календарь с немецкими названиями месяцев за 1944 год. Что делал чех в доме немца? Почему русский солдат мирно спал на верхнем этаже? Я толкнул локтем Петера и прошептал:
— Друг, это не пахнет добром! Забудь о туфлях, нам пора убираться, — с этими словами я потащил товарища от окна.
Но Петер возразил:
— Нет, я не верю в эту чушь, — и высвободился от моей хватки.
Я оставил его и побежал к лесу, крича другу:
— Дуй за мной, дурак, пока они не сцапали тебя! Мое решительное бегство сломило волю Петера, который, в последний раз взглянув на окно, все-таки последовал за мной. Я находился уже в тридцати метрах от дома и был надежно укрыт темнотой, но мой товарищ едва отбежал и на десять метров, когда в окне снова возник чех с пистолетом-пулеметом МР40 в руках и открыл огонь. Едва увидев оружие, Петер со всех ног рванул к лесу. Я развернулся при первых звуках выстрелов и стал наводить на цель свой собственный пистолет-пулемет, пока товарищ бежал ко мне. Но вдруг Петер упал, словно сраженный вспышкой, и я открыл огонь. Стекло разбилось, начали разлетаться осколки деревянной оконной рамы, но пули не попали в чеха: он отскочил от окна и не решался открыть огонь снова. Пригибаясь, я подбежал к своему товарищу и оттащил его в безопасное место на краю леса, все время напряженно ожидая, что из дома выскочат вооруженные бойцы. Но попрежнему царила замогильная тишина. Я опустил Петера на землю, как только мы достигли первых кустов, и перевернул его на живот. Петер застонал. Я ощупал ткань его униформы, она была вся пропитана кровью. Очередь, выпущенная чехом, смертельно ранила Петера. Когда я перевернул его снова на спину, мой друг уже потерял сознание. Через несколько минут он умер.
При этом я был вынужден все время краем глаза следить за домом. Но там не наблюдалось никаких признаков движения. Я исчез из опасного места, как только Петер умер, и продолжил двигаться, ориентируясь на Полярную звезду и свой маленький карманный компас. Оставшись сам по себе, я был вынужден действовать особенно осторожно. Тем более что я прежде слышал, что чешские партизаны стали надевать немецкую униформу, чтобы выманивать своих врагов из укрытий. Следовательно, я прятался от небольших групп бойцов в немецкой униформе, маршировавших позади меня, особенно если они появлялись в дневное время.
Когда я искал себе укрытие на второй день своего бегства, то неожиданно услышал рядом с собой немецкие голоса. Пробравшись ползком туда, откуда доносился звук, я увидел небольшую группу бойцов из артиллерийского полка моей собственной дивизии. Осторожно я позвал их и затем поднялся из укрытия. Прежде чем я успел представиться, один из артиллеристов узнал меня:
— Это Йозеф Оллерберг, снайпер с множеством убийств на его счету. Он обладатель золотого "Знака снайпера" и Рыцарского креста.
Группа состояла из двенадцати бойцов. Ее возглавлял полковой повар, штабной сержант Вермаейр. Услышав мое имя, солдаты заспорили, брать им меня с собой или нет. Деятельность нацистской пропагандистской машины теперь работала против меня. Очень многие газеты печатали статьи о немецких снайперах, красочно описывая их достижения. При этом во многих из них печатались и фотографии снайперов. А я довольно часто становился героем подобных публикаций. Было вполне вероятно, что русские и чехи знают мое имя, как я выгляжу, и будут высматривать меня среди бойцов, которые попадут им в руки. Поэтому большинство пехотинцев боялось жестокой кары, если они окажутся пойманными вместе со столь известным снайпером. У меня на душе стало скверно, и я уже собрался продолжить движение своим путем, но тут штабной сержант, наконец, топнул ногой и прекратил спор, сказав, что я могу пойти с ними. Однако мне всегда приходилось находиться в хвосте отряда, чтобы прикрывать его тыл. Я полз в одиночестве позади артиллеристов в течение четырех дней, стараясь как можно меньше напоминать им о своем существовании.
Ощущая себя в безопасности в такой большой группе, пехотинцы двигались преимущественно в дневное, нежели в ночное время. На четвертый день мы нашли мертвого чеха. Кровь на его груди еще не успела высохнуть. Следовательно, он умер незадолго до нашего появления. Стоя над ним, озадаченные и нерешительные бойцы обсуждали, что могло случиться. Вдруг чех открыл глаза. Его грудь приподнялась, из его рта с хрипом вышло несколько сгустков крови. В тот же миг чех принял сидячее положение, схватил МР40, лежавший рядом с ним, и нажал на спусковой крючок. Немецкие стрелки разбежались кто куда и прыгнули в траву. Пули просвистели высоко над их головами и не причинили вреда никому из них. Через считаные секунды чех снова рухнул на траву, на этот раз окончательно мертвый, разряжая в небо остатки магазина своего пистолета-пулемета. Теперь стрелки были настороже, поскольку было маловероятно, чтобы этот партизан был сам по себе.
Тут вдруг нас окликнули голоса еще троих немецких пехотинцев, находившихся в пятидесяти метрах от нас:
— Не стреляйте, друзья! Мы стрелки из 144-го полка 3-й горнострелковой дивизии.
Я опознал в них солдат из штаба полка. Один из них был полковым фотографом, другой официальным военным художником, а третий — писарем по фамилии Шмидт, которого все называли "Шмидти" из-за его маленького роста. Но особенно хорошо я знал фотографа, который вел фотохронику многих моих заданий. Все трое из них не боялись находиться вместе со мной, в чьей компании они ощущали уверенность в своей безопасности. Я же был счастлив расстаться с не благоволившими ко мне артиллеристами. И четверо товарищей решили продолжить путь отдельно от основного отряда. Поскольку у фотографа и Шмидти у обоих были компасы, я обменял свой на половину банки тушенки артиллеристу по фамилии Тирмайер. После инцидента с умирающим чехом все они спешили, как можно скорее покинуть это место. На прощание фотограф сделал общую фотографию, и, пожелав друг другу удачи, две группы разошлись. Артиллеристы продолжили двигаться при свете дня, в то время как я подыскал безопасное место, где я и трое моих новых компаньонов могли бы спрятаться до наступления ночи.
Не прошло и пятнадцати минут, как мы услышали звуки ожесточенной перестрелки, разгоревшейся где-то поблизости. Я решил разведать ситуацию и осторожно пополз по подлеску в направлении звуков стрельбы. Преодолев около километра пути, я увидел артиллеристов, вовлеченных в жестокую перестрелку с чешскими партизанами. Семеро из немецких солдат лежали на земле и, очевидно, были мертвы. Положение остальных выглядело безнадежным. Я не видел ни единой возможности, как бы я и трое товарищей могли помочь в сложившейся ситуации. Ввязавшись в бой, мы бы только стали напрасно рисковать своими жизнями. Поэтому я вернулся в укрытие к товарищам. Обсудив увиденное мною, мы решили подыскать себе другое укрытие и поползли прочь.
В течение четырех последующих дней мы шли ночами и прятались в дневное время, неизменно двигаясь на северо-запад. Мы обходили дома и деревни, а также старались избегать открытых дорог и троп. Но у нас была одна проблема: художник был ранен в правую руку в перестрелке с чешскими партизанами, случившейся еще до появления с ними меня. А поскольку мы не имели возможности должным образом обработать рану, она воспалилась. Бойца охватывала слабая лихорадка, через несколько дней его рана начала гнить и ужасно вонять. Когда группе по пути попадалась вода, мы пытались промыть рану и выстирать повязку перед тем, как наложить ее снова. Также у нас совершенно не осталось еды, но мы продолжали двигаться, жуя березовые листья, щавель и листья одуванчиков, а также пили воду, подслащенную таблетками сахарина, небольшой запас которых остался у Шмидти.
