Партитура Второй мировой. Кто и когда начал войну - Нарочницкая Наталия Алексеевна (книги без регистрации бесплатно полностью .txt) 📗

Действия Союза ССР никаким образом не влияли на это немецкое «право» на войну. Одновременно и подписание пакта о ненападении с Германией, и секретного протокола 23 августа 1939 г. принципам jus cogens того времени не противоречили, поскольку формально Москва обещала Германии ненападение на нее, а не агрессию против Польши.

Можно допустить, что Сталин специально сохранил за Гитлером инициативу в последовательности выдвижения обвинений Польше. В августе 1939 г. Москву устраивал не только военный, но и любой другой сценарий развития немецко-польского противостояния. Ведь вся подготовительная работа к «мирному» возобновлению советских требований к Польше была проведена еще в 20-30-х гг.

1 сентября 1939 г., после эсесовской провокации с якобы польским нападением на радиостанцию в Гливице, Германия напала на Польшу. Вопреки надеждам Гитлера на пассивность Парижа и Лондона, 3 сентября 1939 г. в войну оказались вовлечены Англия и Франция.

Реакция СССР на немецкую агрессию, указывал польский эмигрантский специалист по вопросам международных отношений и международного права Р. Дебицки, на первых порах не внесла изменений в отношения с Польшей. Когда польский посол официально оповестил Советский Союз о немецком нападении и выплывающее из него состоянии войны между Польшей и Германией, Молотов не требовал у Гжибовского официального заявления о неспровоцированной агрессии, чем непрямо признал ее существование. Казалось бы, он был настроен скептически к возможности французского и британского вмешательства. В то же время Шаронов предложил переговоры о поставке в Польшу сырья из Советского Союза. Но когда 8 сентября Гжибовский обратился к Молотову с этим вопросом, то получил отказ. Ему сообщили, что Польша в глазах Москвы идентифицировала себя с Великобританией, Германией, и Советский Союз желает оставаться вне конфликта [284].

8 сентября 1939 г. Исполнительный комитет Коминтерна разослал коммунистическим партиям директиву, которая приказывала признать войну несправедливой со стороны всех ее участников и выдавать виновников войны каждой коммунистической партии в своей стране [285]. Вне сомнений, данное указание не прошло мимо внимания спецслужб европейских стран — участниц военного конфликта.

15 сентября 1939 г. ТАСС обнародовал официальную информацию о «Нарушении границы СССР немецким самолетом»: под г. Олевск (Украина) пулеметным огнем подбит немецкий двухмоторный бомбардировщик, экипаж которого в составе пяти человек отправили в Киев, а самолет взят под охрану [286]. Нужно полагать, эта информация была отслежена в британском и французском посольствах.

Тем временем, начиная уже с 3 сентября 1939 г., гитлеровская дипломатия пыталась сделать то, что должно было бы быть решено Риббентропом в Москве еще 23 августа. Тогда рейхсминистр не обсуждал возможную общую немецко-советскую акцию против Польши (весьма вероятно, что Гитлер, не веря в возможность англо-французского вмешательства, посчитал лучшим иметь с ней дело «один на один»).

Но сразу после вступления Англии и Франции в войну против Германии, началось немецкое давление на Москву с целью привлечения ее к военным акциям против Польши.

Этой точки зрения придерживаются и зарубежные историки. «Воскресным вечером 3 сентября, в тот же день, когда Объединенное Королевство и Франция объявили войну Германии, — пишет А. Ситон, — фон Риббентроп попросил Советский Союз совершить немедленную военную акцию против Польши и оккупировать территории, ранее согласованные в его сферах интересов» [287].

Немецкие намерения втянуть СССР в войну были настолько прозрачны, что Москва даже не нуждалась в особенном аргументировании своего отказа. 5 сентября в Берлин пришло послание посла в Москве Шуленбурга, в котором указывалось, что «Молотов решительно возражает против поспешной оккупации советской сферы» [288].

По мере немецкого продвижения вглубь Польши, тон советской дипломатии изменился. 10 сентября Шуленбург после разговора с Молотовым передал в Берлин, что Советы не готовы к крупномасштабной военной операции и по этой причине «просят по возможности еще о двух-трех неделях для своей военной подготовки». В этом же послании немецкий посол сообщил, что Советский Союз настаивает на том, что его акция объясняется тем, что он «придет на помощь украинцам и белорусам, которым угрожает Германия» [289].

Немецкую сторону такая постановка вопроса не устроила. Берлин предложил объяснить ожидаемое советское вмешательство как общие действия обоих сторон с целью «установления нового порядка в Европе». Вне сомнений, в таком случае Англия и Франция были бы просто вынуждены объявить войну СССР.

14 сентября посол Шуленбург передал рейхсминистру Риббентропу, что «для политической мотивации советской акции (расчленения Польши и защиты российских меньшинств) самым важным является воздержание от акции до того времени, пока правительственный центр Польши, Варшава, не упадет» [290].

Реакция Берлина была быстрой. Уже 15 сентября посол в Москве получил инструкции передать советской стороне, что «в случае отсутствия российского вмешательства, политический вакуум на землях, лежащих на запад от немецкой сферы влияния, может и не образоваться. Без вмешательства Советского правительства тут могут быть сформированы новые государства» [291].

Намек был прозрачен. В Москве еще не забыли многомесячную эпопею с Карпатской Украиной, чье полусамостоятельное существование из всех Великих держав поддерживала (до февраля 1939 г.) только Германия. В этом же послании находилось предложение коммюнике об общих действиях двух государств с целью «внесения нового порядка и создания естественных границ» [292]. 16 сентября посол сообщил рейхсминистру об отказе Молотова от коммюнике в немецкой редакции [293]. Пока в Берлине думали, каким еще способом надавить на несговорчивую Москву, наступила развязка.

17 сентября во втором часу ночи (!) немецкий посол был вызван к Сталину, Молотову и Ворошилову, где ему предложили ознакомиться с советской нотой польскому правительству, и сообщили, что акция начнется в шесть часов утра [294]. С учетом всех масштабов проводимой операции и задействованных в ней сил, штабы Красной армии должны были получить соответствующие приказания — с указанием точного времени «X», — по крайней мере, за двое суток до акции. И действительно рядовые бойцы военных частей и объединений Красной армии были оповещены о будущей акции против Польши не позже ночи с 15 на 16 сентября, а весь день 16 сентября в военных подразделениях проходили митинги, посвященные будущему походу [295].

Риббентропу, конечно, могли бы доставить текст Заявления советского правительства и в более ранее время. Замысел Сталина и его окружения лежит на поверхности — поставить немецкого посла и гитлеровскую дипломатию в положение жесткого цейтнота, чтобы избежать дискуссий вокруг официального объяснения причин советского вмешательства.

Берлин не скрывал своего разочарования. Только 19 (!) сентября, по свидетельствам У. Ширера, Риббентроп телеграфировал послу в СССР: «Скажите Сталину, что сделки, которые я подписал в Москве, будут, конечно, исполнены» [296].

В литературе описаны столкновения передовых отрядов советских и немецких войск, которые сопровождались взаимными потерями живой силы и военной техники. Приблизительно двое суток не было полной уверенности в том, как будут разворачиваться дальнейшие события.