Берия - Антонов-Овсеенко Антон (читать книги онлайн без сокращений txt) 📗
Через год-два их уничтожат.
Хозяин Лубянки
В декабре 1938-го Берия стал хозяином Лубянки. Никогда, ни до, ни после, в кресле шефа тайной полиции не сидел столь могущественный человек. Генриху Ягоде и Николаю Ежову Сталин только приказывал, с Лаврентием Берия мог и посоветоваться, с ним он даже планировал отдельные операции. С товарищем Лаврентием можно было говорить откровенно — какие там умолчания между честными компаньонами?
Давно подмечено: истинный интеллигент, даже если это прошедший тюрьмы и каторгу революционер, теряется, столкнувшись с неприкрытым хамством. Берия был не просто хамом, он носил свое агрессивное хамство как знамя. Он пришел в Москву, когда Сталин уже успел расправиться с близкими соратниками Ленина — Каменевым, Зиновьевым, Рыковым, Бухариным, Рудзутаком, Раковским, Серебряковым...
При них генсек еще как-то маскировал свою, с юности развращенную натуру. Теперь словно едкая кислота разлилась по Кремлю, вытравляя без остатка интеллигентность вместе с обыкновенной порядочностью.
Берия сразу же оказался своим среди своих. Вот он чокается бокалом вина с хитроумным Микояном, фотографируется в обнимку с простоватым Ворошиловым, с наигранным интересом внимает тугодуму Молотову. Он на удивление быстро и естественно вписался в антураж главного кресла. Именно такого человека не хватало Сталину для душевного комфорта. Но полного комфорта ему не было дано вкусить никогда, так же, как и Берия. То были одинокие волки. И союз их был волчий.
... Кампания смягчения террора, объявленная в начале 1939 года, как она отозвалась на судьбе миллионов, томившихся в бесчисленных тюрьмах-лагерях сталинской земли? Может быть, заключенным после пыток-побоев стали выдавать мягкие матрацы или заменили постылую баланду обыкновенными щами с котлетами?
Может быть, разрешили свидания с родственниками, облегчили режим, убавили убийственный труд на благо Хозяина? Нет. На такие материальные и духовные траты ни Сталин, ни Берия, люди государственные, не могли согласиться. Как и все иные политические кампании, эта изошла демагогическим дымом.
Человек сугубо театральный, Сталин поручил роль чуткого инспектора члену Политбюро Андрею Андрееву. И вот этот насмерть запуганный функционер приступил к проверке ведомства Берия на предмет невинно арестованных. Трудно придумать смешнее ситуацию. Уж не Лаврентий ли Павлович подсказал Иосифу Виссарионовичу кандидатуру Андреева?
Из дальней области привезли одного низового партработника, участника опасной контрреволюционной организации, и предложили здесь, в кабинете некоей следственной части НКВД, рассказать «представителю ЦК» всю правду. Запутавшийся в собственных показаниях, чуть живой «враг народа», не разглядев сразу члена Политбюро в затененном углу, не знал, на что решиться. Он уже не раз пострадал от провокаций и, даже узнав Андреева, боялся подвоха. «Андреев уйдет, а я останусь тут, в их руках..»— размышлял арестант. И он подтвердил свои чудовищные показания и попал под расстрел. Вместе с «соучастниками».
Эта комедия разыгрывалась на Лубянке в тридцать девятом не раз и не два — в присутствии Андреева и сотрудников Берия Только подследственных менял режиссер.
Наркоминдел
Народный комиссариат иностранных дел подвергся погрому в одно время с остальными наркоматами, в годы 1937-1938, до прихода на Лубянку Лаврентия Берия. Сколько старых членов партии — послов, сколько советников, секретарей, атташе полегло тогда Кое-кого удалось спасти Литвинову, он настойчиво ходатайствовал перед Политбюро, поручался за сотрудников перед Сталиным. Но вот подошла и его очередь.
Пытаясь как-то успокоить общественное мнение на Западе, Сталин разослал послам крупных государств специальную программу, в которой указал, что отставка Литвинова никак не связана с изменением внешней политики Советского Союза, а вызвана лишь разногласиями бывшего наркома с Молотовым по вопросу о кадрах.
Как всегда цинично-лживый, генсек на сей раз оставил неприкрытым намек на полуправду. Литвинов действительно пытался отстоять старые кадры дипломатов. Но сколько удалось ему спасти за те девять лет (1930 — 1939), что он возглавлял наркомат?
Арестованным работникам НКИД вписывали в протоколы допросов показания против Литвинова Ничего особенного. подрыв, измена, троцкистские связи, контрреволюция, шпионаж — привычный набор, повторявшийся на всех «открытых процессах» Дело стало за малым — арестовать изменника.
1 мая 1939 года Литвинов занимал свое привычное место на трибуне возле Мавзолея, на виду у иностранных дипломатов.
Берия ожидал команды генсека со дня на день, но Вождь медлил. То ли он считал зазорным казнить наркома, сторонника проанглийской политики, в момент крутого поворота — империалистическим акулам только дай пищу для сенсации.
То ли руку Вождя удерживала память о революционных заслугах Литвинова, то ли к старости мягче нравом стал, расслабился. Шестьдесят лет — возраст почтенный. Пока еще он Хозяин. И может себе позволить такой каприз — обложить человека со всех сторон и не тронуть.
2 мая 1939-го в кабинете Литвинова собралась комиссия ЦК. Молотов — председатель, Маленков, Берия, Деканозов — члены.
Задолго до этого майского дня уполномоченные Сталина и Молотова наладили тайные контакты с Гитлером. На втором уровне — Лубянка и гестапо — происходил активный обмен опытом и людьми. Все это делалось без ведома прекраснодушного Максима Максимовича Литвинова.
... Ответственных работников НКИД вызвали в секретариат поздно вечером.
Они приходили один за другим, ничего еще не ведая, но встревоженные настойчивым тоном секретаря Заведующий правовым отделом Плоткин, управляющий делами Корженко, недавно присланный из НКВД для укрепления порядка.
Сотрудник спецотдела Токмаков, ведавший сугубо секретными личными делами работников наркомата. Заведующий отделом Прибалтики Бежанов. Заведующий отделом печати Гнедин. Некоторых, как Бежанова и Гнедина, вызвали прямо с официальных приемов.
... Молотов больше отмалчивался и все время что-то писал Литвинов тоже
не вмешивался в ход допроса. Формально это называлось — сделать сообщение о работе отдела, на деле же комиссия выпытывала сведения, порочащие наркома, и добивалась от допрашиваемых признания во вредительстве на ниве дипломатии.
Картину заседания комиссии воссоздал в своих мемуарах Евгений Александрович Гнедин. Ему запомнилась молчаливая, но полная затаенной угрозы фигура Берия. Гнедин докладывал о работе своего отдела. Когда он перешел к характеристике иностранных корреспондентов, Берия встрепенулся:
— Об этом мы с вами еще поговорим!
Гнедин посетовал на плохую организацию контрпропаганды за границей. Оказывается, даже пропаганда советских достижений была поставлена плохо. Настолько плохо, что иностранные корреспонденты вынуждены были обращаться в отдел печати за сведениями обыкновенной, незасекреченной экономической статистики.
— Так вы этим и занимались! — бросил злобно Берия. Он уже располагал нужными показаниями о «шпионской деятельности» Гнедина.
Следующая тема оказалась еще острее: Гнедин заговорил о никчемности цензуры над сообщениями иностранных корреспондентов. Лицо Молотова надменно застыло, Маленков взглянул на смертника изумленно и усмехнулся, а Берия, вельможно откинувшись на спинку кресла, воскликнул.
— Вы говорите вещи, которых не решится сказать даже член Политбюро!
Этот вечер тянулся долго, очень долго Из кабинета наркома Гнедин поспешил на пресс-конференцию, ответил на все вопросы иностранных корреспондентов, завизировал тексты их телеграмм и составил справку для комиссии ЦК. Вскоре его вызвали вторично. Литвинова он уже в кабинете не застал, остальные были на месте. Берия глядел на Гнедина сквозь стекла пенсне в упор, с откровенной неприязнью и злорадством. Молотов отчитал Гнедина резко, грубо. Казалось, с ним все кончено. Но Гнедин оставался на своем месте еще неделю, до 10 мая. В этот день Деканозов, новый заместитель наркома иностранных дел, вызвал его на 7 часов вечера. Тот вечер стал для многих последним на воле. Действуя по плану, согласованному с Молотовым и Берия, Деканозов устроил в здании НКИД нечто вроде пересыльного пункта, откуда сотрудников препровождали на Лубянку, во внутреннюю тюрьму. Не понадобились ни поезда, ни автомобили — оба здания, НКИД и НКВД, стояли vis-a-vis.
