Из моего прошлого 1903-1919 годы (Часть 3) - Коковцев В. Н. (читаем книги онлайн без регистрации .txt) 📗
Приблизительно в ту же пору - между 15-м и 20-м числами июня, после одного из моих очередных докладов в Петергофе, Государь задержал маня после доклада, как это Он делал всегда, когда что-либо особенно занимало Его внимание и, протягивая сложенную пополам бумажку, сказал мне: "посмотрите на этот любопытный документ и скажите Мне откровенно Ваше мнение по поводу предлагаемого мне нового состава Министерства, взамен того, которое вызывает такое резкое отношение со стороны Государственной Думы". На мой вопрос кому принадлежит мысль о новом составе правительства, взамен так недавно образованного, Государь ответил мне только "конечно, не Горемыкину, а совсем посторонним людям, которые, быть может, несколько наивны в понимании государственных дел, но, конечно, добросовестно ищут выхода, из создавшегося трудного положения".
Переданный мне Государем на просмотр список я тут же вернул Государю, записал его тотчас после возвращения домой, но он у меня не сохранялся и пропал вместе с теми немногими бумагами, которыми я так дорожил до самого моего отъезда из России. Я мог поэтому запамятовать что-либо в деталях, но хорошо помню главные части этого списка.
На левой стороны бумажки стояли названия должностей, а на правой, против них, фамилии кандидата. - Против должности Председателя Совета Министров была написана фамилия - Муромцев; против Министра Внутренних Дел - Милюков или Петрункевич; против Министра Юстиции - Набоков или Кузьмин-Караваев; против должностей Министров Военного, Морского и Императорского Двора - слова: по усмотрению Его Величества; против Министра: Иностранных Дел - Милюков или А. П. Извольский; против Министра Финансов - Герценштейн; против Министра Земледелия - В. Н. Львов; против Государственного Контролера - Д. Н. Шипов. Прочих министров моя память не удерживает.
Когда я внимательно прочитал этот список и был, {198} видимо, взволнован, Государь сказал мне тоном наружно совершенно спокойным: "Я очень прошу Вас высказать Мне Ваше мнение с Вашею обычною откровенностью и не стесняясь ни выражениями, ни Вашими мыслями, прошу Вас только никому не говорить о том, что Вам известно".
Я дал, конечно, мое слово свято исполнить Его желание, сказавши, что очевидно, и Совет Министров не должен знать ничего и получил подтверждение словами: "именно это Я и разумею".
Насколько я умел в минуту охватившего меня волнения изложить мои мысли в связном порядке, я спросил Государя понимает ли Он, что принятием этого или иного списка министров, но принадлежащих к той же политической группировке, к которой принадлежали, за малыми изъятиями, все намеченные кандидаты, Государь передает этой части так называемого общественного мнения всю полноту исполнительной власти в стране, и Он сам остается без всякой власти и без всякой возможности влиять на ход дел в стране, каковы бы ни были те меры, которые предложит такая исполнительная власть.
Уволить этих министров Он фактически уже не может потому, что лично Он без того, что принято называть Государственным переворотом, более не может распоряжаться через голову правительства исполнительными органами, которые, конечно, тотчас же будут подобраны из элементов угодных этому правительству, а встать в открытый конфликт с последним равносильно полной сдаче всей Своей власти и не только превращению всего нашего государственного строя в монархию даже не Английского типа, но и неизбежному коренному изменению всего строя, со всеми последствиями, размеров и форм которых никто ни предвидеть, ни учесть на может.
Я старался как умел показать на примерах в какие проявления неизбежно выльется такая перемена после всего, что только что пережила и теперь переживает Россия, и остановился особенно подробно на той мысли, что передача власти самим Государем в руки одной, резко выраженной, политической партии, тотчас после того, что Им же только что утверждены основные законы Государства, построенные на иных принципах, и при этом под давлением явно революционных требований, проникнутых нескрываемым стремлением к коренной ломке нового уклада жизни, - чрезвычайно опасна, в особенности, когда становится вопрос о передаче власти в руки людей, совершенно неведомых {199} Государю и, конечно, проникнутых не теми идеями, которые отвечают Его взглядам на объем власти Монарха,
Внимательно слушая меня Государь спросил меня: "что же нужно делать, чтобы положить предел тому, что творится в Думе, и направить ее работу на мирный путь". Я дал ему такой ответ, приводимый мною здесь в самом сжатом виде, но с точным воспроизведением основных моих мыслей:
Политическая партия, из которой неведомый мне автор предполагает сформировать новое правительство, жестоко заблуждается, думая, что, ставши у власти эта группа поведет работу законодательства хотя бы по выработанной ею программе, даже если бы она была одобрена Государем. Эта группа в своем стремлении захватить власть слишком много наобещала крайним левым элементам и слишком явно попала уже в зависимость от них, чтобы удержаться на поверхности.
Она сама будет сметена этими элементами, и я не вижу на чем и где можно остановиться. Я вижу без всяких прикрас надвигающийся призрак революции и коронную ломку всего нашего государственного строя. Если Государь разделяет мои опасения, то не остается ничего иного, как готовиться к роспуску Думы и к неизбежному также пересмотру избирательного закона 11-го декабря, наводнившему Думу массою крестьянства и низшей земской интеллигенции, а до того подумать о том, - нельзя ли лучше организовать само правительство по выбору самого Государя, удалить из него элементы, явно не сочувствующие новому строю, привлечь взамен их другие, более приемлемые для общественного мнения, и постараться внести больше порядка и законности на местах - без громких лозунгов, в то же время не отступать перед борьбою с явным насильственным захватом власти, безразлично, помощью ли Думского давления заранее рассчитанного на осаду власти или помощью ярко окрашенного еще более враждебным настроением к существующей царской власти крайних, чисто революционных, элементов. Мои последние слова были: "Мы не выросли еще до однопалатной конституционной монархии чисто парламентского образца, и моя обязанность предостеречь вас, Государь, от такого нового эксперимента, от которого, пожалуй, уже и не будет больше возврата назад".
Государь долго стоял молча передо мною, потом подал мне руку, крепко пожал мою и отпустил меня словами, которые я хорошо помню и сейчас: "Многое из того, что Вы сказали мне, я давно пережил и перестрадал. Я люблю слушать {200} разные мнения и не отвергаю сразу того, что Мне говорят, хотя бы Мне было очень больно слышать суждения, разбивающие лучшие мечты всей моей жизни, но верьте Мне, что я не приму решения, с которым не мирится моя совесть и, конечно, взвешу каждую мысль, которую Вы мне высказали, и скажу Вам на что Я решусь. До этой же поры не верьте, если Вам скажут, что Я уже сделал этот скачок в неизвестное".
Не мало было мое удивление, когда в тот же день, около трех часов, едва я успел вернуться к себе на дачу, ко мне приехал брат Дворцового коменданта Д. Ф. Трепова - А. Ф. Трепов, впоследствии Министр Путей Сообщения и, на короткие время, Председатель Совета Министров, и обратился ко мне с сообщением, что ему точно известно, что его брат недавно представил Государю список нового состава министерства из представителей кадетской партии, и он чрезвычайно опасается, что при его настойчивости и том доверии, которым он пользуется у Государя, этот "безумный", по его выражению, проект должен проскочить под сурдинку, если кто-либо вовремя не раскроет глаза Государю на всю катастрофическую опасность такой затеи. Он просил меня взять на себя труд разъяснить Государю всю недопустимость этой меры и удержать, если только это нe поздно, Россию на краю гибели, в которую ее ведут невежественные люди, "привыкшие командовать эскадроном, но не имеющие ни малейшего понятия о государственных делах".
Связанный словом, данным Государю, я ничего не сказал Трепову из того, что только что узнал, и советовал ему переговорить с Горемыкиным и Столыпиным, до которых это дело касается прежде всего, а затем постараться повлиять на его собственного брата, если тот на самом деле затеял эту опасную игру. Его ответ был весьма прост и откровенен. Про Горемыкина он сказал мне: "Я прямо от него, но что Вы хотите с ним поделать, у него один ответ - все это чепуха, и никогда Государь не решится на такую меру, а если и решится, то все равно из этого ничего не выйдет. "К Столыпину я не решусь обращаться потому, что далеко не уверен в том, что он не участвовал во всей этой комбинации". "С моим братом я должен был просто порвать отношения потому, что он или сошел с ума, или просто попал в руки людей, утративших всякий человеческий смысл потому, что на все мои аргументации он твердит одно - "вое пропало и нужно спасать Государя и династию от неизбежной катастрофы, как будто сам он не толкает ее прямо в катастрофу".
