Повседневная жизнь инквизиции в средние века - Будур Наталья (полные книги .txt) 📗

Относительно излечения одержимых с помощью предстательства праведников или с помощью усердной молитвы много говорят жития святых. Ведь заслуги святых мучеников, исповедников и девственниц требуют того, чтобы злые духи были побеждены молитвою и предстательством святых, пребывающих в лоне Отца. Также и молитвы праведных людей на земле ведут к исцелению одержимых. Об этом говорит Кассиан в вышеуказанном «Собеседовании».

Что касается снятия с одержимого отлучения, то надо сказать, что оно не общепринято и может применяться лишь в том случае, когда есть уверенность в том, что одержимость произошла вследствие церковного отлучения.

Святой Фома (Комментарии. IV, 8) учит, что принятие в члены Церкви ведёт к преумножению благодати, укрепляет в добродетели и защищает от врага, тогда как отлучение лишает благодати и защиты и предоставляет больше власти демону над человеком. В первоначальной церкви отлучённый был телесно мучим бесом. Отлучение служит не к проклятию, а к улучшению. Ведь Церковь обладает властью принять отлучённого обратно в свою среду и вырвать его из когтей дьявола, когда она этого захочет. Таково мнение Фомы.

Если экзорцист примет отлучённого в лоно Церкви, то это не является неуместным. Нидер даёт понять, что экзорцист не должен переоценивать своих сил и остерегаться примешивать к этому возвышенному делу остроту или шутку или употреблять при этом суеверные или похожие на колдовство ритуалы.

Что касается переоценки экзорцистом своих сил, то Григорий Великий в своих «Диалогах» рассказывает следующее: одна женщина, по настоянию своего мужа, должна была согласиться на половое соитие с ним во время заутрени при освящении церкви Святого Севастьяна. Сознавая греховность участвования вслед за тем в церковной процессии, она всё же к ней примкнула. Тогда в неё вошёл злой дух, и она начала бесноваться на улице. Увидев это, священник, желая ей помочь, взял с престола покрывало и осенил её им. Тотчас же демон вошёл и в него, и он тоже стал бесноваться, доказав этим, что и он согрешил. Таково сообщение Григория.

Что остроты при экзорцизмах недопустимы, об этом сообщает Нидер следующее. В Кёльнской епархии священствовал один монах, бывший острым на язык и отличавшийся даролм изгнания бесов. При одном таком изгнании сильно теснимый бес просил монаха указать ему, куда он может скрыться, когда он покинет тело больного. На это монах ответил: «Иди в моё отхожее место». Когда же он ночью захотел опростать свой желудок, бес столь сильно начал мучить его возле отхожего места, что он с трудом спас свою жизнь.

Надо особенно остерегаться того, чтобы ставшие одержимыми через посредство ведьм не ставились под надзор ведьм же. Повествуя дальше о вышеупомянутой женщине, начавшей бесноваться во время церковного хода, Григорий Великий сообщает следующее: «Когда её близкие передали её на излечение ведьмам и те повели её к реке, окунули в воду и стали творить наговор, то миллион бесов вторгся в неё, тогда как ведь лишь один подлежал изгнанию. Посему родственники отвели её к святому епископу Фортунату, который полностью её излечил ежедневными молитвами и постом». Экзорцист, пользующийся при исполнении своих обязанностей травами, должен следить за тем, чтобы они были освящены. Вообще же применение при экзорцизмах музыкальных мелодий, трав и других средств не является предосудительным. В книге Товита (VI) приводится пример того, что сердцем и печенью рыбы возможно изгонять бесов. Ведь Рафаил сказал Товии: «Если кого мучит демон, то сердцем и печенью должно курить перед таким мужчиною или женщиною, и более этот человек не будет мучиться»» [85].

Эпидемия в Эксе

Первая большая эпидемия была в 1610 (1611?) году в Провансе, в Эксе ( Aix-en-Provence), в монастыре урсулинок.

Это дело было во Франции первым, где обвинение основывалось на показаниях одержимого бесом. До XVII века во Франции показания одержимых считались недействительными, поскольку большинство клириков полагали, что любые слова, произнесённые одержимым дьяволом, исходят не от несчастной жертвы, а от «отца лжи» (Ин. 8:44), и потому не могут служить доказательствами.

В Эксе среди проявлений одержимости у монахинь преобладали сексуальные темы. У двух монахинь стали случаться припадки, которые внушили всем уверенность в том, что они одержимы дьяволом. Из них попытались изгнать дьявола, но безуспешно. Одна из монахинь внезапно призналась, что в ней сидят три дьявола, в том числе Веррин, добрый дьявол, один из демонов воздуха, и Левиафан, злой дьявол, любящий рассуждать и протестовать, и дух нечистых помыслов.

Кроме того, она заявила, что чародей, наславший на неё этих дьяволов, – патер Луи Гофриди, бывший в то время приходским священником в Марселе. Другая монахиня, Магдалина де ля Палю, обезумевшая от страха, созналась также и в том, что Гофриди испортил её своими чарами и наслал на неё целый легион демонов, а именно 6666 «штук». Инквизитор Михаэлис, которому обе монахини были переданы для заклинаний, донёс на чародея Гофриди прованскому парламенту. Несмотря на защиту, которую Гофриди имел в лице марсельского епископа и всего духовенства, он был арестован и предан суду.

Обвинение было основано на показаниях этих двух монахинь и Михаэлиса, наблюдавшего во время заклинания, как дьявол обращался со своими жертвами.

«Во время заклинания, – показывал Михаэлис, – Вельзевул продолжал терзать Магдалину, то с силою бросая её на живот, то опрокидывая на спину; до трёх или четырёх раз он принимался душить её за горло. За обедом демоны продолжали истязать её постоянно, пригибая ей голову к земле, а за ужином они её пытали в течение целого часа, выворачивая ей руки и ноги с такой силой, что у неё кости трещали и все внутренности переворачивались; окончив истязания, они погрузили её в такой глубокий сон, что она казалась мёртвой».

Монахини показали, что Гофриди, хотя делал вид, что не ест мясной пищи, на самом деле наедался до отвала мясом маленьких детей, которых он душил или откапывал из могил. Магдалина также показала, что священник совратил её.

Несчастный Гофриди клялся именем Бога и святых, что все эти обвинения ложны, но ему не верили. Связь между его чародейством и дьяволами, которыми были одержимы монахини, была вполне установлена показаниями монахинь, ибо мы помним, что инквизиция считала доказательством донос и даже простое подозрение.

Гофриди подвергают пытке, чтобы добиться признания; он понимает, что погиб, мужество его покидает, и он сознаётся во всех преступлениях, в которых обвиняется. Он сознался, что дьявол посещал его часто, что он обыкновенно поджидал Сатану у дверей церкви и заразил до тысячи женщин ядовитым дыханием, «дарованным» ему Люцифером. «Признаюсь и в том, – говорил он, – что, когда я желал отправиться на шабаш, я становился у открытого окна, через которое являлся ко мне Люцифер, и вмиг переносился на сборище, где я оставался два, три, а иногда и четыре часа».

На теле Гофриди нашли «печать дьявола» – в трёх местах, куда ему вонзали в тело иглу, и он не чувствовал никакой боли и кровь не текла. После этого его виновность не подлежала сомнению, и 30 апреля 1611 года его сожгли в Эксе, после того как он был отрешён от сана и палачом подведён к главному входу в церковь, где он должен был публично каяться и просить прощения у Бога, короля и правосудия.

Такова официальная «церковная» версия произошедшего. Тем не менее дело Гофриди очень запутанно и крайне противоречиво. Существует несколько точек зрения на эту первую «бесовскую» эпидемию. Одна из версий была изложена выше. Другая связана с самим существованием женских монастырей в Европе того времени.

Историки, располагающие многими документальными свидетельствами современников Гофриди, убедительно доказали, что женские монастыри в Европе часто превращались в серали священников и настоятелей. В монастырях часто воспитывались девочки как из знатных, так и из простых семей. Как правило, многие из них умирали – от тоски и отчаяния. Их поражала жестокая монастырская болезнь, о которой ещё в V веке писали учёные, – тупая скука, уныние в часы после полудня, тихая грусть, переходившая в страшную слабость, или бешеное неистовство. Последнее состояние и было определяющим во время бесовских эпидемий в женских монастырях.