Генерал Скобелев. Казак Бакланов - Корольченко Анатолий Филиппович (прочитать книгу TXT) 📗
— Принять? О чем же будем говорить?
— О! О многом, о том, что беспокоит сейчас Балканы, о дружбе славян.
— Хорошо! Согласен! Приходите завтра, господа.
Студенты ушли, но на душе Михаила Дмитриевича остался неприятный осадок от упоминания о газетной шумихе. Думал ли он, что сказанное в Петербурге отзовется в неблизком Париже, вызовет разнотолки. И зачем он тогда влезал в политику? Она — не его призвание. Знал ведь он, что политика — дама капризная, с причудами, требует особого, тонкого обхождения, далеко не всегда постоянна. Она не в его характере. Он — человек прямой, непривычный к словесной изворотливости, говорит то, что думает. Если обещает, то непременно выполнит, а если что не в его силах, так прямо и скажет, без околичностей и извинительной улыбки.
— Ох, эти газетчики! Чертово семя! Вездесущие проныры! — не сдержался генерал. — Разнесли до самого Парижа!
Он вспомнил, как осенью в Петербурге после того, как он удостоился чина полного генерала и генерал-адъютанства Его Величества, к нему приехали сослуживцы и они устроили ужин в ресторации. Тут были боевые сподвижники балканских сражений и соратники по туркестанским делам, недавние ополчане и боевые офицеры, служившие под его началом в походе на Ахал-Теке и Фергану.
Были генералы, полковники и офицеры невысоких чинов, оказались и штатские штафирки, которых Скобелев не очень жаловал, но они преданно заявили, что их привела сюда любовь к «белому генералу», и он был с ними любезен и ровен. Привыкший главенствовать и в шумных компаниях, на этот раз он передал роль главы своему любимцу, полковнику Куропаткину. Тот умело и тонко вел застолье, не обходя вниманием не только высших чинов, но и румяных поручиков, не спускавших влюбленных глаз с виновника торжества.
Сначала говорили о заслугах Михаила Дмитриевича, поднимали тосты за его здоровье и успехи, потом вспомнили боевое прошлое, храбрецов да удальцов, выпили за их память и здравие, а уж потом пустились в разговоры о будущем. Наконец, слова попросил Михаил Дмитриевич. Выплеснув из бокала остатки шампанского, он потребовал налить себе воды.
— Да, да, господа, я не оговорился: позвольте мне выпить вместо вина воду.
Его желание не без удивления и едких шуток было выполнено.
— Как необычна моя просьба, так же необычен будет и тост, — сказал он и поставил бокал на стол. Придерживая тонкую ножку бокала, он смотрел на игру пузырьков кавказского нарзана, выжидал тишины, собираясь с мыслями.
— Господа, я не хочу, чтобы вы приняли все сказанное мною как результат влияния винных паров и нервного возбуждения. Вот почему я попросил налить воды, — произнес он, слегка картавя, своей обычной скороговоркой. — Сейчас я хотел бы говорить о нашем русском народе, представителями которого мы являемся, о народе великом и сильном. Он, как известно, составляет одну семью с племенем славянским, ныне терзаемым и попираемым. И когда русский народ, высказывая боль, поднимает голос в их защиту, с твердым намерением выступить за их свободу, тогда в среде заграничных иноплеменников поднимаются вопли негодования. По мнению этих господ, действия русских людей в этом случае признаются злоумышленными, чуть ли не результатом каких-то вакханалий. И тогда, к стыду, нашим обществом овладевает какая-то страшная робость. Почему-то забывается тысячелетняя история России, в течение которой русские люди оказывали братскую помощь славянам-одноплеменникам. И все же каждый раз, когда державный Хозяин земли русской обращался к своему народу, народ оказывался на высоте своего призвания и исторического назначения. Обращался он к народу потому, что сила государства заключена в народе, народ же, в свою очередь, оставался верным России и ее интересам.
В зале воцарилась напряженная тишина. Признаться, такие слова не часто приходилось слышать на застольях. Скобелев продолжал:
— Мы сейчас в солдатской компании, и пусть мои слова будут приняты вами без околичностей и иносказания. В то время, когда мы здесь собрались, на берегах Адриатического моря терпят насилие и горе наши единомышленники, отстаивающие свою веру и народность. Их именуют разбойниками и безжалостно расправляются с ними. Там, на родной нам славянской земле, немецко-мадьярские винтовки направлены в единоверные с нами груди…
Михаил Дмитриевич смолк, оглядел зал. Он видел устремленные на него взгляды.
Народы Балкан переживали трудное время. Русско-турецкая война, принесшая освобождение болгарскому народу от векового турецкого ига, явилась детонатором взрыва народного гнева на Балканах. Поднялись на борьбу греки, сербы, черногорцы, словены. Пламя освободительного движения охватило весь полуостров и продолжало разгораться, охватывая все большее и большее пространство. Против восставших народов были брошены правительственные войска Австро-Венгрии, Германии, которые действовали с решительной жестокостью.
— Я не договариваю, господа, — продолжал Михаил Дмитриевич. — Сердце щемит от боли. Но великим утешением для нас являются твердая вера и сила исторического призвания России. Так будем же верны этому призванию! Вот о чем я хотел здесь сказать…
В очередном номере «Ведомостей» тогда он увидел целую колонку, посвященную офицерской вечеринке и его выступлению. В витиеватых, чуждых ему выражениях безвестный автор излагал сказанное Михаилом Дмитриевичем, делая акцент на недоброжелательности генерала в отношении германского государства.
Прочитав, он отшвырнул газету:
— Чертов писака! Будь ты трижды неладен!
Вот уж он никак не думал, что его спич преодолеет Европу и отзовется в самой французской столице.
В назначенный час в номер генерала постучали. На пороге вырос высокий Николо.
— Все собрались, ждут вашего прихода.
Они поднялись в холл верхнего этажа. Обычно тихое и пустое, помещение на этот раз было заполнено. В креслах и на диванах расположились не только студенты, но и постояльцы гостиницы, желавшие поглядеть и послушать великого генерала.
При его появлении все встали, зааплодировали. Послышались голоса:
— Слава!
— Жить вечно герою!
— Да здравствует генерал!
Стефан услужливо подвинул стул к ломберному столику с ярко-зеленым сукном. Налил из графина воды.
— О чем, господа, будем говорить? — оглядел собравшихся Михаил Дмитриевич. Он видел устремленные на него полные внимания и интереса взгляды.
— Расскажите о себе!
— Как воевали на Балканах!
— О штурме Плевны!
Вначале беседа шла не очень гладко. Михаил Дмитриевич стремился наладить контакт с собеседниками, создать обстановку взаимности и доверительности. Мало-помалу таяла настороженность и отчужденность, послышался смех.
О себе он рассказал немного, не очень стал распространяться и о туркестанских делах, зато много и подробно говорил о том, как штурмовали Плевну, как стремительно наступали на Константинополь.
Ему задавали много вопросов, и он охотно, с чувством нескрываемого уважения отвечал.
Встреча уже подходила к концу.
— Считаю лишним, друзья мои, говорить о том, как меня глубоко тронули ваши сердечные заявления о вашей признательности и любви к России. Клянусь вам, что я действительно счастлив, видя вокруг себя юных представителей сербского народа, который первым поднял на славянском Востоке знамя освобождения славян. Спасибо, друзья!
Но тут поднялся один из студентов и, подбирая слова, спросил:
— Почему же Россия не всегда вовремя приходит славянам на помощь? Почему часто она опаздывает, и люди несут потери, вынуждены терпеть гнет насильников?
Вопрос был прямой и требовал полного откровения в ответе. Признаться, Михаил Дмитриевич его ожидал.
— Ну что ж, я объяснюсь с вами чистосердечно. Надеюсь, вы поймете меня и разделите мои соображения. — Он оглядел зал и, обращаясь к задававшему вопрос студенту, продолжил. — Да, Россия не всегда последовательна в своих действиях, в частности в отношении к славянским странам. Причина, как мне кажется, состоит в том, что как внутри, так и извне ей приходится вести войну с чужеземным влиянием. Мы, можно сказать, не хозяева в собственном доме. Да, да, господа, это действительно так. Чужеземец у нас везде. Руки его проглядывают во всем. И началось это издавна. Еще в Отечественную войну 1812 года в одном сражении отличился известный военачальник Ермолов. Решив наградить, император спросил его: «Чем, генерал, тебя отметить?» Тот ответил: «Ваше величество, сделайте меня немцем».
