Цивилизация средневекового Запада - ле Гофф Жак (книги онлайн полные .txt) 📗
Однако независимость этих аллодистов не должна порождать иллюзию. Экономически они подвергались господству сеньора, так как над их личностью тяготели его вымогательства — прямо или косвенно посредством судебных и баналитетных поборов, которые они должны были платить с продукта своей земли. Еще более прочно они зависели от сеньора потому, что он господствовал на местном рынке и, больше того, во всей экономике региона.
Таким образом, аллодисты не избегали экономической эксплуатации со стороны сеньориального класса. Экономически они почти не отличались от крестьянской массы, большая часть которой была обречена вследствие взимания феодальной ренты на бедность, а часто и на нищету, то есть на нехватку самих средств существования, на голод.
Результатом плохого технического оснащения, связанного с социальной структурой, которая парализует экономический рост, было то, что средневековый Запад представлял собой мир, находящийся на крайнем пределе. Он без конца подвергался угрозе лишиться средств к существованию. Мир жил в состоянии крайне неустойчивого равновесия.
Средневековый Запад — это прежде всего универсум голода, его терзал страх голода и слишком часто сам голод. В крестьянском фольклоре особым соблазном обладали мифы об обильной еде: мечта о стране Кокань, которая позже вдохновила Брейгеля. Но еще с XIII в. она стала литературной темой как во французском фаблио «Кокань», так и в английской поэме «Страна Кокань». Воображение средневекового человека неотступно преследовали библейские чудеса, связанные с едой, начиная с манны небесной в пустыне и кончая насыщением тысяч людей несколькими хлебами. Оно воспроизводило их в легенде почти о каждом святом, и мы читаем о них чуть ли не на любой странице «Золотой легенды».
Чудо св. Бенедикта очевидно: «Великий голод свирепствовал во всей Кампаньи, когда однажды в монастыре святого Бенедикта братья обнаружили, что у них осталось лишь пять хлебов. Но святой Бенедикт, видя, как они удручены, мягко упрекнул их за малодушие, после чего сказал в утешение: „Как можете вы пребывать в горести из-за столь ничтожной вещи? Да, сегодня хлеба недостает, но ничто не доказывает, что завтра вы не будете иметь его в изобилии“. И действительно, назавтра у дверей кельи святого нашли двести мешков муки. Но и поныне никто не знает, кого послал для этого Господь».
А вот чудо св. Якова: «Случилось однажды так, что некий паломник родом из Везеле оказался без гроша. А так как он стыдился просить милостыню, то лег спать голодным под деревом. Проснувшись, он нашел у себя в котомке хлебец. Тогда он вспомнил, что видел во сне, как святой Яков обещал позаботиться о его пропитании. И этим хлебом он жил две недели, пока не вернулся домой. Он не отказывал себе в том, чтобы утолять голод дважды в день, но назавтра вновь находил в котомке целый хлебец».
Или чудо св. Доминика: «Однажды братья, а было их сорок человек, увидели, что из еды у них остался лишь один маленький хлебец. Святой Доминик приказал разрезать его на сорок частей. И когда каждый с радостью брал свой кусок, в рефекторий вошли двое юношей, похожих друг на друга как две капли воды; в полах плащей они несли хлебы. Они молча положили их на стол и исчезли — так, что никто не знал, откуда они пришли и каким образом удалились. Тогда святой Доминик простер руки: „Ну вот, дорогие братья, теперь у вас есть еда!“»
Объектом всех этих чудес являлся хлеб — не только в память о чудесах Христа, но и потому, что он был основной пищей масс. Чудо в Кане Галилейской, хотя в нем также воплотилась власть Христа, не знало столь большого успеха в обществе, где долгое время одни лишь высшие слои пили много вина. Однако чудеса, связанные с пищей, могли касаться и других символических в экономическом плане пищевых продуктов. Таково чудо с единственной коровой бедного крестьянина. «Когда он (св. Герман) проповедовал в Британии, случилось так, что король этой страны отказал ему и его спутникам в гостеприимстве. Но некий свинопас, увидев, как измучены они голодом и холодом, пригласил их к себе и заколол для них своего единственного теленка. Но после трапезы святой Герман приказал обернуть кости шкурой, и по его молитве Бог возвратил животному жизнь».
Когда в поэзии миннезингеров во второй половине XIII в. куртуазное вдохновение уступило дорогу реалистическому крестьянскому настроению, там утверждались кулинарные темы, и появился жанр Fresslieder, песен о еде.
Навязчивая мысль о голоде встречалась по контрасту и у богатых, где, как мы увидим ниже, продовольственная роскошь, хвастовство едой выражали — на этом фундаментальном уровне — классовое поведение. Проповедники не ошибались, когда делали из гурманства или, как говорили в средние века, «глотки» (gula) один из типичных грехов сеньориального класса.
Необычайно интересный документ представляет собой в этом отношении «Роман о Лисе». Театр, эпопея голода, он показывает нам Лиса, его семейство и товарищей, постоянно движимых зовом их пустых желудков. Пружина почти всех «ветвей» цикла, побудительная причина хитрости Лиса — вездесущий и всемогущий голод. Кража ветчин, сельдей, угрей, сыра, ворона, охота на кур и птиц…
Когда Лис и его товарищи превратились в баронов, они первым делом закатили пир, и миниатюра обессмертила пиршество животных, ставших сеньорами: «Дама Эрзан с радостью устраивает им празднество и готовит все, что может: ягненка, жаркое, каплунов в горшке. Она приносит всего в изобилии, и бароны с избытком утоляют свой голод».
Уже в шансон-де-жест фигурировали гиганты с неумеренным аппетитом — родственники персонажей крестьянского фольклора, предки Пантагрюэля, братья сказочных людоедов. Самый знаменитый — баснословно прожорливый Ренуар-с-дубиной, который съедает в один присест целого павлина.
С навязчивой мыслью об обеде мы встречаемся не только в агиографии, но и в вымышленных королевских генеалогиях. Многие средневековые династии имели своим предком легендарного короля-крестьянина, добытчика еды, в образе которого узнается миф об античных царях и героях, кормильцах людей, Триптолеме и Цинциннате. Таковы у славян Пшемысел, предок чешских Пшемысловичей, который прежде, чем стать королем, ходил за плугом (как это показывает фреска начала XII в. церкви св. Екатерины в Зноймо), или Пяст, от которого пошла первая польская династия. Хроника Галла Анонима называет его «пахарем», «крестьянином» и даже «свинопасом», что сближает его с мифическим королем бриттов, о котором нам говорит «Золотая легенда»: «Святой Герман по Божьему велению приказал, чтобы к нему привели свинопаса с женой, и, ко всеобщему великому изумлению, он провозгласил королем сего человека, который оказал ему гостеприимство („гостеприимный пахарь“ — говорит также Галл Аноним о Пясте). И с тех пор британская нация управляется королями, вышедшими из рода свинопасов». О Карле Великом в одной поэме IX в. говорилось:
Самое, может быть, ужасное в этом царстве голода — то, что его владыка непредсказуем и неукротим. Непредсказуем, потому что связан с капризами природы. Непосредственной причиной голода является плохой урожай, то есть сбой в природном порядке: засуха или наводнение. Не только исключительная суровость климата порождала время от времени продовольственную катастрофу — голод, но и повсюду достаточно регулярно недород каждые три-пять лет вызывал голод с более ограниченными, менее драматическими и впечатляющими, но все же смертельными последствиями.
В самом деле, при каждом неблагоприятном случае адский цикл разворачивался заново. Сначала климатическая аномалия и ее следствие — плохой урожай. Дорожали продукты, увеличивалась нужда бедняков. Те, кто не умирал от голода, подвергались другим опасностям. Потребление недоброкачественных продуктов — травы, испорченной муки, вообще негодной пищи, иногда даже земли, не считая человеческого мяса, упоминания о котором не следует относить на счет фантазии того или иного хрониста, — влекло за собой болезни, часто смертельные, или хроническое недоедание, которое подтачивало организм и нередко убивало. Цикл завершался так: ненастье, голод, рост цен, эпидемия и в любом случае, как говорили тогда, «мор», то есть резкое увеличение смертности.
