Неизвестные страницы истории российского флота - Виленов Влад (лучшие книги читать онлайн txt) 📗
— Ха! Вот черт! Взаправду напугал! — смеется Залейкин.
Начинается нелепый галдеж. Говорят все сразу, нервно смеются, лишь бы только не молчать. Тишина для нас тягостна, невыносима. Мы можем сойти с ума. Воздух портится. Дышать становится труднее. В голове шум.
— Граммофон! — скомандовал старший офицер.
— Граммофон! — разноголосо повторяют и другие.
Из большой красной трубы, словно из пасти, выбрасываются звуки оркестра, а за ними, как удав, медленно выползает здоровенный бас Шаляпина. Он громко возвещает о королевской блохе: „Блоха! Ха-ха!..“
Грохочет дьявольский грохот, точно кто бревном бухает по железным бортам лодки. Один из матросов повторяет за Шаляпиным: Блоха! Ха-ха!..
Его смех подхватывают еще несколько человек. Становится и жутко и весело. Звуки оркестра пронизывают уплотненный воздух, испуганно мечутся на небольшом пространстве. Их оглушает грозный бас:
Грянул неистовый смех. Вместе с Шаляпиным и мы все повторяем: „Блоха! Ха-ха!..“ Буйное веселье охватывает нас, как зараза. Ничего не слышно, кроме судорожного смеха. Залейкин задирает голову и будто клохчет. Старший офицер держится за живот, трясет плечами, сгибается, точно от боли. Зобов качается с боку на бок, как маятник. Комендор Сорокин дрыгает ногами. Некоторые катаются на рундуках, дергаются, корчатся, как в падучей болезни. У меня от смеха распирает грудь, трясутся внутренности. Мелькают на бортах уродливые тени, маячат предметы. В ушах треск от грохочущих голосов. Давно уже молчит граммофон, не слышно Шаляпина, а мы наперебой повторяем его слова: „Блоха! Ха-ха!..“ И опять неудержимый шквал смеха сотрясает наши тела. Содрогается вся лодка…
Я пытаюсь остановить себя и — не могу. Я на время отворачиваюсь, зажимаю уши. Вдруг страх перехватывает мне горло. Я стою на коленях и с дрожью смотрю на других. Мне начинает казаться, что люди окончательно обезумели. Трясутся головы, оскаливаются зубы, слезятся прищуренные глаза. Фигуры ломаются, точно охвачены приступом судороги. У некоторых смех похож на отчаянные рыдания. Я не знаю, что предпринять. Дергаю за руку старшего офицера и кричу:
— Ваше благородие! Ваше благородие!
Он смотрит на меня непонимающими глазами. На лице смертельная бледность и капли пота. Тупым взглядом обводит других и орет не своим голосом:
— Замолчите! Я приказываю прекратить этот дурацкий хохот!
Страх и недоумение в широко открытых глазах. Над головою что-то заскрежетало, точно по верхней палубе провели проволочным канатом. Потом что-то треснуло, и опять раздался тот же звук. Нас нашли! Ура! Проходит еще несколько часов. Нас не выручают. Напрасно мы напрягаем слух: никаких больше звуков. Ждем впустую. Воздух портится все больше и больше. Отравляемся хлором. У людей желто-землистые лица, синие губы, помутившиеся глаза. То и дело чихаем, точно нанюхались табачной пыли. В груди боль, одышка. Мы дышим часто, дышим разинутыми ртами, сжигаем последний кислород. Наступает вялость. Сердце делает перебои. В голове шум, как от поездов, плохо слышим.
Комендор Сорокин совершенно обессилел. Он отполз от нас. Лежит на рундуках и стонет:
— Не могу, братцы, больше ждать… Мочи нет.
Временами мне кажется, что это только тяжелый сон. До смерти хочется проснуться и увидеть себя в другой обстановке. Нет, это леденящая действительность! Как избавиться от нее? Я завидую всем морским животным. Они находятся вне этой железной западни. Море для них свободно. Если бы можно, я готов превратиться в любую рыбешку, только бы жить, жить…
Залейкин пробует шутить. Не до этого. Кружится голова, тошнит. В тело будто вонзаются тысячи булавок. Это терзает нас проклятый хлор. Он забирается в горло, в легкие и дерет, точно острыми когтями.
С каждым ударом сердца, с каждым вздохом слабеет мысль, мутится разум.
— Ой, тошно, — стонет Сорокин, — погибаю…
Решаем еще немного переждать — пять, десять минут.
В довершение всего у нас истощается энергия в ручном фонаре. Чтобы сберечь ее, мы выключаем на некоторое время свет. В один из таких промежутков наступившего мрака я отчетливо и ясно почувствовал знакомый запах женских волос. На мгновение засияли передо мною васильковые глаза Полины. В мозгу прозвучал ласковый голос:
— Приходи сегодня…
Вдруг — выстрел. А вслед за ним громкий голос:
— Свет дайте!
Стираю со лба холодные капли пота. Оглядываюсь. Зобов высоко держит фонарь. Все точно оцепенели в своих позах, смотрят в одно место. Между рядами рундуков в черной воде бултыхается покончивший с собой Сорокин. Он размахивает руками, падает, поднимается, хрипит, фыркает. Во все стороны летят брызги. Можно подумать, что он только купается. Но почему же лицо обливается кровью? Сорокин мотает головою, ахает, точно от радости. На мгновение скроется в воде и снова страшным призраком поднимается над нею…
Я приблизился к грани, за которой начинается безумие. Еще момент — и я покатился бы в черный провал. Меня встряхнул знакомый голос:
— Братва!
Я оглядываюсь. Зобов потрясает кулаками и кричит:
— Не будем больше обманывать себя. Пока нас выручат отсюда, будет уже поздно. А у нас есть средство спастись.
Эти слова огнем обожгли нас.
— Какое же средство? Говори скорее!
Все потянулись к Зобову. Он похож на сумасшедшего. Глаза вылезают из орбит. Торопится, давится словами. Едва уясняем их смысл. Наши капковые куртки имеют плавучесть. Каждому одеться. Воздух у нас сильно сжат. Стоит поэтому только открыть носовой люк, как сразу мы вылетим на поверхность моря, точно пробки. Старший офицер добавляет:
— Если уж на то пошло, то нужно еще открыть баллоны со сжатым воздухом. Это облегчит нам поднять крышку над люком…»
Вернувшиеся с того света…
Итак, АГ-15 с оставшимися в живых подводниками лежала на дне. Чем могли помочь тонущим подводникам, их товарищи, находившиеся на порту плавбазы? Так как все происходило на рейде острова Люм, в приличном отдалении как от Ревеля, так и от Гельсингфорса, то никаких средств к спасению подводников на плавбазе практически не было, кроме нескольких водолазов и буйков для обвехования места катастрофы. Разумеется, с плавбазы немедленно доложили о происшедшей трагедии и в Ревель, и в Гельсингфорс, но когда оттуда придет помощь? Не будет ли она уже запоздалой?
Тем временем «Оланд» подошел к месту погружения АГ-15. На поверхность моря все время всплывали и лопались пузыри воздуха. Это по крайней мере позволило точно определить место нахождения субмарины. С плавбазы, не теряя времени, спустили водолаза. Через несколько минут тот доложил, что видит подводную лодку. АГ-15 лежит на глубине 84 фута, слегка зарывшись в ил, рубочный люк открыт. Постучав по корпусу, водолаз услышал стуки в ответ — это значило, что часть людей внутри субмарины еще живы.
Через некоторое время на АГ-15 были заведены буксиры, единственное, что могли придумать на плавбазе, чтобы попробовать отбуксировать лодку на мелкое место. Вдруг совершенно неожиданно для всех из-под воды вылетела торпеда, которая пошла прямо к острову. Сейчас же отправленная за ней шлюпка нашла в ударном отделении записку. На клочке бумаги размытыми от воды чернилами было написано следующее: «В первом отсеке нас 13 человек. Вода все прибывает и уже по пояс, света нет, горит лампочка от компаса Спери. Спасите. Лейтенант Мациевич».
Из донесения начальника 4-го дивизиона дивизии подводных лодок Балтийского моря капитана 2-го ранга Забелина: «В 15 часов 30 минут „Оланд“ стал на якорь у места лодки и, отклепав левый якорь, приготовил канат к подаче на лодку. Водолазный аппарат был в это время уже погружен на моторный катер службы связи, пришедший с берега и ставший на якорь над самой лодкой. Водолазы готовились к спуску. Место лодки отчетливо определялось по пузырям воздуха, которые периодически поднимались на поверхность с носа и с кормы, давая уверенность, что находящиеся в лодке живы и работают для своего спасения. В 15 часов 45 минут на телефонограмму начальника Або-Оландской шхерной позиции, нужны ли плавучие средства, ответил, что нужны, и прошу выслать средства для подъема лодки; немедленно получил ответ, что высланы ледокол „Аванс“ и миноносец № 129 с водолазами. Считаю долгом донести, что со стороны Начальника Або-Оландской укрепленной шхерной позиции имел самое и полное содействие, какое только было возможно. В 16 часов был с катера спущен первый водолаз. В 16 часов 05 минут появился большой масляный пузырь, по-видимому, лодка продула соляровые цистерны. В 16 часов 20 минут водолаз вышел и сообщил, что лодка лежит на ровном месте. Он стучал шлемом в борт около носовой части, ему изнутри отвечали. В 17 часов 30 минут у носа появился большой пузырь воздуха, и в 17 часов 35 минут лодка выпустила мину, которая, пройдя кабельтов 5, ударилась об камень, изменила направление и остановилась вблизи от берега. За ней немедленно была послана шлюпка. К хвостовой части мины оказалась привязана клеенка, на которой рукой лейтенанта Матыевич-Мациевич было написано: „Под пробкой записка. Подымайте нас, буксируйте к мели“. Вывинтив из мины пробку, нашли записку, написанную химическим карандашом и сильно намокшую, благодаря чему все было сильно размазано, а при извлечении она была порвана. Однако с достаточной ясностью можно было прочесть: „В носу нас 11 человек. Буксируйте на мель. Срочно подымите нас, вода прибывает, или подымите нос“ (относительно точного текста записки имеется несколько вариантов. — Авт.). С этого времени, сперва через 15–20 минут, потом чаще, и под конец уже через три — пять минут появлялись с носа пузыри. В 18 часов 20 минут лодка начала травить пузыри воздуха с кормы, которые прекратились в 20 часов 04 минут, а в 20 часов 45 минут начались снова, но слабее. Непрерывной работой водолазов удалось завести конец в носу и корме лодки. В 20 часов 45 минут пришел миноносец № 129 с водолазным ботом, на котором было два аппарата и семь водолазов из Або. Работая одновременно тремя водолазами, завели в носу строп и взяли за него левый канат „Оланда“.
