Распутин - Амальрик Андрей Алексеевич (книги хорошего качества txt) 📗
— Милейший Алексей Николаевич Хвостов… в роли убийцы. Это напоминает водевиль! — воскликнул Штюрмер, который, по словам Мануйлова, «отнесся к этому крайне недоверчиво: говорил, что это фантазия и, верояно, — как он сказал, — какие-нибудь жидовские происки и шантаж против Хвостова, который ненавидит жидов». Не обещая, что он доложит царю, Штюрмер на следующий день попросил все же привести ему Симановича и после разговора с ним поручил Мануйлову негласно расследовать дело и допросить Гейне и жену Ржевского.
С начала поездки Ржевского Хвостов и Белецкий старались чаще и самым дружеским образом встречаться с Распутиным, чтобы не вызвать подозрения у него. По-видимому, о планах убийства он впервые услышал от Снарского, вслед за тем последовал уход Комиссарова — обрадовавшись возможности развязаться с Распутиным, он не только не простился с ним «дружески», но «по-русски обратился и очень неприлично отозвался о дамском обществе», затем Распутин получил покаянное письмо совсем потерявшего голову Ржевского, услышал подробный рассказ Симановича — и двинул в бой «тяжелую артиллерию».
«6 февраля 1916 года звонит телефон из Царского Села, — показывал генерал Беляев, помощник военного министра, ведавший контрразведкой, — и Вырубова мне заявляет, что императрица Александра Федоровна желает со мной переговорить… Это было в первый и единственный раз, что она меня вызвала. Я был очень смущен». Еще более смущен он был, когда в тот же вечер в Царском Селе Вырубова, «страшно нервная дама… с костылем», сообщила ему, что на Распутина собираются сделать покушение и она просит его предотвратить это. Вслед за тем вышла императрица и сказала, что она очень привязана к Вырубовой, жалеет ее и что очень хотела бы ей помочь. На следующий день, допросив Симановича, Беляев с двумя контрразведчиками ломали головы, то ли как охранить Распутина, то ли как уклониться от этого, как было получено известие об аресте Ржевского. Срочно арестовать Ржевского и сделать у него обыск приказал Белецкий, увидев, что вся история выплывает наружу, — уже ходили слухи, что Распутин убит. При обыске у Ржевского было обнаружено неотправленное письмо к Хвостову и приобщено к делу, что вызвало ярость министра, считавшего, что жандармы обязаны были доставить ему это письмо в зубах". Вместо этого Белецкий доставил ему на подпись проведенное через Особое совещание постановление о высылке Ржевского в Сибирь за незаконную торговлю литерами. Ржевский был выслан 27 февраля — но это было только завершением разыгравшейся «на верхах» борьбы.
Штюрмер как опытный бюрократ скорее всего не стал бы сам докладывать об этом деле царю, но тот, приехав 8 февраля из ставки для торжественного открытия Думы, сразу же узнал от царицы о готовящемся покушении на «нашего Друга». Вырубова, заехав к Штюрмеру, вместе с письмом Ржевского Распутину передала высочайшее повеление начать расследование, и Штюрмеру не оставалось ничего другого, как выполнять его. «Теперь… будут разбирать», — сказал Распутин филерам 9 февраля. Штюрмер сам опросил Хвостова и поручил следствие своему старому приятелю Гурлянду, который оттер Манасевича-Мануйлова и убедил Ржевского изменить первоначальные показания о подготовке убийства на показания, что он ездил купить рукопись Илиодора. Возможно, Гурлянд действовал в интересах Хвостова, с которым тоже был в приятельских отношениях, возможно, выполнял указания Штюрмера, который боялся, что версия о «министре-убийце» подорвет в глазах общества позиции всего правительства, во всех случаях Гурлянд не хотел «выносить сор из избы». Версия о «покупке рукописи» и была доложена Штюрмером царю.
Хвостов рвал и метал, считая, что Белецкий подстроил ему ловушку. Тот возражал, что Хвостов сам сделал ошибку, не посвятив его в суть проблемы, хотя он и докладывал ему несколько раз о деле Ржевского. Хвостову предстоял 10 февраля доклад у царя, он нервничал, и Белецкий уверял его, что арест Ржевского в интересах самого Хвостова, подтверждая отсутствие связи между ними. Он предложил Хвостову, чтобы честно и решительно покончить со всем, подать государю составленный по филерским сводкам доклад о Распутине и тем самым «откровенно раскрыть его величеству глаза на личность Распутина и на рост антидинастического движения из-за него». Хвостов охотно согласился, и всю ночь Комиссаров и Глобачев, начальник Петроградского охранного отделения, работали над докладом. Утром Хвостов просмотрел и одобрил записку, и по дороге на вокзал Белецкий «еще раз постарался укрепить его в мужестве представить эту записку государю».
По возвращении Хвостов рассказал, что государь слушал его нервно, барабанил пальцами по стеклу, в соседней комнате о чем-то повышенным тоном говорил с государыней и простился с ним крайне сухо, оставив записку у себя. Белецкий мог торжествовать: Хвостов снова попался в его ловушку, учитывая судьбу Джунковского после отрицательного доклада о Распутине, теперь оставалось ждать увольнения Хвостова. Что-то, однако, насторожило его в рассказе министра, и, когда Хвостов вышел из кабинета переодеваться, Белецкий заглянул к нему в портфель: записка о Распутине лежала там в тех же переданных ему двух копиях и без всякой пометки государя о прочтении. Белецкий понял, что Хвостов снова вывернулся, но он не знал самого страшного для себя: вместо доклада о Распутине Хвостов сделал царю доклад о Белецком, который якобы сорвал план выкупить рукопись Илиодора и распустил вздорные слухи. Царь согласился на увольнение Белецкого от должности товарища министра с назначением генерал-губернатором в отдаленный Иркутск. Узнав об этом от князя Андронникова, Белецкий бросился к Хвостову: «За что?» Тот ответил, что дело можно поправить, если Белецкий все же ликвидирует Распутина.
Расстроенный Белецкий понимал, что Иркутск — это шаг к дальнейшему падению, умолял Питирима, Штюрмера, Вырубову и Распутина быть твердыми с Хвостовым, но все же не решался открыть им подробности дела и тем самым только вызвал подозрение Распутина и Вырубовой. Последний удар он нанес себе сам, дав «Биржевым ведомостям» интервью с прозрачным описанием подготовки Хвостовым убийства Распутина — за «вынесение сора из избы» он был тут же уволен с поста генерал-губернатора в Иркутске, куда он не успел даже выехать. Распутин в своих телеграммах царице все же заступился за него, и он был оставлен в сенате, но его административная карьера кончилась.
Хвостову удалось убедить в своей невиновности царя, но не царицу — 10 и 11 февраля она пишет мужу, что они с Вырубовой переживают за «нашего Друга», тот нервничает, «кричит на Аню», боится выезжать, и им, двум женщинам, «не с кем посоветоваться». Совет был тем более нужен, что Труфанов, напрасно прождав обещанные за убийство деньги, отбил Распутину телеграмму: «Имею убедительные доказательства покушения высоких лиц твою жизнь. Пришли доверенное лицо». По словам А.Н. Хвостова, в качестве такого лица выбран был генерал Спиридович, по словам Манасевича-Мануйлова, «Штюрмер командировал одного из состоящих при нем офицеров». Вслед за телеграммой в Петроград прибыла и жена Труфанова, с письмами от него Распутину и царице, где он сообщал подробности заговора и предлагал свою рукопись взамен за 60 000 рублей и разрешение вернуться в Россию. Это письмо царица передала Штюрмеру, который вместо ожидаемых тысяч и разрешения на въезд выдал жене Труфанова только 500 рублей на обратную дорогу.
Следствие Штюрмера, письма Труфанова и возможная миссия Спиридовича подхлестывали Хвостова: с одной стороны, он попытался привлечь на свою сторону Мануйлова и Спиридовича, одному обещал повышение жалованья, а другому продвижение по службе, «смазал физиономию сметаной», как он сказал, а с другой, запугать Распутина и Вырубову. Прежде всего, он распустил слухи, что Распутин уличен им в шпионаже в пользу немцев — для широкой публики — и что Распутин выдавал своим гостям проститутку за великую княжну Ольгу — для царской семьи. «Хотя я его не улавливал в шпионаже, но логически мне казалось, что он шпион», — пояснил Хвостов впоследствии, историю же с Ольгой повторял убежденным тоном, благо никто проверить не мог. Затем он приказал провести обыск у нескольких друзей Распутина и выслать Арона Симановича, причем повсюду трубил, что он арестует и самого Распутина. «Вы знаете меня: я человек без задерживающих центров, — весело говорил он журналистам 22 февраля. — Я люблю эту игру, и для меня было бы все равно, что рюмку водки выпить, арестовать Распутина и выслать его на родину. Может быть, не всякий жандарм согласился бы исполнить мое приказание, но у меня есть люди, которые пошли бы на это».
