Железный Шурик - Млечин Леонид Михайлович (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
Вот я спорил с Подгорным, он не согласился. Говорит, ты уже оторвался от Украины, а мы тут настоящие, щирые украинцы. Так это растратчики народного богатства! Если бы они были фермерами, они был пролетели в трубу со своей системой. Я правильно говорию, товарищ Подгорный?
— В основном, — осторожно ответил Подгорный.
В зале веселое оживление.
— А мне больше и не надо, — задорно заметил Хрущев, — я на большее не претендую.
В зале опять заулыбались. Но Хрущев был настроен отнюдь не благодушно:
— Вот вам, товарищи. Если Подгорный так мыслит, так он же не последний человек в нашей партии. А сколько у нас таких подгорных? Миллионы.
— Никита Сергеевич, вы мне приписываете, такого не было, — сказал Подгорный.
— Да когда Гарст приехал и узнал о ста тридцати килограммах, он возмутился и сказал, что будет в ЦК жаловаться Хрущеву.
Новый взрыв смеха.
— Это он насчет минеральных удобрение сказал, что будет жаловаться Хрущеву, — поправил его Подгорный.
— И по свиньям, — стоял на своем Никита Сергеевич.
— А свиньям, когда ему сказали, он сказал: правильно, продолжал Подгорный. — Потому что иначе колбасы без сала не сделаешь.
— Я не думаю, что он мог это сказать, — усомнился Хрущев. — Вряд ли кто из американцев захочет заплатить больше за то, что сало толще, потому что все хотят купить, чтобы меньше было жира и больше мяса. И вы сами, когда сырое сало едите, так говорите: мне «с пид черевка». А это как раз от живота и там сало самое тонкое. Верно?
— Верно, — наконец согласился Подгорный.
Хрущев закончил довольно угрожающе:
— Надо сейчас людей, которые у нас в руководстве, обучить, кто не знает, а кто не хочет учиться, их надо заменять. Другого выхода нет.
Он высказался против повышения цен:
— Товарищи, покамест мы будем по-дурацки поднимать цены на продукты сельского хозяйства, но не будем заниматься организацией труда и зарплатой, никакие деньги нас не выручат. Вы, как в бочку бездонную, будете бросать деньги. Вот смотрите, мы подняли цены на мясо. Ну и что, выросло мясо? Почему? Да порядок остался тот же. Как были убыточные хозяйства, как были идиоты директора совхозов, так они и остались на месте. Следовательно, мы только подняли честь его. Тогда убытки его били, поэтому был виден дурак и умный. А теперь мы дали дураку государственную дотацию в виде поднятия цен, поэтому он вышел в умные. Но он прибавки не дал.
Никита Сергеевич использовал Шелепина как дубинку в отношениях с другими руководителями страны. Симпатий Шелепину со стороны товарищей это не прибавляло.
Двадцать третьего декабря шестьдесят третьего года на президиуме Хрущев отчитывал своих подручных. Досталось и заместителю главы правительства Дмитрию Полянскому.
Хрущев заговорил об оплате труда в сельском хозяйстве и обрушился на Полянского:
— Товарищ Полянский, я с вами не согласен. Это несогласие складывается в какую-то линию. Вы берете на себя смелую задачу защиты вопроса, которого вы не знаете. В этом тоже ваша смелость. Но это не ободряет ни меня, ни других. Я полагаться в этих вопросах на вас очень затрудняюсь. Вы бросаете безответственные фразы.
— Вы меня спрашиваете, я отвечаю. Я вам заявляю, что хлеб для государства и колхозные продукты дешевле, чем совхозные.
Раздраженный Хрущев повернулся к Шелепину:
— Товарищ Шелепин, вы возьмите справку и суньте в нос члену президиума. Я, прежде чем ехать, взял справку от ЦСУ. Вы извращаете. Вы не правы.
— Не суйте в нос, — огрызнулся Полянский. — Я человек. Как с вами разговаривать? Если высказал свое мнение, сразу обострение. Может, отношение такое ко мне?
— Видимо так, я не отрицаю. У меня складывается очень большое недоверие. Я на вас положиться не могу. Это, может, субъективное дело. Пусть президиум решает. Садитесь на мое место, я на ваше сяду.
— Не надо волноваться, — стоял на своем Полянский. — И минфин, и госплан показали цифрами, что от колхозов продукция дешевле.
— Я остро этот вопрос поставил, товарищи. Я Полянского считаю не совсем объективным. Мы очень остро говорили по пенсионным вопросам. Вы оказались правы или я?
— Почему любой из нас должен войти с предложением обязательно идеальным? — сопротивлялся Полянский. — Там подписали пять членов президиума помимо секретарей ЦК. Почему считать, что это товарищ Полянский внес?
— Вы его готовили. Вы у меня создали впечатление настороженности.
— Напрасно такое впечатление сложилось, — резко ответил Полянский. — По одному факту нельзя судить.
— Не по одному, — угрожающе заметил Хрущев. — Может быть, это возрастное дело, но я расстраиваюсь, волнуюсь, реагирую. Видимо, пока я не умру, буду реагировать. Ничего с собой не могу сделать. Казалось бы, мне какое дело. Мне семьдесят лет, черт с вами, делайте что хотите. Но я коммунист. Пока я живу, пока я дышу, я буду бороться за дело партии…
И чуть позже в разговоре Хрущев добавил:
— Видимо, мне пора на пенсию уходить. Не сдерживаю свой характер. Горячность.
Постоянное недовольство Хрущева носило отнюдь не возрастной характер. Он видел, что экономическая ситуация в стране ухудшается. Закупки хлеба увеличивались, но урожая все равно не хватало — ни пищевой промышленности, ни животноводству. Шестьдесят третий год был особенно неудачным.
С девятого по тринадцатое декабря шестьдесят третьего в Москве заседал пленум ЦК. Хрущев прочитал обширный доклад «Ускоренное развитие химической промышленности — важное условие подъема сельскохозяйственного производства и роста благосостояния народа».
В узком кругу высоких партийных руководителей он признался:
— Суровая зима, а затем жестокая засуха нанесли ущерб важнейшим сельскохозяйственным районам страны… Озимые на миллионах гектаров погибли.
В шестьдесят третьем впервые за границей купили девять с половиной миллионов тонн зерна, десять процентов урожая. Хрущев, оправдывая закупки зерна за границей, сказал, что если бы в обеспечении хлебом действовать методом Сталина, то и сейчас хлеб можно было бы продавать за границу:
— Хлеб продавали за границу, а в некоторых районах люди пухли от голода. Да, товарищи, это факт, что в сорок седьмом году в ряде областей страны, например, в Курской, люди умирали с голоду. А хлеб продавали. Партия решительно осудила и навсегда покончила с подобным методом.
Почему же зерна перестало хватать тогда, когда начался рост сельского хозяйства?
В хрущевские годы страна стала жить лучше. Люди больше ели сахара, рыбы, мяса, чем до войны. А сельское хозяйство не справлялось.
В середине пятидесятых, в годы хрущевских реформ деревня получила приток рабочей силы. Сокращалась армия — многие демобилизованные вернулись домой. Разрешили вернуться в родные места репресированным народам, а это в основном были крестьяне. Немалое число людей из городов в приказном порядке отправляли в деревни — председателями колхозов и совхозов, специалистами. В деревню распределяли выпускников сельскохозяйственных учебных заведений, добровольцев, осваивавших целину. Это, конечно же, сильно укрепило деревню.
Но к концу пятидесятых люди двинулись в обратную сторону — из деревни. Хрущев сделал великое дело — освободил крестьянина от крепостничества. С февраля пятьдесят восьмого крестьяне стали получать паспорта. Этого права они были лишены постановлением ЦИК и Совнаркома от двадцать седьмого декабря тридцать второго года.
До пятьдесят восьмого года крестьяне могли уехать, только получив справку из сельсовета или от председателя колхоза. А им запрещали отпускать людей. При Хрущеве колхозникам, желающим уехать, стали давать временные паспорта. Правда, окончательно право на паспорт крестьяне получили, только когда двадцать восьмого августа семьдесят четвертого года появилось постановление ЦК и Совмина «О мерах по дальнейшему совершенствованию паспортной системы в СССР» (инициатором постановления был министр внутренних дел Николай Анисимович Щелоков).
Паспорт в руке открыл сельской молодежи дорогу в город, где было комфортнее и интереснее, где можно было учиться, найти работу по вкусу и жить в приличных условиях.
