Правда варварской Руси - Шамбаров Валерий Евгеньевич (читать книги онлайн бесплатно серию книг .txt) 📗
Напряжения между государственной и патриаршей властью накапливались. Еще в 1649 г. по Соборному Уложению было введено налогообложение церковных земель и учрежден Монастырский приказ. Никон смирялся с этим, пока сам распоряжался казной. Но теперь негодовал, добивался отмены закона, а главу Монастырского приказа Одоевского называл не иначе как «новым Лютером». Окружение Алексея Михайловича отвечало аналогичной неприязнью. И Семен Стрешнев, дядя царского приближенного, пируя однажды с гостями, пошутил — сравнил поведение своей собаки с манерами Никона. Патриарху донесли. И на службе в Успенском соборе, в присутствии царя, он неожиданно предал Стрешнева проклятию, приказав служителям вывести его из храма. Столь неадекватное возмездие возмутило Алексея Михайловича, стало новым толчком к отчуждению.
Конфликт прорвался наружу в июле 1658 г. В Москву приехал кахетинский царь Теймураз с просьбой о поддержке против иранского шаха. Значит, как обычно, требовалось его пышно принять, обласкать, дать денег, а от серьезных обещаний вежливо уклониться, чтобы не нажить войну с Турцией и Персией. В России было принято, что любая иностранная миссия должна сперва получить аудиенцию у царя, а уже потом вести переговоры с правительством. И вдруг выяснилось, что Никон готовит собственный политический шаг! Его люди договорились с грузинами, чтобы 6 июля, в день аудиенции, те сперва заехали в Успенский собор к патриарху, а уж от него шли к царю. Что подчеркнуло бы приоритет духовной власти над светской. Причем Никон, ранее принявший титул патриарха «Великия и Малыя и Белыя Руси», намеревался на этой церемонии провозгласить себя еще и патриархом Грузинским!
Правительство схватилось за головы — такой демарш грозил непредсказуемыми осложнениями с шахом и султаном. И приставам было указано везти Теймураза прямо во дворец, минуя храм. Один из патриарших «детей боярских», Вяземский, дежурил на соборном крыльце, увидел, что посольский поезд поехал «не туда» и кинулся исправлять «ошибку». Пытаясь повернуть делегацию, очутился у нее на пути. И окольничий Хитрово, ехавший впереди и прокладывавший Теймуразу дорогу в толпе, огрел Вяземского палкой. Тот раскричался — я, дескать, «патриарший человек»! Это разозлило придворного — раз «патриарший человек», то и лезть можно всюду? И Вяземский получил еще раз. Побежал жаловаться. Никон, и без того оскорбленный, что ему сорвали важную акцию, счел тумаки своему человеку открытым вызовом и написал гневное письмо царю.
Алексей Михайлович пообещал «сыскать вину», но спустил на тормозах. И встреч с патриархом стал избегать. 10 июля, в день перенесения Ризы Господней, он не пришел на праздничную службу в Успенский собор, а отстоял ее в другом храме. Никон вспылил и решился на демонстрацию. После богослужения начал вдруг снимать с себя облачение и переодеваться в монашеское платье, объявив: «От сего времени я вам больше не патриарх, если же помыслю быть патриархом, то буду анафема». Прихожане пришли в ужас. Кто-то доложил государю, в это время обедавшему с боярами. Несомненно, Никон рассчитывал, что Алексей Михайлович, как при поставлении на патриаршество, прибежит к нему валяться в ногах, и каяться. Однако этого не произошло. Царь прислал Алексея Трубецкого выяснить претензии патриарха и попросить его не доводить до крайностей, остаться на своем посту.
Вести переговоры с первым боярином и военачальником Никон счел ниже своего достоинства. Вручил для царя заранее заготовленное рассерженное послание и остался ждать, когда придет сам государь. А тот не пришел. И послание читать не стал, рассудив, что в гневе человек мог написать лишнего, о чем сам потом жалеть будет. Явился опять Трубецкой, вернул нераспечатанный конверт и повторил просьбу Алексея остыть, одуматься и не оставлять патриаршество. Но Никон уже закусил удила и объявил, что удаляется. Прихожане все еще толпились у собора, не пускали его, выпрягли лошадей из кареты. Он упрямо пошел пешком. Народ закрыл перед ним Спасские ворота. Да только и царю эта возня уже надоела. И он распорядился ворота открыть. Хочет — ну и пусть идет. Ушел, правда, патриарх недалеко — на Ильинку, на подворье Новоиерусалимского монастыря. И ждал еще 3 дня, когда же к нему придут уламывать, чтоб вернулся. Не пришли. И он уехал в Новый Иерусалим. Все еще надеясь, что рано или поздно царь спохватится, взмолится о примирении и прощении…
Но, похоже, Алексей Михайлович испытывал огромное облегчение, что таким образом удалось избавиться от обузы. А когда Трубецкой, возглавив расследование, арестовал бумаги патриарха и его «двора», симпатии царя к «собинному другу» развеялись окончательно. Письма вскрыли всю непомерную гордыню и спесь Никона. А от тех, кто прежде боялся его и не смел пикнуть, посыпались жалобы на взяточничество и вымогательства патриарших людей. В результате были конфискованы значительные ценности, полученные в виде «подарков». Отобрали и ряд вотчин, не совсем чистыми путями приписанных к церковным владениям и Новому Иерусалиму. В августе Трубецкой и Лопухин посетили Никона. О чем уж они беседовали, осталось неизвестным. Не исключено, что самого патриарха ошеломили материалы следствия. Во всяком случае, встреча закончилась его капитуляцией, он согласился дать благословение царю и тому иерарху, который займет патриарший престол. Местоблюстителем престола стал Питирим.
На разных континентах
До сих пор в поле нашего зрения попадали лишь государства, где происходили самые значительные события. Но давайте взглянем, что представляли собой в середине XVII в. другие страны и регионы. Тогдашний мир был гораздо более пестрым, гораздо более разнообразным, чем нынешний. В нем сохранялось гораздо больше всякой «экзотики». Хотя судить об «экзотичности» тех или иных обычаев с точки зрения других народов, в общем-то, некорректно. Как уже отмечалось, русской «экзотикой» считались бани. А в Индии европейцев шокировало, что и мужчины, и женщины ходили почти обнаженными, довольствуясь лишь набедренником и тюрбаном от солнца. Это объявлялось дикостью и безнравственностью. Ну а индусы, в свою очередь, считали дикостью, что приезжие на жаре парятся в камзолах и чулках. И полагали безнравственностью страсть европейцев «коллекционировать» и менять женщин — при здешней культуре секса было принято постигать широкий спектр удовольствий с одной партнершей.
Люди везде привыкали вести себя так, как считали целесообразным. Если в Индии, Юго-Восточной Азии, Корее, Африке не было зазорным щеголять открытыми телами, то ведь и в Польше, Прибалтике, Скандинавии, Белоруссии, на Украине простонародье тоже не обременяло себя «лишней» одеждой. Единственным летним нарядом крестьянок была рубаха на голое тело, а у мужчин — рубаха и порты. Потому что жили бедно, а климат позволял. На Руси люди были богаче, но и здесь домашней одеждой хозяек, а в южных районах и для работы в поле служила только рубаха. Просто так было удобнее. По-разному трактовались и вопросы морали. Скажем, в Японии утвердилось мнение, что проституция нужна для нормального функционирования общества, и она существовала легально и официально. А в Иране публичные дома были государственными. Опять же по принципу целесообразности. Рассудили, что купцам и путешественникам требуется «разрядка», а для казны эти заведения являлись весомым источником дохода.
Впрочем, ведь и европейские обычаи очень отличались от нынешних, и некоторые из них тоже могли показаться «экзотическими». Допустим, у финнов и эстонцев сохранялась традиция, характерная для некоторых северных народов — предлагать почетному гостю близкую родственницу. Для него топили баню, и хозяин отправлял «тереть спинку» свою жену, дочь или сестру. Такое выражение гостеприимства понравилось и прибалтийским немцам. Но они выделяли для данных целей не родственницу, а смазливую служанку. И супруга помещика, купца или пастора ничуть не смущалась, назначая в сауну к гостю одну из своих челядинок. Как не смущалась и тем, что ее мужу где-то окажут аналогичное внимание. Наоборот, уклониться от обычая считалось тут «большим позором для хозяев» (Олеарий). Правда, в протестантских странах прелюбодеяние каралось смертью, но крестьяне и слуги не были «юридическими лицами», и забавы с ними под действие законов не попадали. Хватало в Европе и другой «экзотики». Очень частыми были публичные казни, телесные наказания. Но это было делом обычным, никого не возмущало, и мало того, считалось очень популярным народным зрелищем. Само собой разумеющимся методом воспитания являлись порки детей (в Англии телесные наказания в школах отменили только в XX в.). Польза физического воздействия не вызывала сомнений и в войсках, на флоте, для вразумления работников и крестьян, а в ордене иезуитов широко практиковалось самобичевание.
