Когда заговорила клинопись - Матвеев Константин Петрович (читать книги онлайн без TXT) 📗
«Это было и много и мало. Вопросительным знаком помечены предположительные значения слов: кроме того, оставался недоказанным титул «царь царей». Разрешение загадки могла принести только расшифровка X и У. Это не смутило Гротефенда. Он взялся за Геродота и нашел у него ответ. В VII книге Геродот описывает, как Артабан, дядя Ксеркса, отговаривает последнего от задуманной им войны против греков». Далее Добльхофер писал, что в отрывке из Геродота Гротефенд встретил много имен родственников и царей из персидской династии Ахеменидов. Из них ему предстояло выбрать подходящие слова X и У. При этом он учитывал важное обстоятельство, вытекавшее из сравнения обеих надписей:
У сообщал во второй надписи, что он «Х-а, царя, сын». Автор первой надписи X был, следовательно, царем и отцом У-а. Но в первой надписи группа знаков, по-видимому, обозначавшая «сын» (номер 9), не шла за словом «царь»! Значит X, хотя был сам царем, не был сыном царя (в отличие от своего сына У-a). Оба имени почти одинаковой длины, но начинаются они, как показывают надписи, с разных знаков.
Так замкнулась цепь доказательств: все указывало на то, что У обозначает Ксеркса, а X — Дария I, отец которого Гистасп не был царем. Теперь требовалось найти лишь правильную форму имен. Нужно было установить их древнеиранское произношение, отличное от греческого «Даренос» и «Ксерксес». Гротефенд отождествил первые семь знаков первой надписи с именем «Дареуш» — d-a-r-h-e-ush — так оно звучало в Ветхом завете и в Авесте.
То же он сделал с именем Ксеркса и с именем Гистаспа — они должны были находиться в группе номер 8 первой надписи. В итоге Гротефенд получил звуковое значение 13 клинописных букв; лишь четыре значения, как выяснилось позднее, нуждались в некоторой модификации, ибо древнеиранский язык не полностью совпадает с языком Авесты».
На фото 3 (см. фототетрадь) еще раз даны обе надписи, ставшие вехой в дешифровке клинописи. Они снабжены транскрипцией и переводом, соответствующими современному уровню науки.
Научный труд Георга Гротефенда продолжили другие ученые — датский профессор Расмус Христиан Раск, который смог определить в титуле «царь царей» окончание родительного падежа множественного числа, француз Эжен Бюрнуф, норвежец Христиан Лассен, датчанин Нильс Людвиг Вестергаард, англичанин Генри Кресвик Роулинсон. Для окончательной дешифровки древнеперсидской клинописи понадобилось Э. Бюрнуфу и X. Лассену изучить Зенд-Авесту. Используя список названий племен и народов, Бюрнуф и Лассен работали самостоятельно, но обменивались мнениями и сумели определить смысл почти всех знаков древнеиранской клинописи.
Эта работа ученых помогла окончательной дешифровке клинописи, которую они считали «поздним вырождением», модификацией, сокращенной системой ассиро-вавилонского письма. Последнее заимствовали персы, захватившие Месопотамию в 539 году. Они не только заимствовали это письмо, но переработали и приспособили к нуждам своего языка. Персы завоевали также государство Элам, где писали ассиро-вавилонской клинописью.
Честь открытия, скопирование и опыт дешифровки знаменитой надписи Дария I в Бехистуне на персидском, ассиро-вавилонском и эламском языках принадлежит Г. К. Роулинсону. Этого человека по справедливости считают «отцом ассириологии». С 16 лет он поступил работать в Ост-Индскую компанию и выехал в Индию. В пути на борту корабля Роулинсон познакомился с губернатором Бомбея английским ориенталистом Джоном Малькольмом. Рассказы Малькольма о народах Востока привили юноше любовь к Востоку. Он начинает изучать языки: персидский, арабский и хиндустани.
В 1834 году Роулинсон получил назначение советником губернатора провинции Керманшах в Иране. Здесь он узнает, что на горе Альвенд начертаны какие-то гвоздеобразные надписи под названием «Гандж-наме», что по-персидски означает «Книга сокровищ». Он решил заняться изучением «Книги сокровищ», но надписи на гранитной горе отвлекли его внимание.
Недалеко от Бехистунской горы проходил караванный путь из Хамадана в Вавилон. Рядом с горой находилась одноименная деревушка Бехистун. Здесь, на горе Бехистун высотой 520 метров, персидский царь Дарий I повелел выбить трехъязычную надпись.
Г. Роулинсон совершает в Бехистуне альпинистский и научный подвиг.
Лучше всего описал трудности, с которыми он столкнулся при копировании надписи царя Дария I, сам Роулинсон: «Когда добираешься до края ниши, содержащей персидский текст (по древнеперсидскому обычаю надписи делались в нишах, то есть на гладких стенах, выбитых в скалах), то видишь, что для изучения верхней части надписи нужна лестница. Но даже и с лестницей это довольно опасное предприятие, так как выступ, на котором стоишь, очень узок. Если лестница такой длины, что достигает скульптур, то ее нельзя поставить с достаточным уклоном для того, чтобы можно было по ней взобраться; если же сделать ее короче, то верхние части текста можно копировать, лишь стоя на самой верхней ступеньке без всякой опоры. Опираться приходится на скалу и при этом левой рукой держать тетрадь для записей, а правой — карандаш. В таком положении я копировал все расположенные высоко надписи: я был так захвачен этим занятием, что совсем забыл об опасности… Достичь ниши со скифской (то есть эламской) частью сообщения Дария значительно труднее. Выступ, на который можно поставить ногу, имеется только на левой стороне ниши. На правой стороне, где ниша отступает на несколько пядей вглубь и примыкает к персидской надписи, скала круто обрывается. Мне пришлось поэтому подумать о том, чтобы сделать мост между левым краем персидской надписи и выступом с левой стороны (эламской) ниши. Такой мост можно сделать из лестницы соответствующей длины, но моя первая попытка пройти над пропастью была неудачна и могла кончиться для меня смертельно. Я уже раньше приказал укоротить мою единственную лестницу, чтобы можно было поставить ее с достаточным уклоном для копирования верхних частей персидской надписи. Когда же я прислонил ее к краю ниши, желая добраться до скифской версии, то понял, что она слишком коротка для того, чтобы ее можно было положить на выступ. Только один из двух брусков лестницы достигал выступа. Если бы я попытался пойти по лестнице, опирающейся только на одну точку, она, конечно, перевернулась бы. Поэтому я переставил ее набок. Теперь оба конца верхнего бруска лестницы с обеих сторон опирались о скалу, а нижний висел над пропастью. Я начал переход, ступая по нижнему бруску и держась руками за верхний. Если бы лестница была сделана достаточно прочно, то можно было бы таким образом, правда, без особых удобств, перейти по ней на выступ. Но персы, делая лестницы удовлетворяются тем, что вставляют перекладины в соответствующие гнезда, не закрепляя их там. Поэтому только я начал переход, как перекладины стали выскакивать, нижний, висевший над пропастью брусок отделился от верхнего и с шумом покатился по крутому откосу вниз. Я крепко уцепился за верхний брусок и с помощью моих друзей, со страхом наблюдавших за рискованным трюком, добрался до персидской ниши. На новый переход я решился лишь после того, как заставил соорудить сравнительно прочный мост». Вскоре Роулинсон завершил переписку персидской надписи и в 1847 году приступил к копированию ассиро-вавилонской.
Но добраться до нее было еще труднее, чем до эламской и персидской. Правда, ее можно было скопировать при помощи бинокля с земли, а вот сделать отпечаток было, по мнению местных жителей, невозможно.
«Наконец все же нашелся пришедший издалека дикий курдский юноша, — писал Роулинсон, — согласившийся за хорошее вознаграждение в случае удачи сделать попытку добраться до этой скалы.
Вся трудность состояла в том, что скала далеко выступает за скифскую нишу и круто обрывается вниз, так что обычным способом достигнуть ее невозможно. Юноша сначала втиснулся в расселину, находящуюся слева, над выступающим утесом. Поднявшись вверх, он вбил в щель колышек, закрепил его, привязал к нему веревку и попытался таким образом добраться до щели, находящейся в некотором отдалении на другой стороне. Но это ему не удалось: скала слишком далеко выступала вперед. Ему оставалось только карабкаться ко второй щели, цепляясь руками и ногами за небольшие неровности голой стены. И он с этим справился. Мы, зрители, не верили своим глазам, глядя, как он преодолевает двадцать футов гладкой отвесной скалы.
