Октябрь (История одной революции) - Гончаренко Екатерина "Редактор" (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные .TXT) 📗
Главная работа велась, конечно, среди петербургских рабочих и солдатских масс. Собственно, они были уже вполне готовы. Они были и «сагитированы», и достаточно организованы. Они знали и свои лозунги, и свои задачи, и своих вождей. С ними «занимались» ежедневно все те же привычные, знакомые, получившие доверие люди. Ячейки, подрайоны, районы знали свои места.
Настроение?.. Да, все дело было в нем. И его надо было довести до точки кипения. Это делалось, и это было сделано. Популярные и способные агитаторы работали неустанно…
Лично Троцкий, отрываясь от работы в революционном штабе, летал с Обуховского на Трубочный, с Путиловского на Балтийский, из манежа в казармы и, казалось, говорил одновременно во всех местах. Его лично знал и слышал каждый петербургский рабочий и солдат. Его влияние — и в массах, и в штабе — было подавляющим. Он был центральной фигурой этих дней и главным героем этой замечательной страницы истории.
Действенным было то, что они (большевики) взяли простые, неоформленные мечты масс рабочих, солдат и крестьян и на них построили программу своих ближайших действий. И вот в то время, как меньшевики-оборонцы и социалисты-революционеры опутывали себя соглашениями с буржуазией, большевики быстро овладели массами. В июле их травили и презирали; к сентябрю рабочие столицы, моряки Балтийского флота и солдаты почти поголовно встали на их сторону.
Мы оказались рядом с плохо одетым рабочим, который тоже явно устал от речей.
— Спросите его, правы ли вы, что никто, кроме большевиков, сейчас не хочет работать, — проговорил Рид. Это было для него характерно — он любил поверять все услышанное словами рабочих.
Я попытался остановить русского. Он бесстрастно, но пристально оглядел нас с ног до головы. Рид добавил пару слов из своего скудного запаса русского языка.
Его произношение было чудовищнее моего, чтобы не сказать больше. Рабочий снова посмотрел на двух странных молодых людей, выплюнул шелуху от семечек, покачал головой и медленно произнес:
— Не понимаю, чего вы спрашиваете. Это не мое правительство. Может, это ваша война, но не моя. Вы буржуи, — он так и сказал, буржуи, — а я — рабочий.
И ушел прочь.
Рид пришел в восторг. Он сказал, что одного последнего предложения было бы достаточно. Всех интеллектуальных эсеров и меньшевиков следовало забыть. История пройдет мимо них.
День за днем большевистские ораторы обходили казармы и фабрики, яростно нападая на «правительство гражданской войны». Однажды в воскресенье мы отправились в битком набитом паровике, тащившемся по морям грязи мимо угрюмых фабрик и огромных церквей, на казенный Обуховский военный завод, около Шлиссельбургского проспекта.
Митинг состоялся в громадном недостроенном корпусе с голыми кирпичными стенами. Вокруг трибуны, задрапированной красным, сгрудилась десятитысячная толпа. Все в черном. Люди теснились на штабелях дров и кучах кирпича, взбирались высоко вверх на мрачно чернеющие брусья. То была напряженно внимательная и громкоголосая аудитория. Сквозь тяжелые, темные тучи время от времени пробивалось солнце, заливая красноватым светом пустые оконные переплеты и море обращенных к нам простых человеческих лиц.
Луначарский — худощавый, похожий на студента, с чутким лицом художника объяснял, почему Советы должны взять власть. Только они могут защищать революцию от ее врагов, сознательно разрушающих страну, разваливающих армию, создающих почву для нового Корнилова.
Выступил солдат с Румынского фронта, худой человек с трагическим и пламенным выражением лица. «Товарищи, — кричал он, — мы голодаем и мерзнем на фронте. Мы умираем ни за что. Пусть американские товарищи передадут Америке, что мы, русские, будем биться на смерть за свою революцию. Мы будем держаться всеми силами, пока на помощь нам не поднимутся все народы мира! Скажите американским рабочим, чтобы они поднялись и боролись за социальную революцию!»
Потом встал Петровский, тонкий, медлительный и беспощадный: «Довольно слов, пора переходить к делу! Экономическое положение очень плохо, но нам придется приспособиться к нему. Нас пытаются взять голодом и холодом, нас хотят спровоцировать. Но пусть враги знают, что они могут зайти слишком далеко; если они осмелятся прикоснуться к нашим пролетарским организациям, мы сметем их с лица земли, как сор!»
Большевистская пресса разрасталась с внезапной быстротой. Кроме двух партийных газет «Рабочий Путь» и «Солдат», стала выходить «Деревенская Беднота» — новая ежедневная газета для крестьян с полумиллионным тиражом, а с 30 (17) октября появился «Рабочий и Солдат».
Я отправился за реку, в цирк Модерн, на один из огромных народных митингов, которые происходили по всему городу, с каждым вечером собирая все больше и больше публики. Обшарпанный, мрачный амфитеатр, освещенный пятью слабо мерцавшими лампочками, свисавшими на тонкой проволоке, был забит снизу доверху, до потолка: солдаты, матросы, рабочие, женщины — все слушали с таким напряжением, как если бы от этого зависела их жизнь. Говорил солдат от какой-то 548-й дивизии.
«Товарищи! — кричал он, и в его истощенном лице и жестах отчаяния чувствовалась самая настоящая мука, — люди, стоящие наверху, все время призывают нас к новым и новым жертвам, а между тем тех, у кого есть все, не трогают.
Мы воюем с Германией. Пригласим ли мы германских генералов работать в нашем штабе? Ну а ведь мы воюем и с капиталистами, и все же мы зовем их в наше правительство…
Солдат говорит: „Укажите мне, за что я сражаюсь. За Константинополь или за свободную Россию? За демократию или за капиталистические захваты? Если мне докажут, что я защищаю революцию, то я пойду и буду драться, и меня не придется подгонять расстрелами“.
Когда земля будет принадлежать крестьянам, заводы — рабочим, а власть — Советам, тогда мы будем знать, что у нас есть за что драться, и тогда мы будем драться!»
В казармах, на заводах, на углах улиц — всюду ораторствовали бесчисленные солдаты, требуя немедленного мира, заявляя, что, если правительство не сделает энергичных шагов, чтобы добиться мира, армия оставит окопы и разойдется по домам.
Представитель VIII армии говорил:
«Мы слабы, у нас осталось всего по нескольку человек на роту. Если нам не дадут продовольствия, сапог и подкреплений, то скоро на фронте останутся одни пустые окопы. Мир или снабжение… Пусть правительство либо кончает войну, либо снабжает армию…»
От 46-й Сибирской артиллерийской бригады: «Офицеры не хотят работать с нашими комитетами, они предают нас неприятелю, они расстреливают наших агитаторов, а контрреволюционное правительство поддерживает их. Мы думали, что революция даст нам мир. А вместо этого правительство запрещает нам даже говорить о таких вещах, а само не дает нам достаточно еды, чтобы жить, и достаточно боеприпасов, чтобы сражаться…»
Как-то раз пошел в цирк, где происходил митинг политического характера. Коммунистические ораторы с пеной у рта проповедовали преобладающей в аудитории массе солдат ленинские идеи и лозунги: «Товарищи, не будьте дураками, идите домой забирать землю от помещиков, долой Керенского и его министров-капиталистов, которые стараются послать вас на войну, братайтесь с немцами, требуйте мира, долой правительство, вся власть советам рабочих и солдатских депутатов, покажите буржуям, кто теперь господа и кто теперь царствует!!» По улицам часто стали ходить процессии с такими же лозунгами и еще худшими, как например: «Грабь награбленное!», а прохожие молчали, не организовывались, а правительство Керенского, засев в Зимнем дворце, боялось даже выйти на улицу и ничего, видно, уже поделать против этих демонстрантов не могло.
Почти на каждом углу и на середине улицы толпились кучки людей, преимущественно солдат и рабочих, с притуплено напряженными серыми лицами. В центре каждой группы ораторствует, отчаянно жестикулируя, невзрачная, явно еврейского типа фигура, с воодушевлением выкрикивая весь несложный запас своих псевдо-истин. Тут же в толпе несколько растерянных истерических лиц, явно возмущенных и страдающих, но не решающихся выступить с возражением из-за непреоборимого страха перед этой, грызущей подсолнухи, тупой, непреодолимой силой.
