Над Курской дугой - Ворожейкин Арсений Васильевич (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Только тут в наушниках раздался растерянный голос руководителя полетов:
— Внимание! Внимание! Над нами «мессеры»! Атакуют!..
Слышится тявкающая стрельба эрликоновских пушек. Мне некогда смотреть, что делается над аэродромом. Воображение рисует волну вражеских истребителей, обрушившихся сверху.
Тело сжимается в комок, голова вдавливается в плечи, спина прижимается к бронированной спинке — надежной защите от пуль.
А огонь все больней хватает за лицо. Загораживаюсь рукой. Ужас как долго не гаснет скорость, машина все еще катится куда-то. Пламя и дым, словно красно-черный флаг, развеваются над головой, мешая смотреть и дышать. Задыхаюсь. Впервые сожалею, что снял с кабины фонарь. Теперь бы он защитил от резвящегося факела. Чувствую, что дальше находиться в кабине уже невозможно. Вот-вот вспыхну! Резко нажимаю на педали, машина разворачивается, скорость уменьшается. Вываливаюсь из кабины, шлепаюсь на землю и кубарем качусь подальше от самолета. Не чувствуя никакой боли, моментально вскакиваю на ноги.
Над аэродромом все «яки» и «илы» перемешались в какой-то нервозной сутолоке. Идет бой? Где же немецкие истребители? Гляжу на восток, на тусклое солнце. Противника нет. В западном направлении на полной скорости уходит «фоккер». Пристально вглядываюсь. Отыскиваю второго, он летит выше. Где же «мессершмитты»? Ведь радиостанция предупреждала о них. Их нет.
Беспорядочно носятся только наши самолеты. Горит сбитый «як». Подбитый штурмовик, дымя, неуклюже тащится к земле. Крыло моей машины пылает вовсю. К упавшему «яку» бегут люди. Внимание привлек Варвар, давнишний друг Чернышева. Собака почему-то уже крутилась у сбитого самолета. Сердце обдало холодом: неужели пострадал Емельян?
Вероятно, «фоккер» рассчитывал атаковать меня на пикировании, но я сел быстрее обычного, и немец открыл огонь только при приземлении. Емельян же всегда делал лишний круг над аэродромом и садился последним, прикрывая нас от внезапных атак противника. Значит, Чернышев, когда я приземлился, проходил надо мной, и «фоккеру» удобнее всего было напасть на Емельяна. Неужели все так и случилось? Не хочется верить.
Первыми ко мне подбежали техник и медицинская сестра.
— Товарищ капитан! Вы весь в крови… — участливо и тревожно произнес Дмитрий Мушкин. Он хотел вместе с девушкой оказать помощь. Я до того был взбешен, что, не помня себя, закричал, показывая на самолет:
— Чего встали? Тушите пожар!
Дмитрий бросился к машине, хотя там уже было много лишних людей. Окружив самолет, они изо всех сил старались погасить пламя.
Медицинская сестра попыталась было осмотреть мою раненую руку. Расстроенный всем случившимся, я грубо оттолкнул ее.
— Люди гибнут, машину надо спасать, а вы тут с этой ерундой… перевязкой.
От незаслуженной обиды у нее слезы навернулись на глазах. Медсестра упрямо топнула ножкой:
— Никуда не пойду. Я… я обязана оказать первую помощь…
Настойчивость девушки окончательно обезоружила меня. Стало вдруг стыдно за свою грубость. Как бы оправдываясь, я тихо пролепетал:
— Вы в белом, очень заметны с воздуха… Можете привлечь внимание противника.
Сознавал, что говорю ерунду, глупость, но продолжал свой жалкий лепет. И вдруг ухо уловило разговор о Чернышеве, люди со вздохами вспоминали о нем уже в прошедшем времени.
— Был человек — и не стало.
На войне никто не гарантирован от смерти. И все же тяжело было слышать, что Емельян, наш замечательный боевой товарищ, погиб, Я безмолвно пошел в ту сторону, где горел его самолет. Там курился только белый дымок, а вокруг толпились люди.
В бою, когда занят делом и все нервы до предела напряжены, при гибели товарища не предаешься горю. Но на земле ты бессилен приглушить свои чувства. Они здесь хозяева, и, хочешь или не хочешь, погружаешься в тяжелые раздумья. Живые всегда чувствуют себя в чем-то виноватыми перед погибшими.
Склонив голову, я стоял перед останками Чернышева, и непроизвольно вслух высказывал то, что было на душе: «Емельян, друг ты мой и славный товарищ по оружию! Каким ты был прекрасным человеком! Ты вчера еще мечтал об Октябрьских праздниках, а сегодня уже нет тебя… Ты с час тому назад думал только о жизни, потому и не простил душевной слабости товарища в бою. Ты никогда не задумывался о смерти — и вот она случайно настигла тебя».
Нарушенная «фоккерами» нормальная жизнь аэродрома быстро восстановилась.
Командир полка собрал летчиков. Не стал разбирать полет и ошибки, а только спросил:
— Понятно, когда летчик бессилен?
И может быть, от мысли, что ты жив, что погиб другой, не хотелось говорить.
В душе, наверно, каждый благодарил майора Василяку за то, что он никого не упрекает в беспечности.
— Ну, расходитесь по самолетам! — закончил Василяка. — Через пятнадцать минут новый взлет. — И показал рукой: — Вон «илы» уже идут.
Ранение — несчастье, но несчастье, к которому относятся почтительно, с уважением. Даже установлены знаки за ранения — ленточки. Их, подобно орденам, носят на гимнастерках. Узенькие продолговатые нашивочки показывают, что владелец Их пострадал в борьбе с врагами Родины.
Ранением, как и боевой заслугой, казалось бы, можно гордиться, а я испытывал угрызения совести. Семь мелких осколков, впившихся в руку и один в щеку, воспринимал как наказание за обрушившееся на нас несчастье. Конечно, виноват не только я один, виноваты все летавшие. Однако свою вину я считал наибольшей. Я был ведущим группы, люди доверились мне, а я перед посадкой проглядел вражеских истребителей. Беспечность — вот причина печального исхода вылета. Самый опасный враг на войне — благодушие. Страшен не тот враг, который перед тобой, а тот, которого не видишь и не ждешь.
Повторяя про себя эти слова из старинной народной песни, я думал, что они относятся и к нам. Надо же так случиться: проведя успешный бой с четырнадцатью истребителями, мы оказались беспомощными против пары «фоккеров», потеряли товарища и два самолета, «не обнажив своих мечей», И где? У себя над аэродромом.
