Сталин - Волкогонов Дмитрий Антонович (версия книг .TXT) 📗
В этих работах Сталина немало положений, на которых формировалось мировоззрение миллионов советских людей. Хотя существенно, что генсек, трактуя ленинские идеи, серьезно перекроил многие из них. Так, раскрывая сущность диктатуры пролетариата, он фактически сделал акцент лишь на ее насильственной стороне, начисто "освободив" ее от демократического содержания. Сегодня, например, нельзя без содрогания читать страницы сталинской работы "О политике ликвидации кулачества как класса", зная, что стояло за этим.
Сборник за сборником выходили в Государственном издательстве политической литературы. Редакторы не смели без Сталина что-либо менять, уточнять, поправлять. Поэтому, читая, например, выпущенный одиннадцатым изданием в 1945 году сборник "Вопросы ленинизма", сталкиваешься с местами, от которых берет оторопь. Сталин полемизирует, ругает, критикует; шельмует Зиновьева, Троцкого, Каменева, Сорина, Слуцкого, Бухарина, Рыкова, Радека, многих, многих других, будто они живы: "давайте послушаем Радека", "Троцкий говорит уже два года", "Каменев имеет в виду", "А как говорит Зиновьев?", "Эти факты известны Зиновьеву", "Бухарин опять говорит"... Конечно, мы знаем, что эти работы Сталин написал тогда! когда все эти люди, как тысячи и миллионы других, были живы. Но с тех пор прошли годы, а Сталин продолжает полемизировать со своими оппонентами, которых он распорядился уничтожить. Аргументы, которые выдвигает Сталин, борясь теперь уже с тенями ушедших людей, предстают не просто научно несостоятельными, но и в высшей степени кощунственными. И хотя в книге то и дело: жирным шрифтом набрано: "Аплодисменты переходят в овацию", "Гром аплодисментов", "Все встают и приветствуют любимого вождя", "Громовое "ура!" (и все это было), не покидает ощущение, что сама книга - из кошмарного сна. Уничтожить своих теоретических оппонентов и продолжать измываться над мертвыми мог лишь человек, полностью преступивший общечеловеческие нормы морали. Поэтому даже верные суждения, которые встречаются в примитивном популяризаторстве Сталина, не могут не восприниматься как кощунство.
Когда Сталин готовился прочесть, а затем опубликовать свои лекции, он еще не был полностью в плену идеологических предрассудков, которые затем сам усиленно культивировал. Так, например, невозможно представить, чтобы Сталин мог позволить в конце своей жизни то, что он написал о ленинском стиле в 1924 году. В середине 20-х годов он мог, не греша против истины, утверждать, что стиль ленинизма состоит в соединении русского революционного размаха и американской деловитости. "Американская деловитость - это та неукротимая сила, - писал генсек, - которая не знает и не признает преград, которая размывает своей деловитой настойчивостью все и всякие препятствия, которая не может не довести до конца раз начатое дело..."210 Думаю, что если бы кто-нибудь публично сказал в более поздние годы сталинские слова: "Соединение русского революционного размаха с американской деловитостью - в этом суть ленинизма в партийной и государственной работе"211, то ему пришлось бы об этом горько пожалеть. В 20-е годы мысль Сталина, пусть и без полета и озарения, все же еще не была полностью стянута обручем воинствующего догматизма.
Здесь в самую пору сказать о складе интеллекта Сталина, хотя к этому вопросу я еще вернусь. Он сформировался под влиянием догматической религиозной пищи, практики революционной борьбы, выборочного ознакомления с работами основоположников научного социализма. Можно утверждать, особенно по "знаменитой" четвертой главе "Краткого курса" истории партии, что он до конца так и не разобрался в соотношении теории и метода, взаимосвязи объективного и субъективного, сути законов общественного развития. Его утверждения, что все в природе и обществе запрограммировано железной необходимостью, явно смахивают на фатализм: "Социалистический строй последует за капиталистическим как день за ночью. Марксистская теория - это компас на корабле, который обязательно доплывет до другого берега, но с компасом - быстрее. Сталин высмеивает тех, кто прислушивается к "требованиям разума", "всеобщей морали", и воспевает вульгарный материализм, замешенный на насилии. Конечно же он утверждает, что "примером полного соответствия производственных отношений характеру производительных сил является социалистическое народное хозяйство в СССР..."212. Его аргументация всегда звучит либо как утверждение, либо как приговор.
Вся история, изложенная в "Кратком курсе", - это цепь побед одних и поражений других - шпионов, двурушников, врагов, преступников. Сталин все уложил в прокрустово ложе схемы: в жизни должно быть так, как в теории. Той, которую он излагает. Подобный подход, говорили Маркс и Энгельс, может свести идеологию к "ложному сознанию". К счастью, в конечном счете судьба марксистско-ленинской идеологии неподвластна Сталину. Все, что происходит, по логике Сталина, - это закономерность: рост коммунистических партий - да; разгром "правого уклона" - несомненно; "предательство" социал-демократических партий - естественно и т.д. Творчеству, воле, игре воображения, дерзости сознания в главе не оставлено места.
Сталинский интеллект - в плену схемы. Судите сами: три основные черты диалектики, четыре этапа развития оппозиционного блока, три основные черты материализма, три особенности Красной Армии, три основных корня оппортунизма и т.д. Да, в учебных целях это, пожалуй, и неплохо. Но "инвентаризировать" всю теорию и сводить ее к нескольким чертам, особенностям, этапам, периодам - все это обедняет обществоведение, делает мировоззрение догматическим.
В сталинских работах с определенного времени стали просматриваться ритуальные элементы. В мышлении Сталина трудно выделить оттенки, переходы, оговорки, оригинальные идеи, парадоксы. Мысль "вождя" однозначна: все, что выходит из-под его пера, - это развитие марксистско-ленинской теории. Каждое его изречение - программа. Все, что не согласуется с его установками, подозрительно, а скорее всего - враждебно. Вульгаризация, упрощенчество, схематизм, прямолинейность, безапелляционность придали взглядам Сталина примитивно-ортодоксальный характер. Есть все основания утверждать, что у Сталина не возникало сомнений в "гениальности" того, что он говорил. Одно из доказательств подобного вывода - уже упоминавшаяся любовь к собственному цитированию. Однако при всем этом интеллекту Сталина была, пожалуй, присуща и сильная черта: его практический характер. Каждое теоретическое положение (часто весьма механически) генсек пытался увязать с конкретными запросами и потребностями социальной практики. Скажу сразу, не всем работам других марксистов присуща эта конкретно-практическая направленность. Но у Сталина эта практическая заостренность, подчеркну еще раз, не носила диалектического характера. Механицизм, автоматизм действия, часто смахивающий на фатализм, нередко придавали карикатурный характер сталинским трудам. Выступая на первом Всесоюзном совещании стахановцев, Сталин говорил: "Очень трудно, товарищи, жить одной лишь свободой. (Одобрительные возгласы, аплодисменты.) Чтобы можно было жить хорошо и весело, необходимо, чтобы блага политической свободы дополнялись благами материальными. Характерная особенность нашей революции состоит в том, что она дала народу не только свободу, но и материальные блага, но и возможность зажиточной и культурной жизни. Вот почему жить стало у нас весело, и вот на какой ночве выросло стахановское движение"213. Комментировать такую "аргументацию" источников стахановского движения, думаю, нет нужды. Вульгарность и примитивизм долго насаждались в сознании. Мы порой еще не отдаем отчета в том, сколь тяжелые и далекие последствия влекло за собой такое "засорение" сознания людей.
