Золотая эпоха морского разбоя - Копелев Д. Н. (читать книги бесплатно .TXT) 📗

Один из самых запутанных вопросов в проблеме взаимосвязи каперства и пиратства — отношение власть предержащих к присутствию в своих водах «разбойников». Безопасность и свобода деятельности морских охотников вплотную зависела от нюансов правительственной политики и проводимого внешнеполитического курса.

Ярким подтверждением подобной связи может служить, например, политика, проводимая Елизаветой I Тюдор в отношении «своих» разбойников. В обстановке постоянной угрозы войны с Испанией королева была заинтересована в пиратах как в опытных военных моряках, потенциальных приватирах. Они были прекрасными рекрутами для флота, и, пока отряды морских разбойников обитали на побережье, можно было не беспокоиться об обороне.

В 1573 году Елизавета послала во Францию графа Уорчестера с подарком (золотым подносом) к крестинам дочери короля Карла К.

По дороге из Дувра в Булонь на королевского посланника напали пираты. Сам Уорчестер с подносом сумел спастись, но его сопровождающие были убиты, а разбойники захватили добычи на 500 фунтов стерлингов. А что же власти? По приказу королевы район блокировали, выловив сотни разбойников, но только трое из них были повешены, остальные же попали на королевский флот.

Пираты при Елизавете I — это, по сути дела, привилегированная прослойка уголовных преступников. «Кровавое законодательство» конца XVI в. на них не распространялось. Действительно, не оплошностью ли было вешать возможных защитников родины? Когда возникала острая необходимость в наборе людей на флот, следовали указы о строгих мерах против разбойников, и корабли Ее величества пополнялись новыми матросами. Естественно, при таком отношении ни о каком спокойном плавании в английских водах не могло быть и речи. К счастью для отечественных торговцев, пираты брали в основном иностранные суда, что вряд ли радовало голландцев, португальцев, французов и, в особенности, испанцев — шансы на возмещение убытков были ничтожны.

Знаменитые приватиры, «морские волки» Елизаветы I (Ф. Дрейк, М. Фробишер, Р. Гренвилл, Т. Кавендиш), отдали все силы разрушению и разорению испанских торговых трасс, стали пионерами в морской экспансии Англии и по иронии судьбы вписали свои имена на страницы истории пиратства, так как зачастую действовали на свой страх и риск. Так Дрейк, вернувшись в Англию после очередного грабительского рейда по испанским колониям, предпочел не афишировать свои подвиги, так как застал в стране потепление в отношениях с Испанией и опасался, что его выдадут испанским властям в качестве морского разбойника. Фробишер же, не достав в очередной раз каперской грамоты, был посажен в тюрьму за пиратство.

Та же двойственность обнаруживается и в других действиях правительства. Когда в Нидерландах разгоралась борьба против Испании, то главную опору сопротивления составляли так называемые «морские гёзы» (гол. «geuzen», от фр. «gueux» — «нишие», как назвал в насмешку один из придворных наместницы Маргариты Пармской бедно одетую группу нидерландских дворян, подавших в 1566 году петицию о преобразованиях в стране) — жители прибрежных районов, ведущие борьбу с испанцами на море. Организовав блокаду портов страны, они грабили испанские торговые караваны, нападали на прибрежные гарнизоны и города, захватывали испанские корабли, т. е. занимались самым настоящим пиратством, но политически окрашенным. С 1568 года принц Вильгельм I Оранский, возглавивший борьбу с испанцами, начал выдавать этим партизанам-пиратам каперские грамоты с разрешением вести войну против испанцев, установив отчисление 1/3 захваченного в пользу освободительных сил. Елизавета I, заинтересованная в ослаблении Испании, открыла английские порты для гезов, и до весны 1572 года они базировались на английском побережье. Однако опасение открытого конфликта с Испанией заставило королеву в феврале 1572 года отказать гёзам в убежище.

Символично, что когда испанская «Непобедимая армада» приближалась к Англии, то сообщение о появлении первых испанских кораблей в Ла-Манше пришло от английских пиратов: некий Флемминг пришел с этим известием в Плимут и, готовый сражаться с испанцами, сдался командующему флотом лорду Хоуарду.

Другой сложный вопрос — где проходила грань между официально разрешенным каперством и незаконным пиратством. Дело в том, что каперские грамоты порождали массу недоразумений. Попытки следственных властей, заподозривших судно в грабеже, установить, капер это или пират, часто заходили в тупик. Дело в том, что любой здравомыслящий пират старался раздобыть для себя такое «отпущение грехов» и, обезопасившись с его помощью, действовал безбоязненно.

Как только начиналась новая война, разбойничьи суда устремлялись на военные базы воюющих стран, и главари бандитских шаек, не обременяя себя излишними размышлениями, вступали в договор с местным губернатором и становились добровольцами на службе у какого-нибудь европейского монарха. Пираты Карибского моря знали, что наиболее перспективным местом для получения каперской грамоты была французская Тортуга. От ее губернатора Бертрана д'Ожерона почти всегда можно было получить разбойничью лицензию на грабеж испанцев. Пираты, в свою очередь, выплачивали ему 1/10 часть захваченной добычи. Восторженную оценку этой стороны деятельности д'Ожерона дал доминиканский монах Жан Батист Лаба, путешествовавший по Вест-Индии в 1696 году. «Мне не приходилось, — сообщает он, — когда-либо видеть правителя более бескорыстного, чем он. Он едва соглашался принять малую долю того, что принадлежало ему по праву каперских грамот, выданных им во время войны. А когда у нас был мир с испанцами и наши флибустьеры от нечет делать могли отправиться к англичанам на Ямайку и повести туда свои суда, он позаботился снабдить их грамотами из Португалии, которая тогда воевала с Испанией, и наши флибустьеры продолжали представлять опасность для испанцев».

В том случае, если пирату, по тем или иным причинам, было нежелательно заходить на Тортугу, его с распростертыми объятиями встречал губернатор английского острова Ямайка сэр Томас Модифорд, столь же трепетно относившийся к подобным просьбам [11].

Когда война заканчивалась, пираты не расставались с доверенностью — документ бережно хранили в капитанском сундуке. Он мог всегда пригодиться и поднимал престиж его владельца. Находились среди пиратов и настоящие коллекционеры, в чьих руках оказывались грамоты на разбой, полученные от государств-противников. С такими любителями двойной игры, как правило, не церемонились. Одним словом, с каперскими грамотами было много всякой путаницы и несообразностей. Показательную историю о том, сколь интересные судьбы подчас складывались у каперских грамот, можно почерпнуть из дневников Уильяма Дампира. В 1685 году, находясь в Панамском заливе, он стал свидетелем встречи английских и французских пиратов. «Капитан Гронье продемонстрировал свое расположение, предложив капитану Дэвису и капитану Свану новую грамоту от губернатора Пти-Гоав. Для последнего было обычным делом давать незаполненные бланки своим капитанам с наставлением передать их тому, кому они посчитают нужным. Таким образом, грамоты губернатора Пти-Гоав предоставляли убежище и приют любому из отчаянных искателей удачи и этим способствовали росту их богатства, силы и репутации. Капитан Дэвис принял грамоту; на руках у него, впрочем, была старая грамота, доставшаяся по наследству от умершего капитана Кука, который, в свою очередь, заполучил ее от капитана Тристьяна вместе с его барком [12]. Капитан Сван, однако, отказался взять ее, сказав, что у него есть грамота от герцога Йоркского [13]… Я никогда не читал ни одной французской грамоты, пока был в здешних водах, и не знаком с их содержанием, но с тех пор я узнал, что истинный смысл их заключается в том, чтобы даровать свободу рыбной ловле и охоте на дичь. Причина подобного в том, что остров Эспаньола, где расположен Пти-Гоав, принадлежит частью французам, частью испанцам, и, когда наступает мир, эта грамота выдается как обоснование каждой из сторон защищать себя от вмешательства противника. В действительности же французы не ограничивают их действие одной Эспаньолой и подобным обманным путем предоставляют возможность опустошать любую часть Америки, на море и на суше».