Солдатский долг. Воспоминания генерала вермахта о войне на западе и востоке Европы. 1939–1945 - фон Хольтиц Дитрих
Вермахт в целом и его офицерский корпус держались в стороне от партии. В этом плане они не могли питать никаких амбиций по той простой причине, что военнослужащим запрещалось членство в партии; у членов партии, призываемых в армию, членство приостанавливалось на весь срок их воинской службы. Инструкция, толкующая вопросы текущей политики, была издана людьми, воодушевленными патриотическим духом, и ничем не отличалась от аналогичных документов других армий. Не существовало никакого культа фюрера; концепция «расы господ» была абсолютно чужда солдатскому менталитету. Значение имела только служба, требовавшая тщательной и совершенной подготовки. Армия оставалась скромной и понимала, что этим отличается от СА и партийных вождей с их вызывающим поведением. Наконец, армия стала последней надеждой, своего рода убежищем для многих недовольных политикой режима, в частности, для бывших офицеров. В ней, как и прежде, существовала атмосфера прозрачности, сквозь которую военные смотрели на реальную жизнь. Инстинктивное недоверие армии к партии и ее функционерам ни в коем случае не основывалось на непонимании или неприятии новых общественных ценностей в том виде, в каком они были сформулированы и применялись под неправомерным названием «народное сообщество»; скорее, в основе этого недоверия было сохранявшееся в душе на протяжении веков чувство чести.
Гитлер находился на вершине своих политических успехов. Плебисцит в Сааре, организованный Лигой Наций, привел к возвращению этой территории в состав рейха; ввод войск в демилитаризованную Рейнскую область, восстановление всеобщей воинской повинности прошли успешно, не вызвав никаких ответных мер со стороны других держав. Вскоре к рейху была присоединена Австрия, что с восторгом было встречено большей частью австрийского народа. Хотя «аншлюс» (присоединение) произошел при революционных обстоятельствах, общественное мнение считало его законным. Неоспорим тот факт, что в период внешней и внутренней нестабильности проявляется нестабильность ценностей. В конце концов, сам Гитлер, основываясь на англосаксонской поговорке «Right or wrong, my country» [20], сформулировал следующий постулат: «Законно все, что идет на пользу народу». Единственным мерилом для него стал успех! В то время часто говорили о динамизме системы. Но у нас, офицеров и солдат, оставалось мало времени на то, чтобы углубленно изучать мотивы его политических акций. Разве не было нашим долгом участвовать в них? Офицеры и солдаты исполняли свои служебные обязанности. Они не выбирали Гитлера, он был законным путем назначен их Верховным главнокомандующим.
Моральная сила отдельных людей и общественных институтов всегда ярко проявляется в кризисных обстоятельствах. Отставка генерала фон Бломберга, клевета и увольнение из армии генерал-полковника фон Фрича [21] показали, что сплоченность офицерского корпуса, и в частности высшего командования, стала не столь сильной, как во времена рейхсвера. Генералы забыли, что отставка тех двоих касалась не одних лишь пострадавших, а затрагивала принцип. Можно допустить, что генерал фон Бломберг, защищавший армию от Гитлера и партии, не всегда находил верные аргументы и тем самым дал Гитлеру повод отправить его в отставку; но увольнение генерал-полковника фон Фрича стало результатом грязной интриги, сплетенной против безупречно порядочного генерала. В деле Фрича генералы и офицерский корпус потерпели поражение, от которого они впоследствии так и не оправились. Верховное командование даже не осознало этого, равно как и того, что меры, предпринятые Гитлером для того, чтобы лишить вермахт самостоятельности, увенчались успехом. Чтобы с самого начала подавить любую оппозицию, власти прибегли к простейшему способу: любое обсуждение в армии данного дела было строжайше запрещено. Некоторым высшим военным, служившим в Генеральном штабе, даже предлагалось подать в отставку – тем самым режим рассчитывал устранить последние силы, продолжавшие сопротивляться новой идеологии.
Это был второй шаг Гитлера по подчинению себе армии. Первый был сделан несколькими годами ранее, когда сразу после смерти Гинденбурга Гитлер поспешил заставить армию присягнуть себе лично и с большой ловкостью использовал в своих интересах чувство чести офицерского корпуса и моральное единство солдат. Наконец, под предлогом возвращения на действительную службу, в офицерский корпус влились немногочисленные военные, связавшие свою судьбу с партией, что сделало возможной слежку за людьми нашей среды.
Моральная чистоплотность фон Фрича побудила его пренебречь личными чувствами и принять чисто внешнюю реабилитацию. Следует сказать, что в данной ситуации в интересах армии было бы лучше, если бы он отклонил честь стать шефом полка. Очевидно, что такой отказ предупредил бы офицерский корпус о грозящей ему опасности. Таким образом, хотя страшное оскорбление, нанесенное армии в лице ее командующего, вроде бы было исправлено, Верховное командование оказалось лишенным своего последнего шанса отстоять собственную независимость в своей области.
Впечатление, произведенное этим делом на офицерский корпус, было очень плохим. Армия почувствовала себя лишенной вождя, принужденной молчать перед политиками, и у нее создалось впечатление, еще более усилившееся со временем, что она превратилась в робота и не может повлиять своим весом на соотношение сил.
Вермахт продолжал исполнять свой долг, несмотря на глухое раздражение; однако связи, существовавшие между тремя его частями, ослабли. При Геринге – шуте [22], который исключительно благодаря стечению обстоятельств получил звание рейхсмаршала по политическим соображениям, – люфтваффе (военно-воздушные силы) дискредитировали себя, живя как избалованный ребенок, хотя в военном плане они вели себя активно и оснащались новой техникой со щедростью, которую с трудом могли бы позволить себе и более богатые страны. Кригсмарине (военно-морские силы), взбунтовавшиеся в 1918 году, изменив создавшей военный флот императорской власти, без колебаний приняли сторону новой власти и с наслаждением пользовались милостями фюрера и партии. Совсем иной порядок вещей существовал в сухопутных силах; в силу своих традиций и консерватизма эти войска находились в более тяжелом положении, притом что в случае войны именно им предстояло нести наибольшие потери.
Милитаризм
Неоднократные требования Гитлера о подготовке к войне были энергично отвергнуты специалистами в военном деле – генералами, что навлекло на последних упреки в приверженности выжидательной тактике и в вялости, а также сомнения в том, что они заслуживают доверия. Ставка на силу, проповедуемая партией, всегда пугала армию, поэтому так никогда и не удалось преодолеть разногласия между диктатором, этим гением богемного типа, в чьей внешности не было ничего немецкого, который вдруг выскочил ниоткуда, подобно блуждающему огню, и армией с ее рыцарским прошлым и происхождением, уходящим в древнюю европейскую традицию. После роспуска партий, профсоюзов и общественных организаций армия, как и церкви, оставалась последней активной силой, сохранявшей свой собственный характер.
Еще можно было покончить с режимом, использовав такой мощный инструмент, как вермахт, еще не ослабленный приготовлениями к войне. Все думающие люди в армии, все высшее командование, практически весь народ, за исключением членов партии, то есть 90 % немцев, не желали войны. Всеобщее чувство облегчения, вызванное мирным разрешением Судетского кризиса, со всей очевидностью выразило это нежелание. Начало войны в 1939 году вызвало ужас. Это чувство несколько притупилось после быстрой победы над Польшей и короткой кампании против Франции. Однако и тогда многие круги сохраняли свой скептицизм, поскольку помнили опыт Первой мировой войны.
Я часто спрашивал себя, были ли мы настоящими милитаристами, и, по зрелом размышлении, пришел к следующему выводу.
