Иудейская война - Флавий Иосиф (книги онлайн полные .txt) 📗
Осажденные неоднократно осуществляли смелые вылазки, уничтожая осадные орудия и сооружения римлян. Римское же войско упорно продолжало осадные работы, постоянно обстреливая город из метательных машин. Разрушив две стены Иерусалима, Тит приостановил дальнейший штурм, рассчитывая, что ужасный голод и нехватка воды в городе заставят его защитников сдаться. Но ни голод, доводивший до людоедства, ни нестерпимая жажда, ни предательские уговоры Иосифа Флавия, ни демонстрация сил римлян во всем их великолепии не заставили осажденных просить милости у римского полководца. Они предпринимали отчаянные попытки уничтожить осадные сооружения римлян, возводимые перед последними очагами сопротивления. В целях обороны защитники Иерусалима использовали имущество и продукты, хранившиеся в храме, что дало повод Иосифу Флавию обвинить их еще раз в страшном святотатстве.
Вскоре территория храма стала главным театром сражения. Тит созвал совет, чтобы обсудить вопрос о судьбе иудейской святыни. В рассказе Иосифа Флавия Тит представлен горячим сторонником спасения храма, а подожжен он был, по его уверению, римскими солдатами, не слышавшими приказа своего военачальника. Однако версия Иосифа Флавия не подтверждается другими источниками. Хроника Сульпиция Севера (II, 30) повествует, что именно Тит на военном совете настаивал на уничтожении храма. Это же подтверждают другой христианский историк V века Павел Орозий (Хрон., VII, 9, 5–6), римский историк начала III века Дион Кассий в своей «Римской истории» (66, 4), а также современник Веспасиана поэт Валерий Флакк (Арг., I, 12–14).
Огонь полыхал не только в храме – Тит приказал поджечь и захваченные жилые районы города. Пожар сопровождался массовой резней населения. Последним оплотом отчаянно сопротивлявшихся изможденных повстанцев оставались укрепления Верхнего [24] города. Потратив большие усилия на разрушение сохранявшихся еще укреплений Иерусалима, ворвавшиеся через пробитые таранами бреши римские воины убивали всех, кто им попадался. Победители буквально сровняли Иерусалим с землей.
Иосиф Флавий был свидетелем расправы римлян с его соотечественниками. Покидая разрушенный город, он видел вдоль дороги множество крестов с умиравшими на них в муках повстанцами, среди которых узнал и своих знакомых. Тысячи людей были проданы в рабство и сосланы в рудники. Несколько сот пленников было отправлено в Рим для участия в триумфе.
Рим пышно отпраздновал победу Веспасиана и Тита. Но в Иудее еще горели очаги сопротивления. Города-крепости Иродион, Махерон и Масада продолжали оставаться у восставших, и для их захвата был отправлен императорский легат Луцилий Басс. Если Иродион был взят им без особых забот, то Махерон оказался для римского полководца крепким орешком. Расположенная на скалистом холме, окруженная со всех сторон пропастями крепость выглядела совершенно неприступной. Махерон был сдан его защитниками только после того, как Луцилий Басс гарантировал им сохранить жизнь.
Последним оплотом повстанцев была труднодоступная горная крепость Масада, единственный путь к которой шел по узкой тропе, а по обеим ее сторонам лежали глубокие пропасти. Оборону Масады держали сикарии во главе с Элеазаром, сыном Иаира. Римлянам все же удалось добраться до стен крепости и пробить брешь в ее стене. Предпринятый утром штурм, к их изумлению, не встретил никакого сопротивления. Видя безысходность своего положения, защитники Масады по призыву Элеазара совершили массовое самоубийство. Ворвавшиеся воины Флавия Сильвы (он сменил умершего Луцилия Басса) увидели сотни мертвых тел. Так завершилось семилетнее покорение восставшей Палестины.
В своем сочинении Иосиф Флавий постоянно выдвигает себя на первый план, стараясь предстать перед читателем мудрым советчиком римлян. Часто он связывает красочное описание происходящего с каким-нибудь эпизодом из собственной жизни.
Характерная черта изложения хода войны – постоянное ее оправдание и восхваление римских полководцев Веспасиана и Тита. Так, Тит, творивший кровавые злодеяния в Палестине, в изображении Иосифа Флавия предстает благородным, мягким по характеру человеком, выступающим нередко в защиту пленных и уступающим только под настойчивыми уговорами двоих подчиненных. Показателен в этом отношении тенденциозный рассказ об уничтожении Иерусалимского храма. Благородство Тита придворный историк усматривает и в эпизоде, в котором военачальник возмущается тем, что его солдаты распарывали животы многим беглецам из Иерусалима в поисках проглоченного золота. Благородный порыв Тита наказать своих солдат, по уверению Иосифа, был остановлен лишь тем обстоятельством, что их оказалось слишком много.
Трудную задачу пытался выполнить Иосиф Флавий в своей [25] «Иудейской войне». Он стремился и восславить военную силу Рима и мудрость его полководцев, и убедить в то же время читателя в своем патриотизме, снять с себя обвинение в измене. Выставляя себя в ореоле патриота Иудеи, он прилагает все усилия для того, чтобы показать в негативном свете вождей восставших, особенно тех, которые расправлялись и с местной знатью.
В его сочинении встречается немало преувеличений, неточностей, невероятных случаев, других сомнительных мест. Трудно поверить, например, в то, что крики из горящего храма в Иерусалиме были слышны в городах Переи или что пущенный из римской катапульты камень срывал человеку голову и отбрасывал ее на расстояние в три стадии (1800 шагов). Если Иосиф Флавий утверждает, что в Иерусалиме жило 1 100 000 горожан, то, по сведениям Тацита, их было почти вдвое меньше (600 000). Не следует доверять длинным речам героев его сочинения – Иосиф Флавий пользовался приемом, известным еще от Фукидида, когда составленная самим автором речь вкладывалась в уста героя произведения.
Главной задачей историка Иосиф Флавий считал «спасти от забвения то, что еще никем не написано, и сделать достоянием потомков события собственных времен». Весьма резко в своем предисловии к «Иудейской войне» он отзывался о тех современных ему историках, которые создавали свои труды как переработку сочинений прежних авторов, не внося при этом чего-либо нового, ранее неизвестного. Особое недовольство Иосифа Флавия вызывали труды греческих историков, которые, по его словам, избегали писать о важных современных им событиях, а снова и снова обращались к событиям далекой от них истории. Он не называет их имен, и трудно с достоверностью судить, кому именно адресовались его упреки. Возможно, они относились к Дионисию Галикарнасскому, чья «Римская археология», написанная в самом конце I в. до н. э., охватывала период римской истории с древнейших времен до первой Пунической войны. А может быть, Иосиф Флавий упрекал Диодора Сицилийского, который в своей «Исторической библиотеке» осветил историю ряда восточных стран (а это, по мнению автора «Иудейской войны», и так достаточно изложено древними историками), Греции и Рима до времен Цезаря, хотя был современником борьбы за власть не только Юлия Цезаря, но и Октавиана Августа.
Впрочем, здесь следует учитывать одно немаловажное обстоятельство. Историография в эпоху Римской империи была весьма политизированной. И, понятное дело, объективности меньше всего следовало бы ожидать в описании историками современных им событий. Та или иная характеристика происходящего могла вызвать недовольство сильных мира сего. Не случайно, например, от I в. н. э. сохранилось совсем немного исторических сочинений, вышедших из среды сенаторской оппозиции, а такой известный римский историк, как Тацит (младший современник Иосифа Флавия), сумел опубликовать свои труды только после смерти императора Домициана, развернувшего настоящий террор против сенаторов (за что и [26] был проклят сенатом). «Смелый» вызов Иосифа Флавия своим коллегам-историкам, увлекавшимся описанием древностей, вытекал не только из его воззрений на задачи истории, а и из того факта, что его труд благополучно прошел императорскую цензуру и получил одобрение.
Однако и сам Иосиф Флавий, как уже отмечалось, почти половину своего труда посвящает событиям, отстоящим на годы, десятилетия и века от восстания 66–73 гг.
