Тень победы - Суворов Виктор (книги онлайн полностью бесплатно TXT) 📗
Официальные лубянские историки призывают меня писать историю, только с опорой на документы. Это очень даже правильно, дорогие товарищи. Только надо принимать во внимание и тот простой факт, что власть наша родная честностью не отличается. Ей, обожаемой, соврать, что воды выпить. Судьба участников учений на Тоцком полигоне — блистательный тому пример, образец массовой фальсификации документов. Власть отгородилась от последствий своего преступления двойной стеной: обязательствами участников молчать и фальшивыми документами.
Зачем же с десятков тысяч участников брали подписку о неразглашении и клятвенные обязательства молчать 25 лет?
Чтобы Жукову инвалиды не досаждали. Чтобы Жуков спокойно жил и писал книжки о том, как он любит свой народ, свою прекрасную Родину, мудрую Коммунистическую партию и ее Центральный Комитет.
При Сталине в период массовых расстрелов была введена формула: «Десять лет без права переписки». Человека убивали, а родственникам сообщали: сидит. Если через десять лет о нем вспоминали, то на запросы следовал ответ: умер в заключении от насморка. И от фонаря лепили дату кончины.
«25 лет неразглашения» и «10 лет без права переписки» — одного поля ягода из породы клюквенных. Жуков точно рассчитал: пусть через 25 лет жалуются… Кто им поверит, если в документах их участие все равно не зафиксировано?
«Если чернобыльских „ликвидаторов“ не снабдили справками из-за спешки, недосмотра, а то и разгильдяйства, то участников ликвидации последствий аварии на „Маяке“ в 1957 году, испытаний ядерного оружия на Тоцком, Новоземельском полигонах, жертвами радиационного облучения в других аварийных ситуациях просто приказали молчать под страхом привлечения к уголовной ответственности, о чем кстати, каждый из них давал подписку. А когда разрешили обо всем говорить, то с этих несчастных потребовали справки. Но откуда они их возьмут, если даже в подольском и других архивах не находится нужных документов. То ли они уничтожены, то ли не составлялись вообще. Сколько людей преждевременно ушло на тот свет только потому, что даже врачу человек не мог открыться, отчего у него на самом деле эта болезнь!… Иногда в голову приходит крамольная мысль: а не государственная ли это политика?» («Красная Звезда» 27 августа 1998)
Мысль и вправду крамольная. Но верная.
5.
В России никто не занимается поиском жертв преступных экспериментов Жукова. Но Советский Союз, слава Богу, рухнул, от него откололись куски. В некоторых из отпавших государств о людях заботятся. И вот латвийская газета «Час» начала поиски тех, кто выжил. По любезному приглашению редакции газеты весной 2001 года я побывал в Риге и встречался с теми, кого удалось разыскать. Рассказ об этих встречах требуют отдельной книги. И не для слабонервных эти рассказы о том, как на третий день начались массовые заболевания. О том, как в степи в районе Чкалова были разбиты палаточные городки за многими рядами колючей проволоки и там тысячи участников доживали свои дни. О том, как возгорелся бунт, и о том, как его давили. У нас умеют.
Я, грешным делом, думал, что если человек не умер через неделю, не умер, через год и через десять, значит, находился далеко от взрыва, или не чувствителен к радиации. Я ошибся. Передо мною сидели крепкие старики, те, кому, казалось бы, повезло, те, кто прожил после жуковских фокусов еще почти полвека. Но оказалось, что повезло одному только Жукову, который сидел далеко и глубоко. Всех остальных радиация не жалела. У вполне, казалось бы, здоровых людей вдруг рождались дети с неизвестными болезнями. Последствия Тоцких забав величайшего полководца вдруг со страшной силой обнаруживаются во втором и в последующих поколениях. Вдруг рождаются дети с огромными головами, с мягкими костями.
И горестный всхлип старика мне не забыть: почему не предупредили, что нам нельзя иметь детей? Почему нас не предупредили!
6.
Принято считать, что на Тоцком полигоне было две категории подопытных: десятки тысяч лошадей, коров, овец, свиней, собак и кошек и 45000 (или 60000) солдат и офицеров. Но была и еще одна категория подопытных: заключенные.
Рассказывает бывший советский капитан Младлен Маркович. Имя у него какое-то не сибирское. Это требует пояснения. После Второй мировой войны в Советском Союзе готовили тысячи офицеров для армий «братских» стран: Польши, Чехословакии, Венгрии, Болгарии, Румынии, Югославии, Албании. Но вдруг — разрыв с Югославией. Молодым югославским ребятам выбор: возвращаться домой, где их посадят, как сталинских шпионов, или оставаться в Советском Союзе. Выбор этот был чисто теоретическим. Всех, кто пожелал вернуться, по приказу товарища Сталина сажали у нас, как югославских шпионов. Младлен Маркович в числе многих остался, принял советское гражданство и был зачислен в Вооруженные силы СССР. В Тоцком эксперименте у него была особая роль. Выбор на него пал потому, что в случае гибели о нем никто бы не вспомнил.
Вот его рассказ: «Начальник химической службы Южно-Уральского военного округа полковник Чихладзе ввел меня в большой кабинет, где за столом сидели незнакомые мне гражданские люди, представил меня им, повернулся и ушел. Полагаю, что Чихладзе не полагалось знать о предстоящей задаче. Незнакомые люди не представились и не задали мне ни одного вопроса. Моего согласия ни на что не требовалось. Я выслушал приказ: „С завтрашнего дня вы назначаетесь начальником курсов по измерению радиации при практическом применении атомного оружия в Советской Армии. Вы должны обучить осужденных измерению радиации и с ними измерять радиацию после взрывов атомной бомбы. Все необходимое для работы получите“. Далее последовали объяснения о моей ответственности и неограниченных правах: за любое проявление неповиновения подчиненных мне давали право расстреливать их на месте и ни перед кем не отвечать за это. В заключение дали подписать обязательство хранения военной тайны в течение 25 лет. Мне тогда было 27.
Итак: незнакомые лица устным приказом назначили меня на нештатную должность и без какого-либо письменного документа дали задание обучить отряд осужденных с неизвестными мне биографиями. Единственным следом на бумаге была моя подпись с обязательством молчать.
Контейнер и аппаратуру постоянно охраняли два часовых с автоматами. На территорию, где я жил и работал со своими курсантами, доступ был запрещен…
Вся наша защита состояла из общевойскового противогаза, проолифенных чулок и бумажной накидки. Воздушную волну атомного взрыва мы встретили в открытых траншеях. И пока «наступающая сторона» артиллерией и авиацией расправлялась с «противником» по флангам, я на танке двигался к эпицентру. Радиация в радиусе 10 километров была повышенной, а в эпицентре составляла 48 рентген. Вернувшись на КП и доложив начальству о радиационной обстановке, я уже со всеми вместе повторил путь до эпицентра, обозначив флажками степень заражения местности. На этом моя роль главного подопытного на Тоцком полигоне была закончена.
Я не мог стоять на ногах, когда увели заключенных, о судьбе которых я больше ничего не узнал. Меня положили на нары, где я пролежал несколько дней без всякой медицинской помощи. Освидетельствования степени заражения не проводилось. О том, что мое лечение не входило в планы Тоцкого сценария, я узнал доподлинно через 40 лет, когда по запросу получил ксерокопию архивного послужного списка, в котором черным по белому записано, что я с 7 августа, то есть за 37 дней до атомного взрыва, находился «в распоряжении командующего Северо-Кавказским военным округом». То есть очень далеко от места тех событий…
Немудрено, что следующие полвека мою судьбу, как и судьбу тысяч «подопытных», кроили по официальной дезинформации и лжи, скрепленных подписками «о неразглашении». Открой рот — тут же окажешься государственным преступником. А вся «гостайна» состоит в том, что до сегодняшнего дня у меня нет квартиры, что армия, в которой остались моя молодость и здоровье, не признавала за мной прав на лечение в своих госпиталях». («Литературная газета». 15 сентября 1999 г.)
