История культуры древней Греции и Рима - Куманецкий Казимеж (книги полностью бесплатно txt) 📗
Оригинальным философом он не был и не стремился быть. Даже эклектизм, столь присущий его сочинениям, не был результатом его концептуального выбора, а был отличительной чертой всего завершающего периода эллинистической философии. Эклектиками были все тогдашние стоики, вносившие в первоначальную систему стоических идей немало элементов платонического и перипатетического направлений. Эклектиками были прежде всего учитель Цицерона, платоник, представитель новой Академии Филон из Лариссы и его ученик, друг полководца Лукулла, сопровождавший его в походах, Антиох из Аскалона. Филон, близкий к скептическому направлению многих академиков, призывал своих учеников брать уроки у философов разных школ. Цицерон в точности исполнил это требование: он посещал и слушал эпикурейца Федра и стоика Диодота, академиков Филона и Антиоха и близкого к платонизму стоика Посидония.
В теории познания и физике Цицерон склонялся к скептицизму новой Академии, рекомендовавшей своим адептам избирать те взгляды, которые кажутся им более правдоподобными, и эклектически соединять элементы различных философских систем. Догматизм осуждался как проявление интеллектуальной лени; при этом подчеркивалось, что ни Сократ, ни Платон отнюдь не были догматиками. Подобный эклектизм Цицерона в физике и гносеологии хорошо заметен в его трактате «О границах добра и зла». Иначе обстояло дело в сфере этики, где Цицерон, как многие другие римские магнаты, находился всецело под влиянием ригористической этики стоиков. Не удивительно, что в сочинении <0б обязанностях» он взял себе за образец трактат Панетия Родосского «О долге» и произведения Посидония, а в «Тускуланских беседах» опирается главным образом на учения Панетия, Посидония и Хрисиппа, рисуя идеал стоического мудреца. В трактате «О природе богов» Цицерон не скрывает, что ему ближе всего стоическая позиция, выраженная одним из героев диалога, Бальбом.
Выбор диалогической формы изложения философских идей, как и выбор композиционных принципов трактатов Цицерона, был обусловлен поставленной им перед собой целью — широко познакомить сограждан с достижениями греческой философии. И «О границах добра и зла», и «О природе богов» построены так, чтобы читатель мог ориентироваться во взглядах главнейших школ по отдельным вопросам. В первой книге трактата «О границах…» изложены эпикурейские воззрения, во второй — их критика, в третьей — воззрения стоиков, в четвертой — их критика, в пятой — позиции академиков и перипатетиков, понимаемые в духе новой Академии, приверженцем которой был сам Цицерон. Произведения многих философов, чьи взгляды он излагал, дошли до нас только во фрагментах, поэтому именно трактаты Цицерона сделали греческое философское наследие доступным как его современникам-римлянам, так и далеким позднейшим поколениям.
РИТОРИКА
Политические столкновения в Риме в первой половине I в. до н. э. были неотделимы, как уже говорилось от многочисленных судебных процессов, благоприятствовавших развитию красноречия. В риторике продолжал господствовать азианизм, эффектный, пышный, броский. Его самым видным представителем был старший современник и соперник Цицерона Квинт Гортензий Гортал. Сторонник всевластия сената, любимец аристократической молодежи, он часто выступал в суде с изысканно выстроенными, ритмичными и патетическими речами, возражая Цицерону, как, например, в 70 г. до н. э. по делу Гая Верреса. Но случалось и так, что Гортензий и Цицерон выступали вместе в защиту обвиняемого, как это было в 63 г. до н. э. на процессе народного трибуна Гая Рабирия, обвиненного в соучастии в убийстве, и еще год спустя — на процессе Луция Лициния Мурены, которому ставились в вину злоупотребления при выборах должностных лиц.
Азианскому стилю в риторике отдал дань и молодой Цицерон. Характерны в этом отношении его самые ранние из сохранившихся речей — в защиту Квинктия и в защиту Секста Росция из Америи. Только поездка на Родос к тамошнему учителю риторики Молону в 79 г. до н. э. дала новое направление развитию ораторского искусства Цицерона. Молон, вспоминал он, укротил его «выходивший из берегов» юношеский задор в речах, после чего будущий великий оратор стал решительно избегать крайностей неумеренного азианизма. От Молона Цицерон возвратился в Рим переменившимся, а через несколько лет иронически писал об ораторе-азианисте: «Кто бы смог его вынести…когда мягким голосом с завыванием начал он распевать на азианский манер?»
Но, отбросив «азианскую напыщенность», Цицерон навсегда сохранил любовь к красочной, выразительной речи с ритмическими завершениями фраз, длинными, великолепно расчлененными периодами, с частыми противопоставлениями и риторическими повторами ключевых слов. Античные знатоки ораторского искусства восхищались гармонией и совершенством речей Цицерона, в которых, как они говорили, нельзя ни добавить, ни убавить ни одного слова, чтобы не разрушить стройную конструкцию этих шедевров латинского красноречия.
Стилистическое мастерство Цицерона проявилось не только в создании ритмической римской прозы. Он весьма искусно применял также теорию трех стилей — высокого, среднего и простого, которой греческие риторы пользовались мало. Достаточно сравнить исполненную пафоса речь в защиту Рабирия или речь о вручении Помпею командования в войне с Митридатом с простой, скромной, лишенной риторических красот речью в защиту Авла Цецины, чтобы представить себе широкий диапазон тонов и стилистических средств, которые Цицерон сумел разработать и поставить на службу латинскому красноречию. Интересна в этом отношении речь Цицерона, призванная снять с Авла Клуэнция Авита обвинение в убийстве отчима. Начав излагать события простым стилем, в самых обыденных словах, оратор затем повышает тон, речь его становится все более патетической, вызывающей в слушателях «сострадание и ужас». Стилистическая изощренность Цицерона и сегодня восхищает: ему подвластны любые интонации и стилистические приемы, от высокопарного взывания к богам и отечеству до грубых, дышащих ненавистью нападок на противника с использованием даже низких, просторечных слов, от утонченных добродушных шуток до страстной, исполненной пафоса риторики, заставлявшей слушателей проливать потоки слез. Кроме того, великого оратора отличали прекрасное чувство аудитории и умение так строить аргументацию, что сильные, выигрышные аргументы оказывались всегда у всех на виду, слабые же и менее убедительные проходили как бы в тени, незаметно.
Судебные речи Цицерона снискали ему очень рано заслуженную славу. Авторитет его как судебного защитника был так велик, что на процессах, где у обвиняемого было несколько адвокатов, Цицерону заранее предоставляли возможность выступить последним, чтобы окончательно изменить ход слушания дела в пользу подсудимого. Так было, в частности, и на суде по делу Бальба, где он взял слово после выступлений таких популярных и влиятельных в Риме людей, как Помпеи и Красе.
Но в середине I в. до н. э. и стиль Цицерона стал казаться чрезмерно патетическим, несущим на себе родовые признаки устаревшего уже азианизма. В моду среди ораторов все больше входил тогда аттицизм, предполагавший особую чистоту языка и подчеркнутую простоту, даже аскетизм в стилистике; напротив, азианское стремление с эффектам, к глубокому психологическому воздействию на слушателя, азианская ритмика с отвращением отвергались. Аттицисты Марк Калидий, Гай Лициний Кальв, Марк Юний Брут начертали на своих знаменах призыв: назад к греческим классикам ораторского искусства, причем за образец они брали не пышность Исократа, не силу выразительности Демосфена, а скромность и бесхитростность Лисия. Ритмическое построение речей Цицерона Кальв и Брут резко критиковали, и друг Кальва Гай Валерий Катулл, обращаясь к Цицерону, иронически писал о себе, что он, Катулл, «настолько же наихудший из поэтов, насколько ты — наилучший из ораторов». Римский аттицизм был, однако, лишь недолговечной модой и скоро сошел со сцены, но сама попытка вернуться к греческой классике оказала тогда влияние не только на риторику, а и на другие искусства: поэзию (вспомним раннее творчество Горация) и скульптуру.
