Имам Шамиль - Казиев Шапи Магомедович (серии книг читать бесплатно .TXT) 📗
10. Пристав должен иметь в виду, что Шамиль для Кавказа лицо весьма замечательное, а потому должен стараться из разговоров с ним и рассказов его знакомиться со всеми событиями войны на Кавказе, с планами, которыми руководился Шамиль, и с средствами, к которым прибегал для упрочения и поддержания своей власти. Также и о нравах, обычаях, торговле и образе правления племен, бывших ему подвластных. Разговор о подобных предметах должен быть вносим в дневник, ведение которого поручается приставу секретным образом. По истечении каждого месяца этот дневник должен быть представлен дежурному генералу Главного штаба Его Императорского Величества.
11. Пристав должен по возможности стараться исполнять просьбы и желания Шамиля, если к тому не встретится особых препятствий или если это во власти пристава. Все же, что будет превышать его власть, представлять начальнику губернии на разрешение. Те желания и просьбы Шамиля, которых не вправе будет разрешить и начальник губернии, должны быть излагаемы письменно для представления военному министру.
12. Пристав и его помощник помещаются в том же доме, который будет нанят для Шамиля, но если это окажется неудобным, то в таком случае должен быть помещен по возможности один пристав.
13. Содержание для пристава, его помощника и переводчиков отпускается от военного ведомства, деньги же на наем дома для Шамиля и отопление оного отпускаются из государственного казначейства, по требованию начальника губернии.
14. О всех случаях, инструкцией не предвиденных и представляющих какое-либо затруднение в разрешении, пристав представляет начальнику губернии.
15. Высший надзор за исполнением всего в инструкции определенного поручается начальнику губернии с тем, чтобы обстоятельства, заслуживающие особенного внимания или требующие особого разрешения, были представлены военному министру.
Это наставление Руновский трактовал в самом либеральном духе, а дневник вел с первых же дней знакомства с Шамилем. Обладавший живым умом и литературными способностями, Руновский записывал в дневник свои впечатления воспоминания имама о войне, его рассказы из истории Кавказа и множество любопытных сведений из жизни Шамиля и его семейства.
В самом начале дневника Руновский выражал противоречивые чувства, связанные с его новым назначением: "Жить с Шамилем! заботиться о нем!.. Когда это приходило мне в голову?.. Напротив, я хорошо помню, что за время долгой моей службы на Кавказе не один раз подумывал я о том, как-то будет заботиться Шамиль обо мне, когда случайности войны сделают меня его пленником?.. Просторна или тесна будет та яма, в которую меня засадят?.. Не раз случалось также мне видеть и сны подобного содержания… то были сны страшные, страшные до того, что, несмотря на всю приятность пробуждения и на сознание, что "то был сон", я невольно начинал, на всякий случай, перебирать в уме средства к освобождению своему из будущего плена…"
Когда Руновский осторожно поделился своими воспоминаниями с Шамилем, тот согласился, что такова была обычная участь пленных, за исключением грузинских княгинь. Видя, как его принимают в России, что люди не желают ему зла, и особенно после того, как ему пересказали книгу Вердеревского "Плен у Шамиля", имам пожалел, что содержал своих пленных совсем иначе.
Вскоре Шамиль написал письмо своему наибу в Черкесии Магомед-Амину.
"От бедного раба Аллаха — писца, пленника Шамиля сыну его Мухаммадамину. Мир вам, милость Аллаха Всевышнего и Его благословение. Аминь!
А затем. По воле Всемогущего и Всеведующего я попал в руки неверных поистине, предопределенного не избежать и предосторожность не предотвратит предопределенного Аллахом. Однако не пришлось злорадствовать моим недругам и завистникам, которые явились причиной моего пленения — напротив, мне оказали почет и уважение в такой степени, что не увидевший своими глазами не поверит. Великий император определил мне тысячу туманов ежегодно, поселил меня в городе Калуге, большой город вблизи Москвы, в просторном, высоком доме с коврами и всем необходимым. Так что мне просторно и очень удобно. Потом я здесь столкнулся со слухом, распространенным среди них о том, что пленные в твоем вилайате находятся в тяжелом положении и испытывают нужду. Я не поверил этому и все же послал тебе это письмо, испросив разрешение у губернатора уведомить тебя об этом. Если это ложь, то это и есть мое желание, а если нет, то необходимо тебе пленных содержать так, чтобы на тебя не пало порицание.
Затем я отправил 26 раби ал-аввал 1276 года сына моего Газимухаммада, чтобы он привез мое семейство с сыном нашим Мухаммадашафи, и пребываю в ожидании их приезда. И все.
Писано в Калуге 26 раби ас-сани 1276 г. (22 ноября 1859 г.).
Я не скрепляю своей печатью это письмо потому, что печать моя осталась в руках Амирхана, который изменил мне. Возможно, Газимухаммад сам привезет ее".
БЕЗ ШАМИЛЯ ВОЙНА НЕ ВОЙНА
Письма этого Магомед-Амин не получил, потому что уже прекратил борьбу и «замирился». Решив, что война без Шамиля — уже не война, наиб решил последовать путем своего имама.
После окончания Крымской войны положение Магомед-Амина на Западном Кавказе значительно осложнилось. Чарторыйский пытался организовать помощь Магомед-Амину, призывая Пальмерстона не скупиться. Англичане и французы соглашались помочь, но требовали, чтобы Магомед-Амин повел своих воинов в Крым, на помощь союзникам. В ответ Магомед-Амин предлагал сначала высадить на берегах Черкесии сильный десант союзников. Турки начали опасаться, что Черкесия останется в руках Магомед-Амина и его новых друзей, и предприняли усилия, чтобы вновь привести к власти послушного им князя Сефер-бея. Когда разногласия приняли острый характер, обе стороны, а также влиятельные люди Черкесии были приглашены на переговоры в Варну. Но договориться ни до чего не удалось. Используя покровительство Порты, Сефер-бей добился раскола движения в Черкесии. Возможно, это стало заслугой его главного советника полковника Бандье, венгра, который впоследствии оказался русским агентом. Верными Магомед-Амину оставались польские легионеры во главе с Т. Лапинским.
В 1857 году Магомед-Амин отправился в паломничество в Мекку. По пути, в Стамбуле, он надеялся встретиться с английским посланником и искать помощи, но был арестован турецкими властями, а затем выслан в Дамаск. Не желая оставаться в изоляции от своего народа и не добившись от турецких властей разрешения вернуться в Черкесию, Магомед-Амин предпринял побег. Несколько месяцев наиб с несколькими друзьями пробирался по владениям Порты, не находя пути домой. Им не раз приходилось отбиваться от кочевников, разбойничьих ватаг и брошенных на их поиски отрядов. В конце концов они вышли к Черному морю. Взамен на все их имущество, включая лошадей, контрабандисты доставили их к берегам Черкесии.
Горцы встретили Магомед-Амина с радостью. И хотя положение на Западном Кавказе изменилось не в его пользу, наиб еще три года продолжал сопротивление. Многократное усиление царских войск, раскол и отход от движения ряда обществ делали борьбу горцев все более безнадежной.
Когда стало известно, что Шамиль оказался в плену, Магомед-Амин объявил, что согласен вести с царским командованием переговоры о мире. На встрече 20 ноября 1859 года с генералом Филипсоном Магомед-Амин выговорил ряд условий, закреплявших результаты проведенных им преобразований, и принял на себя обязательства, обещавшие спокойствие новым властям. После заключения мирного соглашения он прибыл в Ставрополь, через который еще недавно проезжал Шамиль. Затем Магомед-Амин отправился в Тифлис для встречи с Барятинским, от которого добился амнистии для своих сподвижников, прекративших войну. Из Тифлиса, вместе с абадзехскими князьями, он отправился в Петербург. Здесь делегация была принята с почетом, Магомед-Амин получил полное прощение и даже солидную пожизненную пенсию.
