Геббельс. Портрет на фоне дневника. - Ржевская Елена Моисеевна (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации .txt) 📗
«Я до сегодняшнего дня помню, какие несоизмеримо огромные потери понесли наши войска при подавлении этого восстания. Я не мог поверить, просматривая фотографии, что люди, прожившие в гетто, могли сражаться подобным образом».
Его советники-«специалисты» пребывали во всех европейских странах, «находящихся под германским контролем». Они должны были обеспечивать насильственный вывоз евреев в лагеря уничтожения. «Однако в течение ряда лет мы сталкивались со многими трудностями. Во Франции французская полиция помогала нерешительно… В Италии и Бельгии из этого дела ничего не вышло… В Голландии борьба за евреев была особенно тяжелой и острой, ибо здесь при определении гражданства не делали различия по национальному признаку [66]. В Дании эта проблема представляла наибольшую трудность. Король Дании вступился за евреев, и большинство из них сбежало… я убедился, что чем дальше шли мы на восток, тем меньше было трудностей с местными властями». Но «с Венгрией нам пришлось особенно повозиться». Испытанные отряды эсэсовцев из концентрационных лагерей Маутхаузена, Освенцима должны были быстро действовать, «прежде чем у венгров смогут возникнуть подозрения относительно наших планов и они смогут организовать партизанское сопротивление», «уж слишком много неприятностей перепало на нашу долю при проведении подобной операции в Дании». А тут удалось возложить проведение операции и на венгерские власти.
Но правителю Венгрии Хорти и это не помогло. В октябре 1944 года по заданию фюрера Огго Скорцени, уже ранее отличившийся в этом жанре, вызволив из заточения Муссолини, теперь похитил со своими головорезами Хорти, предупредив его готовность капитулировать перед наступающими советскими войсками.
«Через мою организацию прошло в Венгрии… – прикидывает Эйхман, – я могу подсчитать, эта цифра достигала 350 000 человек за период примерно в четыре месяца».
В инструкциях Гиммлера, предназначенных Эйхману, говорилось о «необходимости высылки евреев в первую очередь из восточной части Венгрии». Потому что вступление Красной армии было спасительным для уцелевших евреев.
Но следом за армией являлись спецслужбы. И судьба знаменитого шведского дипломата Рауля Валленберга, находившегося в Венгрии с благороднейшей миссией спасения евреев, оказалась трагической. Он исчез в советских застенках. Это преступление мир не может забыть.
Союзники бомбовыми налетами разрушали железные дороги, и у Эйхмана, как он рассказывает, возник план демонстративно отправить евреев пешком «форсированным маршем к границам рейха». План был подхвачен и одобрен «наверху». Гнали пешком немощных стариков, детей, больных, женщин. «Это стоило нам больших неприятностей», – пишет Эйхман. «Венгрия была окном, через которое нейтральные страны смотрели на наш рейх». И если вывоз в Освенцим совершался скрытно, то этот «марш» вызвал взрыв негодования в мире.
В месяцы обвала германского фронта на Востоке, продвижения союзников на Западе безумеющий маньяк Гитлер лихорадочно, неукоснительно следил за этим этапом. Как сводки с фронтов боевых действий, получают они с Геббельсом донесения о передвижении колонн полумертвых, гибнущих на этапах людей и о тех, кто добрели в лагеря – на уничтожение.
21 июня 1944. Когда я в эти дни представляю себе тенденцию развития военных действий и на западе, и на юге, и на Карельском фронте, и в воздухе, у меня все плывет перед глазами, – вырывается у Геббельса загнанное в подполье отчаяние. – Надо только просчитать, к чему приведет через год подобный ход событий, и легко можно себе представить, в какой критической ситуации мы находимся.
Только в карательных мерах видит он надежду на стойкость немецкого фронта и тыла. И такая «реформа» уже началась в армии, «она уже принесла заметный успех… Уже вынесено и исполнено множество смертных приговоров, в том числе против высших офицеров… Я объявил фюреру, что я готов и в состоянии решительными мерами доставить ему миллион солдат, но для этого я должен решительно прочесать и организации рейха, и штатских… потому что уже недалеко до полуночи» (22.6.1944). Но поползновениям Геббельса стать во главе призыва к «тотальной войне», провозглашенной им в триумфальной речи во Дворце спорта после страшного поражения в Сталинграде, и приступить к ее осуществлению препятствует фюрер. Гитлер опасается излишнего напряжения внутри страны и считает, что для «тотальной войны» еще не пришло время. Гитлеру не кажется этот кризис столь сильным, чтобы «нажимать на последнюю кнопку». Он предпочитает пока идти «эволюционным путем», с чем внутренне не смиряется Геббельс. Но ему остается довольствоваться и таким вот ходом мыслей слабеющего фюрера, извлекающего из потемок опустошенности лицемерный довод:
«Фюрер убежден, что, как ни тяжел нам сейчас вражеский воздушный террор, особенно для наших средневековых городов, в нем есть и благо, поскольку он расчищает эти города для современного транспорта… И вообще лишь немногое из поврежденных культурных ценностей незаменимо. Когда, к примеру, столько говорят и пишут о средневековой красоте кёльнского собора, обычно забывают: кёльнский собор только в XIX веке стал тем, что он есть».
Когда начались невыносимые бомбардировки Берлина авиацией союзников, Геббельс в духе меланхолических соображений фюрера выискивает «пользу» от этого: «В руинах улиц живет население, которому нечего больше терять».
Спустя немного времени, словно спохватившись, Геббельс отмечает, что фюрер страдает из-за ущерба, который наносится культурным ценностям рейха, и из-за жертв среди населения. Но пройдет еще немного времени, и Гитлер перед лицом краха потребует уничтожения в Германии жизненно важных коммуникаций, мостов и дорог и, не щадя разрушающиеся при этом города, прикажет взрывать заводы, фабрики, уничтожать все ценное, как бы тяжело это ни отразилось в дальнейшем на существовании народа. Народ, не сумевший обеспечить ему победу, не заслуживает того, чтобы жить. Фюрер обманулся в нем. Народ оказался недостоин своего фюрера. И не приходится задумываться о его примитивных нуждах. Тем более что после поражения в живых остаются только малоценные в расовом отношении экземпляры. Все это он выскажет министру вооружения Шпееру [67]. Словом, предписывалось разрушение Германии и самоуничтожение немцев. Шпеер поделился мыслями с Геббельсом, отвергая это требование фюрера. Геббельс промолчал. Но это позже. А пока сломленного Гитлера Геббельс старается приподнять и возвысить до уровня прежнего всесильного фюрера, в котором сам предельно нуждается: «Издали думают, что это измученный человек, согбенный под грузом забот, под тяжестью легшей ему на плечи и угрожающей сломить его ответственности, на самом деле это активный и готовый к решениям человек, в котором нельзя заметить следов депрессии или душевного потрясения. И планы, которые фюрер развивает для ближайшего и отдаленного будущего войны, величественны и обнаруживают необычайно глубокое и сильное вдохновение… Он полагает, что Англия уже погибла, и решил нанести ей при первой возможности последний, смертельный удар».
При ненастной погоде и расходившемся море, когда немецкое командование посчитало, что не приходится опасаться вторжения союзников, когда Гитлер проводил часы в приятной болтовне с Геббельсом, – в эту ночь на 6 июня 1944 года дивизии союзников начали высадку в Нормандии.
Фюрер, отмечал еще в марте Геббельс, с нетерпением ожидает вторжения, Он даже замышляет предпринять тайный маневр – «отвести с запада заметное число дивизий, чтобы заманить англичан и американцев, и затем, когда они придут, разбить их в кровь». Угнетенного на этот счет сомнениями Геббельса все же бодрят хвастливые заверения фюрера, что он разобьет союзников, покончит с войной на западе и освободит силы для активных действий на востоке. «Так пусть приходят! Очень рад тому царственному покою, с каким фюрер принял это решение».
