Октябрь (История одной революции) - Гончаренко Екатерина "Редактор" (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные .TXT) 📗
«Баррикады в наших руках, там же почти все в руках большевиков. Прямо!» — закончил министр.
Эхо ружейной и пулеметной трескотни смешивалось с пискливым жужжанием пулек, пронизывающих арку вдоль от ворот ко двору.
«По одному — прямо, бегом!» — скомандовал я, бросаясь через арку к противоположным дверям первого этажа второй части Дворца.
Перебежка протекла благополучно, без ранений. В знакомом уже мне вестибюле оказалась группа юнкеров, ведших какое-то совещание. Я и министр накинулись на них с вопросом, где большевики и что они сами делают.
«Большевики тут, за следующей залой скопляются, у лестницы», — ответили спрошенные.
«Прекрасно, присоединяйся к нам!» — крикнул министр, бросаясь дальше. Я бежал рядом. Но вот зал с лестницей наверх. По залу в отдельных кучках раскинуты солдатские и матросские фигуры, вооруженные с пят до зубов.
С криком: «Сдавайся!» — направляюсь к лестнице, чтобы отрезать выход на лестницу. Первая пара юнкеров мчится туда же за мной. С нами, рядом, министр.
Вбегающие юнкера, с винтовками наперевес, ошеломляют группу, и первое мгновение воцаряется растерянность, местами превратившая матросов и солдат в столпников.
«Нас мало, а их много. Они разбросаны, а мы вбегаем лишь с одной стороны», — мелькает в голове, и я, оборачиваясь, ору слова команды, как будто бы за мной идет бригада; ору, словно меня режут на куски. У лестницы, куда стоявшие у нее матросы и солдаты вдруг бросились удирать, замахиваясь гранатами, но только замахиваясь, а не кидая их, очевидно, из боязни переранить своих, министр Пальчинский, находившийся все время рядом со мной, склоняется ко мне своею длинной фигурой и кричит мне в правое ухо: «перестаньте орать, словно вас режут, — я не могу слышать!» — Но я бросаю фразу, что так надо, и продолжая крик, устремляюсь на лестницу. Перед поворотом ее в обратную сторону вверх, моя пара юнкеров и я задерживаемся, чтобы обезоружить и стащить вниз пару пойманных матросов. И в этот момент я замечаю, что эффект нашего появления дал прекрасные результаты: несколько десятков человек уже обезоружено, а несколько в стороне, вправо от лестницы, группа юнкеров с тремя офицерами, бывшая до нашего появления в плену у нашего противника, уже устремляется к винтовкам и гранатам.
«Освободившиеся юнкера и офицеры сюда! — кричит Пальчинский. — Дальше спешите!» — бросает он мне. Но дальше бежать мне не с кем. Но несколько секунд, и ко мне подбежало человек 7–9 юнкеров и прапорщиков, и мы снова несемся вперед, но уже по лестнице. Ближайший матрос, все поворачивающийся в своем бегстве, словно затравленный зверь, пытается стрелять, но неудачно, и он спотыкается. Честь схватить его первым принадлежит мне, несмотря на горячее желание этого достигнуть у прапорщика. Вырываю револьвер и сталкиваю вниз к юнкерам, для ареста, для отнятия гранат, и снова несусь дальше за обогнавшим меня прапорщиком и двумя юнкерами слева. Но вот лестница кончилась, и преследуемые нами матросы и солдаты несутся уже по огромному залу.
Теперь их больше. Вместе с ними, в безотчетном страхе, удирают те товарищи, что в спокойном настроении спешили вниз в 1-й этаж.
В зале мы снова освобождаем небольшую группу юнкеров, из которых некоторых посылаю отвести вниз новых захваченных пленных, и снова дальше. Министра уже с нами нет. Он остался внизу закреплять успех.
Но вот и этот зал кончился, и налево перед нами — мной, прапорщиком и четырьмя-пятью юнкерами — новый зал с коридором впереди. В этом зале повторяется то же, но с тою разницей, что захваченные было в плен юнкера и находившиеся в нем уже сами при нашем появлении срываются со всех сторон и, набросившись на столы, с лежащими на них кучами гранат, помогают задерживать и обезоруживать своих бывших сторожей, пустившихся было наутек.
«Разве ты солдат?» — набросился я на замахнувшегося гранатой «большевика».
Тот заморгал глазами от моего вопроса.
«Я тебя, скотина, спрашиваю. Опусти руки, когда с тобой разговаривает офицер!» Он покорно опустил занесенные руки с гранатами.
«Положи на пол! Ведь не умеешь их держать! Еще себя взорвешь!» Солдат затрясся, положил гранаты и вдруг заревел.
«Сволочь, на офицера руку поднял!.. Ну ладно… ты не виноват. Тебе голову замусорили другие. Знаю… Не бойся… Жив останешься!» — говорил я ему и в то же время уже осматривал это поле битвы, к огромному счастью, совершенно бескровное.
«Надо дальше в коридор. Хорошо, что эта шантрапа без боевых руководителей», — оставляя земляка реветь, подошел я к прапорщику, снимавшему с матроса гранаты.
«Этих надо убрать», — заметил он мне.
«Да, это вы правы».
Через несколько минут пять юнкеров повели 11 человек матросов и солдат вниз.
«Пришлите сюда первопопавшихся юнкеров!» — отдал я приказание уходящим. И, оставшись один, я увидел, что нас осталось всего четверо: я, прапорщик, юнкер нашей Школы Шапиро и юнкер ораниенбаумец.
«Там где-то есть вход», — указал на коридор прапорщик.
«Черт его знает, там много этих дверей. Ну ладно, идемте! Вы останетесь тут охранять гранаты и в качестве резерва, — приказал я ораниенбаумцу, — а мы в коридор. Отыщем выход. Забаррикадируем столами, и все будет великолепно. Пока задача выполнена».
Уже несколько дверей нами освидетельствовано. Все заперты. Но вот прапорщик открыл дверь и вскрикнул. Просунувшийся матрос схватил его за ногу. Он упал, и сразу оба исчезли за порогом. Крик испуга и ругань сразу родили во мне представление, что там, в темноте, лестница, и на ней засада. Моя стрельба подняла еще больший шум и топот. «Удирают». — «Вперед!» — И я с юнкером Шапиро бросились в темноту.
Проклятие! Лестница оказалась винтовой, металлической и вертикальной.
Стрелять и бросать гранаты бесполезно. Но вот просвет пролета — и граната летит туда. Взрыв. Еще крики. Хлопание двери и тишина.
Прислушался. Тихо, ни одного звука. Начали спускаться — площадка и дверь.
Толкнули. Заперта. Еще раз толкнули — заперта. Поискали еще выход. Нет.
Голые, холодные стены. Порылся в кармане, отыскивая спички. Коробка есть, но спичек не оказалось. Я посовещался с юнкером Шапиро, и стали подниматься обратно. И вдруг проскользнуло соображение: «А что, если наверху, из других комнат, выскочили на нашу стрельбу и заперли двери?» — И от этой мысли стало холодно. «Скорее, скорее наверх, к двери, к свету!» — звенело в голове.
Но вот площадка. Руки ощупывают холодные, гранитные стены.
«Дверь!» — вскрикиваю я и толкаю. «Заперта…» — мелькает сознание от ощущения бесплодности надавливания на нее. Ищу ручку. Таковой не оказывается.
«Выше!» — вдруг просветляется мозг соображением, что это промежуточный этаж, и мы снова с юнкером бросились подниматься по лестнице вверх. Но вот стало что-то сереть на стене, и через несколько ступенек мы очутились перед открытой дверью в показавшийся мне необычно ярко освещенный коридор. С чувством облегчения вышли в коридор.
«Но ведь это не конец», — сказали мне груды гранат, спокойно лежащие на полу около стола перед дверью в этот коридор. И вопрос о том, что делается там, на баррикадах, у комендантской, у Портретной Галереи, у мучеников, членов Временного Правительства, снова вырос в душе.
И необходимость действия повелительно завладела всем существом.
«Дорогой мой, вам не будет неприятно остаться одному здесь, пока я сбегаю за юнкерами? Я послал бы вас, но боюсь, что юнкера чужих Школ вас не послушаются».
«Ради Бога, господин поручик, приказывайте. Я все исполню, что вы прикажете, только не считайтесь с желанием уберечь меня. Я не боюсь. А вам необходимо оправиться и организовать оборону, а то снова налезут!» — «А где же ораниенбаумец?» — спохватился я и бросился в залу. Там было пусто.
«Может быть, в следующей зале еще есть кто?» — и я бросился дальше. Но никого не было и там… И я вернулся обратно в коридор, где продолжал стоять юнкер Шапиро.
«Господин поручик, я стану на лестнице, у стенки. Это будет незаметнее и выгоднее», — встретил он меня своим соображением. «Хорошо», — согласился я.
