Октябрь (История одной революции) - Гончаренко Екатерина "Редактор" (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные .TXT) 📗
«Ну, теперь терзайте меня», — подумал я, став у стенки ниши, против двери в кабинет последнего заседания Временного Правительства России, и эта жалкая, трусливая мысль заслоняла собою отчетливость выражения лиц членов Правительства, стоявших вокруг стола и частью выжидающе вглядывающихся во вход из ниши, а частью продолжающих что-то быстро, вполголоса говорить друг другу. При этом один из министров торопливо кончал рыться в каких-то бумажках и затем, подойдя к стене, куда-то торопливо засунул руку, после чего, вернувшись к столу, с облегчением сел.
Это мужество министра отвлекло меня от думы о себе и сразу создало какое-то оригинальное решение войти во что бы это ни стало в кабинет и понаблюдать, что будет дальше. И я, приняв решение, чуть было не пошел. «Стой! — остановил я себя, — подожди, когда войдет эта шляпенка, направляющаяся сюда, а то члены Правительства, увидев тебя первым, еще подумают, что ты струсил и прибегаешь под их защиту». И я пропустил войти в дверь шляпенку, а за ним еще несколько человек, за которыми уже и протиснулся в кабинет и остановился у письменного стола перед окном и стал наблюдать.
«Историческая минута!» — мелькнуло в голове.
«Не думай — смотри!» — перебило сознание работу мысли.
И я смотрел.
С величественным спокойствием, какое может быть лишь у отмеченных судьбою сыновей жизни, смотрели частью сидящие, частью стоящие члены Временного Правительства на злорадно торжествующую шляпенку, нервно оборачивающуюся то к вошедшим товарищам, то к хранящим мертвенное, пренебрежительное спокойствие членам Временного Правительства.
«А это что?..» — поднялся Терещенко и говорил, протянув руку, сжатую в кулак. «Что он говорит?» — и я сделал шаг вперед.
«Сними шляпу…» — но его перебивает другой голос: — «Антонов, я вас знаю давно; не издевайтесь, вы этим только выдаете себя, свою невоспитанность!
Смотрите, чтобы не пришлось пожалеть; мы не сдались, а лишь подчинились силе, и не забывайте, что ваше преступное дело еще не увенчано окончательным успехом», — обращаясь к нервно смеющемуся, говорил новый голос, который я не успел определить, кому принадлежит, так как в этот момент меня что-то шатнуло, и перед глазами выросла взлохмаченная голова какого-то матроса.
«А, вот где ты, сволочь! Наконец попался!» — врезалось в уши грубое, радостное удовлетворение матроса.
«Пусти руки, не давай воли рукам; что тебе надо? Я не знаю тебя!» — глупо растерянно защищался я словами, свалившись с неба на землю.
«Не знаешь? А кто меня арестовал на лестнице и отобрал револьвер?.. Отдай револьвер!» — приставал матрос, действительно отпустив руки от воротника моего, мирного времени, офицерского пальто.
«Ого, с ним можно разговаривать!» — пронеслась мысль.
«Какой револьвер? Я тебя не знаю. Мало ли кого я забирал, так что ж, я всех помнить должен? Голова!..»
«Ну, нечего там, отдай револьвер, а то…»
«Что — то? Видишь, у меня моего нет. Пойди в Портретную Галерею и там возьми; отстань от меня. Не мешай слушать!..»
«Да ты мне мой отдай. Я за него в ответе буду».
«Врешь! Кому отвечать будешь? Начальства нет теперь для вас, так нечего зря языком чесать. Смотри лучше, там на столе нет ли какого револьвера», — убеждал я его.
Но он вытащил из кармана кошелек и из него бумажку — удостоверение, что ее предъявитель, товарищ матрос такой-то действительно получил револьвер системы наган за таким-то номером от Кронштадтского Военно-Революционного Комитета, куда по выполнении возложенной на него задачи обязан вернуть означенный револьвер. Следовали подпись и печать комитета.
«Да ты прав, ты должен был бы его вернуть, если бы имел. Но ты его потерял в бою. Ты это и доложи», — урезонивал я его, в то же время соображая, что он или глуп как пробка, или издевается надо мной. Мне начинало надоедать, и я стал нервничать.
«Мне не поверят, скажут, что я пропил. Да чего там болтать! Раз взял чужую вещь, то должен знать, где она. Отдай револьвер!» — приходя в повышенное состояние настроения, снова начал свои требования матрос, но на этот раз замахиваясь кулаком.
«Стой, подожди!..» — остановил я его с внутренним ужасом, что он меня сейчас ударит, а затем…
И тут, под влиянием ужаса, что меня ударит по лицу, я совершил гадость, мерзость. Я бросился к стоявшему к нам спиною члену Временного Правительства:
«Послушайте, избавьте меня от этого хама. Я не могу его убить, иначе всех растерзают!» — говорил я, дергая его за плечо.
Он обернулся. Бледное лицо и колкие, пронизывающие глаза.
«Ах, это вы давеча что-то объясняли мне!» — вспомнил я. «Вот этот матрос требует, чтобы я вернул ему револьвер, который я у него отобрал вечером, во время очищения первого этажа у Эрмитажа. У меня его нет. Объясните ему», — быстро говорил я.
Старичок выслушал и принялся мягко что-то говорить матросу, который растерянно стал его слушать. Я же воспользовался этим и быстро отошел на свое старое место у письменного стола, рядом с окном, и снова стал смотреть, что творится в кабинете.
В кабинете уже было полно. Члены Временного Правительства отошли большею своею частью к дальнему углу. Около адмирала вертелись матросы и рабочие и допрашивали его.
Но вот шляпенка Антонов повернулся и прошел мимо меня в нишу и, не входя в нее, крикнул в Портретную Галерею: «Товарищи, выделите из себя двадцать пять лучших вооруженных товарищей для отвода сдавшихся нам слуг капитала в надлежащее место для дальнейшего производства допроса».
Из массы стали выделяться и идти в кабинет новые представители Красы и Гордости Революции.
Между тем внимание вернувшейся назад шляпенки одним из членов Правительства было обращено на то, что его сподвижники все отбирают, а также хозяйничают на столах. Едкое замечание задрало шляпенку, и он начал взывать к революционной и пролетарской порядочности и честности.
«А где же юнкера?» — спросил я прижавшегося к стене за дверью одного юнкера, только сейчас замечая его.
«Часть увели в залу, а я и еще несколько здесь! Товарищи по ту сторону шкапа у стены», — ответил он.
«А что вы думаете делать?» — спросил я.
«Что? Остаться с Правительством; оно, если само будет цело, сумеет и нас сохранить!» — ответил он.
«Ну, я под защиту Правительства не пойду. Да с ним и считаться не станут.
Все равно разорвут», — ответил я.
«Но что же делать?» — спросил он.
«А вы смотрите на меня и действуйте так, как я буду действовать», — ответил я. И стал выжидать.
Комната уже наполнилась двадцатью пятью человеками, отобранными шляпенкой.
«Ну, выходите сюда!» — крикнул шляпенка членам Временного Правительства.
«Ну, да хранит вас Бог!» — взглянув на них, мысленно попрощался я с ними и вышел в нишу.
В нише, прислонившись к косяку, стоял маленький человечек, типа мастерового-мещанина, — недавний объект моего наблюдения.
«Послушайте, — тихо и быстро заговорил я с ним, — вот вам деньги… выведите меня и его, — я указал на юнкера, — отсюда через Дворец к Зимней Канавке. Вы знаете Дворец?» — продолжал я спрашивать его, словно он уже дал мне согласие на мое абсурдно-дикое предложение провести через огромнейший Дворец, насыщенный ненавидящими нас, офицерство, революционным отбросом толпы — чернью и матроснею.
«Я что? Я так себе. Товарищ прибежал ко мне сегодня и зовет идти смотреть, как Дворец берут. Он в винном погребе остался, а я непьющий, вот и пришел посмотреть сюда на Божье попущенье», — тянул мастеровой, отмахиваясь от денег.
«Ладно, ладно, потом расскажете! — убеждал я его, — прячьте деньги и идемте, а то сейчас и нас заберут, а я не хочу вместе быть», — убеждал я.
Мастеровой крякнул, взял кошелек и, посмотрев в разредившуюся от масс Портретную Галерею, наконец произнес: «Идите туда и там подождите. Ежели они не заметят, я выйду и попробую провести», — закончил он.
«Ну, была не была! Помяни Царя Давида и всю кротость его…» — всплыла на память завещанная бабушкой молитва, и я, дернув за рукав юнкера, пошел в Портретную Галерею навстречу всяким диким возможностям.
