Тайные страницы истории - Николаевский Борис Иванович (чтение книг .TXT) 📗

Таким образом, внутри БЦ определенных защитников экспроприаций было всего 5 человек (Ленин, Богданов, Дубровинский, Каменев и Красин), а людей, которые или колебались в этом вопросе, или относились к экспроприациям с большею или меньшею долей осуждения, было не меньше 8 (позиция Рыкова и Шанцера в точности неизвестна).

Конечно, на отношение к данному вопросу порою влияли факторы случайного характера. Известную роль играли, например, местные конфликты вокруг экспроприаций (по-видимому, именно в этом направлении следует искать объяснения позиции Шаумяна, который принадлежал к последовательным ленинцам, но был вынужден вести борьбу с бандитизмом и вымогательствами, которые Сталин насаждал в Баку). Но к этим случайным факторам очень хорошо подходит старая истина о наличии своей закономерности даже и в случайностях. Первопричиной их всех было разлагающее влияние экспроприации на судьбы рабочего движения; и те элементы большевистской фракции, которые больше других были склонны считаться с интересами этого движения, первыми начинали рвать с экспроприаторской практикой БЦ 1906–1907 гг. Совсем не случайно среди воздержавшихся или уклонившихся от голосования за резолюцию с осуждением экспроприаций было так много большевиков, которые в последующие годы принадлежали к лагерю «большевиков-примиренцев»: Мешковский, Ногин, Линдов, Теодорович, Рожков.

Именно эти будущие «примиренцы» во время закулисных переговоров в Лондоне давали обещания положить конец практике экспроприаций, но это все были обещания, данные без хозяина. Ни с «большевиками-соглашателями», ни с официальными решениями съезда «финансовая группа» считаться не собиралась, а она и при новом составе БЦ держала в своих руках и весь аппарат БЦ, и в особенности все нити его конспиративных предприятий. В этом вскоре все убедились на примере большой экспроприации на Эриванской площади в Тифлисе (25 июня 1907 г.), которая была проведена группою Камо с благословения «финансовой группы». Благословение было выдано уже после Лондонского съезда; тем более после съезда «финансовая группа» приняла от Камо «имущество», захваченное на Эриванской площади, и подписала договор с группой Камо об его реализации.

Ленин во всех этих переговорах принимал личное участие, и Крупская совсем не случайно, каждый раз, когда упоминает о Камо, перечисляет всех членов «финансовой группы», подчеркивая, что Камо «страстно был привязан к Ильичу, Красину, Богданову» [52] — ко всем троим. «Финансовая группа» свои предприятия конспирировала не только от официальных общепартийных центров, но и от пленума самого БЦ: только так можно было толковать данное Камо («кавказской группой») обязательство «финансовой группе» («коллегии, трех») «ни при каких условиях» не нарушать общую тайну и не переносить «обсуждение дела о порученном имуществе в какую бы то ни было партийную организацию, не допускать такого обсуждения, не участвовать в нем».

Формулировки этого договора не оставляют места для сомнений в том, что запрет этот касался и пленума БЦ — его, по-видимому, даже больше и прежде всего, а юридическая точность формулировок заставляет думать, что их авторство принадлежит не Камо, а вернее всего Ленину, который один в «финансовой группе» прошел школу юридических наук и в то же время имел огромный опыт в практике внутрипартийных споров, лучше других предусматривал возможные в этой области осложнения.

Политические разногласия, которые вскоре после разгона Второй государственной думы (3 июня по ст. ст. 1907 г.) легли между Лениным и Богдановым, ни в коей мере не мешали их дружному сотрудничеству по делам, касавшимся «финансовой группы». Никаких указаний на расхождения в этой последней плоскости мы не имеем, и совместная работа их жен по зашиванию тифлисских пятисотрублевок в старую жилетку Лядова с полным основанием может быть рассматриваема как своеобразный символ прочности этой их кооперации. Более важно, что это была жилетка именно Лядова, того самого, чье имя в протоколах Лондонского съезда в списке защитников права на «эксы» стояло рядом с именем Ленина; равно как не менее важен и другой факт, что непосредственно после Лондонского съезда в центральном аппарате БЦ появился Дубровинский, который в Лондоне по этому вопросу об «эксах» голосовал тоже вместе с Лениным.

Это были, конечно, детали, но они крайне характерны и для тогдашнего настроения Ленина, и для общей атмосферы в БЦ после Лондонского съезда. Крупская сближение Ленина с Дубровинским объясняет «беззаветною преданностью Инокентия делу» и его «решительностью в борьбе», напоминая при этом и об его личном участии в московском восстании декабря 1905 г., и об его роли в кронштадтском восстании июля 1906 г. [53] Эти биографические справки верны; Дубровинский действительно отличался и большим личным мужеством, и преданностью делу. Но не следует забывать, что в аппарат БЦ Ленин его взял не после декабря 1905 г. и не после июля 1906 г., хотя и тогда он уже знал Дубровинского лично, а только с июня 1907 г., после Лондонского съезда, на котором Дубровинский доказал не личное мужество, а свою готовность вместе с Лениным идти даже на защиту «эксов».

Ленин, конечно, ценил и «беззаветную преданность делу революции» и «решительность в борьбе», но с его точки зрения не это было главным: своими ближайшими сотрудниками он делал все же только тех, кто показывал свою способность стать его верным оруженосцем, и в мае 1907 г. мерилом такой верности он был склонен брать готовность идти с ним до конца в вопросе об экспроприациях. Даже близость по большим политическим вопросам имела для него в это время меньшее значение. Так, например, Мешковский и Рожков [54] в июле 1907 г. были ему политически много ближе, чем Каменев, который как раз в это время выступил в печати главным оппонентом Ленина по вопросу об участии в Третьей государственной думе [55], но своим помощником по редактированию «Пролетария» Ленин все же выбрал не их, а Каменева, который хотя и занимал другую позицию по вопросу о выборах, но, как мы видели на Лондонском съезде, тоже голосовал вместе с Лениным против резолюции о запрещении партизанских выступлений.

В период, непосредственно следовавший за Лондонским съездом, при подборе ближайших сотрудников для работы в центральном аппарате БЦ для Ленина решающую роль играли соображения, связанные с интересами «финансовой группы». Личные отношения между членами этой последней и их ближайшими сотрудниками были, казалось, самыми лучшими. Во всяком случае, между Лениным и Богдановым, которые жили на одной общей даче «Ваза» в Куоккала. После Лондонского съезда вместе с ними поселился и Дубровинский, и «Ваза» окончательно стала штаб-квартирой БЦ.

Был только один пункт, который заставляет думать, что уже тогда в отношениях между членами «финансовой группы» намечалась некая трещина. Это было появление В. К. Таратуты («Виктора») на руководящей работе в БЦ.

Вокруг этого «Виктора», начиная с 1906 г., накопилось много неприятных разговоров и обвинений. Не только Землячка (Р. С. Залкинд), которая среди большевиков с давних пор была известна как крайне неуживчивый человек, почти склочница по натуре, но и такие уравновешенные люди, как И. А. Саммер («Любич») и ряд других (позднее, с 1908 г., среди них видную роль стал играть Богданов), были убеждены, что Таратута является полицейским агентом-провокатором. Это обвинение было неправильным, и мы теперь знаем, что именно придавало внешнюю убедительность некоторым из улик против Таратуты: среди ближайших сотрудников Ленина в те годы за границей действительно был провокатор — доктор Житомирский — «Отцов», который и был виновен в выдачах, приписанных в свое время Таратуте [56]. Но в те годы Житомирского никто не подозревал, а скандальные истории личного характера, которых было много в биографии Таратуты, делали правдоподобными и обвинения в предательстве.