Муссон. Индийский океан и будущее американской политики - Каплан Роберт Д. (хороший книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
По Индийскому океану раскинулась настоящая паутина торговых путей, отдаленно походившая на ту, что быстро возникает в нынешнем мире, с его коммерческими и культурными переплетениями. Ибо Индийский океан есть сумма отдельных его участков: это водное зеркало разделяется на моря – Аравийское море, Бенгальский залив и другие. Потому, как пишет Абу-Лугход, «естественно… что нескольким державам, владычествовавшим в различных краях, приходилось сосуществовать» [25]. Иными словами, океан был «нейтрален». Никакая держава не господствовала – в отличие от европейских королевств.
В Средние века преобладание Запада оставалось еще делом будущего – так же как ныне американская морская гегемония (в той степени, в которой она вообще существует) – завершающая стадия западного владычества над южными водами – может с течением десятилетий отступать во все более далекое прошлое.
Глава 3
Границы и преграды согласно лорду Керзону
В 1907 г. вице-король Индии лорд Джордж Натаниэль Керзон возвратился в Англию и вскоре после этого прочел в Оксфорде публичную лекцию «Границы». Предмет лекции был выбран не случайно: Керзон имел дело с границами всю жизнь – поначалу как молодой путешественник по азиатским владениям Британской империи, затем как один из дипломатов, занимавшихся определением имперских границ в Туркестане [1]. Керзон говорил о всевозможных естественных границах – морях, пустынях, горах, реках, лесах – и о всевозможных границах, обозначенных человеком. Он упомянул стены и укрепления, прямые астрономические линии на картах, рубежи и порубежные земли, буферные государства, протектораты, прибрежья и сферы влияния. Керзон определил моря (и лишь во вторую очередь пустыни) как самые «неумолимые» и «надежные» границы на свете. По его словам, в конечном счете и Англия потеряла Америку, а Испания – Филиппины и Кубу, и Наполеон лишился Египта, а голландцы и португальцы – приморских колониальных владений в Азии лишь оттого, что между метрополиями и колониями простирались «морские преграды». Что касается пустынь, указал Керзон, то Гоби защищает Китай на северо-западе, Бухару и Самарканд «прикрывают, словно щит, каракумские барханы», Средний Восток бывал, по сути, надолго отрезан от Индии «пространными пустынями» Туркестана и Персии, а Черную Африку отгораживала от остальных цивилизаций лежащая на севере материка Сахара [2].
Конечно, по морю можно плавать, а пустыню пересечь с верблюжьим караваном или проложить через нее железнодорожное полотно – Керзон привел тому немало примеров. Как человечество разобщено морями, очевидно. И все же гораздо важнее понять, как человечество объединено ими, – особенно если мы оцениваем столь стратегически важное и оживленное водное пространство, как Индийский океан. То же самое относится к пустыням: это нечто гораздо большее, чем непроходимые препятствия – даже в отсутствие железных дорог, – что бы ни утверждал по данному поводу Керзон. Пустыни воздействуют на участь и судьбу народов тоньше, чем океаны. И отнюдь не только песчаные просторы к востоку от Месопотамии создали преграду между Средним Востоком и Индостаном. Дело было в различии культур и языков, или наречий, возникшем благодаря многочисленным факторам – отнюдь не только географическим. Да и не стоит преувеличивать роли, которую играет подобное препятствие: история изобилует примерами арабских и персидских миграций через пустыни. По-видимому, пустыня, простирающаяся от Сирии к югу, на Аравийский полуостров, почти не разделяла народы – ибо в тех краях везде и всюду звучит арабский язык. Аравийскую пустыню пересекали и целые племена, и бродячие шайки разбойников – и все они оказывали глубокое влияние на любые местности, в которых побывали.
С этого и начинается рассказ об Омане, микрокосме в мире, именуемом западным Индийским океаном. Ибо, подобно другим государствам, лежащим на побережье Аравийского моря или неподалеку от него, – Сомали, странам Персидского залива, пакистанским провинциям Белуджистан и Синд, северо-западной индийской провинции Гуджарат, – Оман являет собой оживленную, хотя и тонкую, обитаемую полосу земли, что тянется между морем и пустыней, подверженную огромному воздействию как песков, так и соленых вод.
Оман – своего рода остров, хоть и не в буквальном смысле этого слова. Вопреки словам Керзона, считавшего пески лишь вторым по «неумолимости» препятствием, пустыни оказались в истории Омана преградой более «надежной», чем море. Благодаря предсказуемости ветров тысячи километров открытого океана не отделяли Оман от путей остального человечества – напротив, делали страну ближе к заморским соседям. А более 1500 км открытой пустыни, лежащей на севере, отрезали Оман от соседей сухопутных. Море приносило космополитизм, пески – изоляцию и племенную междоусобицу. Поскольку мореходные сообщества существовали и существуют здесь уже свыше двух тысяч лет, Оман – подобно Йемену, Египту и Месопотамии – древний очаг цивилизации. Оман вовсе не молодое порождение истории, подобное государствам Персидского залива, возникшим в основном благодаря тому, что тамошние земли тянулись вдоль торговых и прочих морских путей, которыми в Индийском океане пользовалась Великобритания – крупнейшая морская держава XIX в. «Мелкие арабские странишки, – сказал об этих государствах Керзон, – созданные, чтобы предотвращать работорговые набеги на берега сопредельных морей» [3]. Оман, в отличие от Саудовской Аравии, не возник в XX в. по воле некой семьи. Правящая Оманом династия Аль-бу-Саидов стояла у власти еще тогда, когда никаких Соединенных Штатов Америки не было в помине. И все же, невзирая на долгую историю, враждебность племен, обитавших в пустыне, случалось, делала Оманское государство слабым или не существующим вообще. Тут его подчиняла себе ближайшая великая держава, Иран. Море, морские ветры и удобные гавани приносили Оману богатство и могущество, – а вот пустыня сплошь и рядом ставила эту страну на грань исчезновения.
Говорят, Оман – страна пятисот крепостей. Я странствовал от одного арабского касра (крепости) к другому по пустыне, притаившейся почти у самых берегов, на которых расположены глубоководные гавани. Ветер и сейсмические сдвиги истерзали эту местность в течение долгих геологических эпох, но придали ей своеобразную красоту. Каждая крепость обладает математически четкими очертаниями и возвышается над выветренными вершинами холмов или голыми, лишенными растительности обрывами. Уже само количество этих замков наводит на размышления. Как ни пытаются музейные реставраторы придать им привлекательности, как ни украшают их изнутри коврами, фарфором, местным драгоценным убранством, старинными картинами и резными перегородками, – одно лишь количество оборонительных сооружений, построенных из камня и глины, свидетельствует о беззаконии, долгие века царившем среди тамошних пустынь. Каждый замок принадлежал отдельному, замкнутому людскому сообществу. Все члены сообщества, от повелителя до младенцев, жили в пределах крепости – и буквально все время держали наготове кипящий финиковый сироп, жидкость липкую и жгучую донельзя, чтобы лить его сквозь щели-бойницы на головы непрошеным гостям. Получается, пустыня вовсе не была безлюдной, непроходимой местностью, победить которую, по мнению Керзона, позволяет лишь железная дорога. Скорее, она была местностью, где постоянно обитали пусть немногочисленные, однако предельно опасные кочевые племена. Городское средоточие жизни, в котором оседлая цивилизация способна пустить корни и обеспечить политическую устойчивость, отсутствовало – зато безвластие правило бал повсюду.
Высвобождающее влияние океана оставалось неощутимым за пределами береговой полосы – там бурлил хаос. Поистине: чем шире и глубже пустыня – тем неустойчивее и воинственнее может оказаться государство. Самым вопиющим историческим примером тому – Сахельские царства, располагавшиеся в Африке между Сахарой и Суданом. Долгое время такой же точно страной был и Оман [12].
