Двести лет вместе. Часть вторая - Солженицын Александр Исаевич (серия книг TXT) 📗

Да, мы настолько уже были забиты до самого донца, столько миллионов вырвали из нашей толщи за десятилетия перед тем, и так обречено было всякое всегда сопротивление властям, – что теперь не могли получить поддержку населения и евреи.

Но и хорошо организованные, руководимые из Москвы советское подполье и партизанщина – тоже мало участвовали в спасении обречённых евреев. Соотношение с советским партизанством было особой, острой проблемой для евреев, оказавшихся на оккупированных территориях. Уход в лес, то есть в партизанский отряд, был для евреев-мужчин лучшим жребием, нежели ждать уничтожения от немцев. Однако в партизанских отрядах были часты и даже резки враждебные проявления к евреям, «были отдельные русские отряды, которые принципиально не принимали евреев. Они мотивировали это тем, что евреи будто бы не умеют и не хотят бороться», – пишет бывший еврейский партизан Моше Каганович; поступившего не-еврея снабжал оружием отряд, а от поступающего еврея требовали иметь своё оружие, да ещё иногда меняли ему на худшее. «В партизанской среде – обстановка широко распространённой враждебности к евреям… в некоторых отрядах антисемитизм был так силён, что евреи чувствовали себя вынужденными бежать из этих отрядов» [1139]. – Отмечается случай в 1942, когда из местечка Мир Гродненской области около двухсот еврейских юношей и девушек бежали из гетто в леса, а «там они столкнулись с антисемитизмом в среде советских партизан, что привело к гибели многих бежавших; лишь часть из них смогла вступить в партизанские отряды» [1140]. – Вот и ещё случай. Под Минском действовал партизанский отряд Ганзенко. Он пополнялся «в основном за счёт беглецов из Минского гетто»; однако «с ростом численности евреев в отряде произошли столкновения на почве антисемитизма» – и тогда еврейская часть отряда должна была отделиться [1141]. – Такие действия партизан были, очевидно, стихийны, вовсе не направлялись из центра. По данным Моше Кагановича, с конца 1943 усилилось «влияние более дисциплинированных элементов, прибывших из Советского Союза, [и] общее положение [евреев] несколько улучшилось» [1142]. Да в его жалобы попадает и то, что когда, при освобождении местности советским продвижением, посылали партизан на фронт (это верно, и посылали всех кряду), то будто бы именно в первую очередь евреев [1143], – что невероятно. – Однако, рассказывает Каганович, встречали евреи от партизан и прямую помощь. Вот, были даже «случаи нападения партизан на небольшие городки в целях спасения евреев» из гетто и лагерей; «русское партизанское движение помогало евреям переходить через линию фронта на советскую сторону… [и так] переправили через фронт много тысяч евреев, разбежавшихся по лесам Западной Белоруссии, спасаясь от бойни», а партизанское объединение в Черниговской области приняло «из еврейских семейных лагерей в лесах более пятисот еврейских детей, охраняло их и заботилось о них… После того, как Красная армия заняла Сарны (на Волыни), некоторые отряды прорвали фронт и отослали еврейских детей в Москву» (С. Шварц полагает, что «эти сообщения сильно преувеличены. [Но] в основе их лежат реальные факты, [и они] заслуживают внимания») [1144].

Еврейские семейные лагеря происходили от того, что евреи бежали в леса с семьями, «таких беглецов были многие тысячи». Тогда создавались и чисто еврейские вооружённые отряды – специально для защиты этих лагерей (оружие покупали через третьих лиц – у немецких солдат или у полицаев). Но чем кормиться им всем? Только – отбирать силой продукты у крестьян соседних деревень, а также – обувь, платье, мужское и женское. «Крестьянин находился между молотом и наковальней. Если он не сдавал «нормы» немцам, те сжигали его двор и убивали, объявляя «партизаном». А партизаны, с другой стороны, силой брали у него всё, что им было необходимо» [1145], – и это, естественно, вызывало озлобление крестьян: мало того, что их грабят немцы, грабят партизаны – теперь ещё и евреи? и отнимают даже носильное у баб?

Вот партизан Барух Левин отправился, весной 1943, в один из таких семейных лагерей, в надежде достать лекарства для заболевших товарищей. Он рассказывает: Тувия Вельский «казался мне легендарным героем… Выходец из народа, сумел организовать в лесу отряд в 1200 человек… В самые страшные дни, когда еврей не мог прокормить даже самого себя, обеспечивал уход за больными, стариками и за грудными детьми, родившимися в лесу». Левин рассказывает Тувии о евреях-партизанах: «Мы, немногие из выживших, совершенно перестали ценить жизнь. Теперь смысл нашей жизни – это месть. Наш долг – бороться с немцами, истребить их всех до одного…» Я говорил долго… предложил обучать людей Бельского подрывному делу, всему тому, чему выучился сам. Но мои слова, понятно, могли изменить мировоззрения Тувии…: «Я хочу, Барух, чтобы ты понял одно. Именно потому, что нас осталось так мало, для меня важно, чтобы евреи оставались жить. И в этом я вижу свою цель, и это самое важное» [1146]. – А вот тот же Моше Каганович, даже в 1956, в книге, изданной в Буэнос-Айресе, «в обстановке мира, годы спустя после уничтожающего разгрома гитлеризма», – демонстрирует, по мнению С. Шварца, «прямо кровожадное отношение к немцам, в котором чувствуется влияние гитлеровской заразы… глорифицирует предание еврейскими партизанами пленных немцев „еврейской смерти“ по страшным, установленным Гитлером, образцам или с восторгом вспоминает, как начальник [еврейского] партизанского отряда во время карательной экспедиции, проведенной против литовской деревни, население которой активно помогало немцам в деле истребления евреев, обратился после расстрела нескольких десятков человек с речью к жителям деревни, собранным на площади и поставленным на колени» [1147]. С. Шварц пишет об этом со сдержанным, но явным осуждением.

Да, всякое, всякое было. Каннибальские убийства взывают к отмщению, но и каждая же месть, трагически, порождает на будущее новые зародыши мести.

Общие потери евреев СССР во время Второй мировой войны (в послевоенных границах) разные еврейские источники оценивают разно.

«Сколько советских евреев пережило войну?» – спрашивает С. Шварц и предлагает свой расчёт: 1,81-1,91 миллиона (не считая бывших беженцев из Западной Польши и Румынии, ныне репатриантов), – «при всех расчётах численность евреев к концу войны была заметно ниже двух миллионов и очень далека от почти общепринятых трёх Миллионов» [1148]. То есть общее число потерь по Шварцу – 2,8-2,9 миллиона человек.

В 1990 оценивает И. Арад: «Освобождая оккупированные немцами территории… Советская Армия почти не заставала евреев. Из 2750000-2900000 евреев, оказавшихся под немецким господством на оккупированной территории СССР, погибли почти все». К этой цифре Арад предлагает причислить ещё «около 120000 евреев – военнослужащих Советской Армии, павших на фронтах, и около 80000 расстрелянных в лагерях военнопленных», а также «десятки тысяч евреев, [умерших] во время блокады Ленинграда, Одессы и других городов и в глубоком тылу… из-за тяжёлых условий жизни в эвакуации» [1149].

Демограф М. Куповецкий опубликовал в 1990-х годах ряд исследований, где использовал новые архивные материалы, коррективы некоторых исходных данных и усовершенствованную методику этнодемографического баланса. Его результат: общие людские потери еврейского населения в послевоенных границах СССР в 1941—1945 гг. составили 2 млн. 733 тыс. человек (1 млн. 112 тыс. «восточников» и 1 млн. 621 тыс. западников»), или 55% от 4 млн. 965 тыс., общей численности евреев в СССР на июнь 1941 г.). Эта цифра, помимо жертв нацистских уничтожений, включает: потери среди военнослужащих и партизан, среди гражданского населения в прифронтовой полосе, в условиях эвакуации и депортации, а также жертвы сталинских лагерей в годы войны (однако, отмечает автор, количественная оценка всех этих категорий внутри общей цифры потерь – ещё предстоит) [1150]. С этой оценкой, очевидно, согласна Краткая Еврейская Энциклопедия, ибо приводит ту же цифру [1151].