Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII — начало XIX века) - Лотман Юрий Михайлович

Маршал Шереметев в быту — не человек старины, и домашний быт его был устроен на европейский «манер». Но он не был и выскочкой, «новым человеком» Петровской эпохи. Связи быта Шереметева с допетровской традицией были глубоки и повлияли на воспитание его многочисленных детей (от первого брака — дочери Софья, Анна и сын Михаил, от второго — сыновья Петр, Сергей и дочери Наталья, Вера и Екатерина). Родившаяся в 1714 году Наталья Борисовна и будет одной из героинь нашего рассказа.

Другим интересующим нас лицом является Иван Алексеевич Долгорукий, которому суждено было стать мужем Натальи Борисовны. Об Иване Алексеевиче Долгоруком сохранились многочисленные сведения. Одна из его биографий, написанная Натальей Борисовной, выдержана по всем законам житийной литературы, с той только поправкой, что это житие написано рукой влюбленной женщины, пронесшей свое чувство через испытания, которые могли бы найти себе место в дантовском аде. Однако среди отзывов о князе Долгоруком различимы и другие голоса. Вот мнение страстного противника Долгоруких, образованного и умного, но беспринципного и охваченного страстями Феофана Прокоповича: «Иван сей пагубу, паче нежели помощь роду своему приносил, понеже бо и природою был злодерзостен, и еще к тому, толиким счастием (речь идет о фаворитизме. — Ю. Л.) надменный, и не о чем, якобы себе не доводилось, не думал, не только весьма всех презирал, но и многим зело страх задавал, одних возвышая; а других низлагая, по единой прихоти своей, а сам на лошадях, окружась драгунами, часто по всему городу необычным стремлением, как бы изумленный; скакал; но и по ночам в честные домы вскакивал гость досадный и страшный, и до толикой продерзости пришел, что кроме зависти, нечаянной славы, уже и праведному всенародному ненавидению, как самого себя, так и всю фамилию свою, аки бы нарочно подвергал» [401].

Более объективную характеристику находим в донесениях испанского посла герцога де Лира: «Князь Иван Алексеевич Долгоруков отличался только добрым сердцем. Государь любил его так нежно, что делал для него все, и он любил Государя так же. Ума в нем было очень мало, а проницательности никакой, но зато много спеси и высокомерия, мало твердости духа и никакого расположения к трудолюбию; любил женщин и вино; но в нем не было коварства. Он хотел управлять государством, но не знал, с чего начать; мог воспламеняться жестокою ненавистию; не имел воспитания и образования; словом, был очень прост» [402].

Сведения современников о характере Долгорукого противоречивы. Но это не только противоречие точек зрения мемуаристов, но и противоречивость характера князя Ивана Алексеевича. Он мог быть жестоким и мстительным, будучи фаворитом, но про него же рассказывают, что когда Петр II собирался подписать поднесенный ему указ о чьей-то казни, князь Иван укусил государя за ухо и на изумленный вопрос о причине этого посоветовал вообразить, насколько отрубание головы болезненнее, чем укус в ухо. Князь Иван Долгорукий был легкомыслен и беспечен и по беспечности однажды подделал подпись Петра II, не предполагая, как его рвущиеся к власти отец, дядя и родственники используют этот фальшивый документ. Мы увидим, сколько несчастий принесла его жене, горячо его любившей, такая беспечность. А между тем увидим и то, с каким поистине сверхчеловеческим мужеством он перенес ужасную казнь, когда его по приказу Анны четвертовали в Нижнем Новгороде на Болоте, последовательно отрубив правую ногу, левую руку, левую ногу, правую руку и голову.

Легкомысленный, плохо образованный, страстно гоняющийся за любыми развлечениями, он был вполне человеком своего времени. Отцы служили государству и государю, воевали и строили заводы. Детям захотелось власти и наслаждений. Трудиться они не хотели. В этом смысле характерен человек, с которым судьба Ивана Долгорукого связана неразрывно, — император Петр II.

Сын казненного Петром I царевича Алексея мало напоминал своего отца. Ростом он был в деда. Десяти лет казался совершеннолетним, получил хорошее «европейское» образование, владел несколькими языками, в том числе латынью. Первый его воспитатель, Меншиков, хотел превратить императора в игрушку своих честолюбивых планов, но в воспитателе все-таки еще жила и традиция Петра Великого: он строго принуждал будущего императора к учению, для этой цели приставив к нему другого петровского выдвиженца — Остермана. Но политические конфликты эпохи рано захватили ребенка-императора, а обучение, которое для него как бы воплощало принудительность, быстро наскучило. После коронации, почувствовав себя главой государства, Петр II повел себя не как дед — жестокий насадитель преобразований и не как отец — мученик мечты о возвращении к прошлому, а как человек послепетровского поколения, неистово рвущийся к наслаждениям, отбрасывающий запреты и чувство долга. Властолюбивые Долгорукие и целый букет прелестных молодых женщин во главе с красавицей-теткой Елизаветой Петровной, кокетничавшей с племянником, который уже почти догнал ее ростом, не давали ему очнуться от праздников, охот, балов и других развлечений. Тем более интересно, что наблюдательный посол-испанец отметил внезапные приступы меланхолии и пресыщенность юного царя. Дальнейший путь его был прерван неожиданной смертью: он заразился оспой и скоропостижно скончался в ночь с 18 на 19 февраля 1730 года (нов. стиль).

Смерть императора застала Ивана Долгорукого в самом разгаре бесконечных праздников накануне замужества его сестры, которую рвущиеся к власти Долгорукие хотели выдать за императора и этим окончательно закрепить свое главенствующее положение при дворе. Одновременно многочисленный род Долгоруких, и особенно отец фаворита, жадный, «ума очень ограниченного» [403], по словам герцога де Лира, расхищали казну. После их падения в «московском кремле устроена была особая палатка для разбора возвращенных от них драгоценных вещей» [404]. Рассказы о кутежах и бесчинствах Ивана Долгорукого ходили по всей Москве. Через поколение дошли они и до князя Щербатова: «Князь Иван Алексеевич Долгоруков был молод, любил распутную жизнь и всеми страстьми, к каковым подвержены молодые люди, не имеющие причины обуздывать их, был обладаем. Пьянство, роскошь, любодеяние и насилии место прежде бывшего порядку заступили. В пример сему, ко стыду того века скажу, что слюбился он, иль лучше сказать, взял на блудодеяние себе, между прочими, жену К. Н. Ю. Т. (кн. Никиты Юрьевича Трубецкого. — Ю. Л.), рожденную Г… (Настасью Головкину. — Ю. Л.), и не токмо без всякой закрытости с нею жил, но при частых съездах у К. Т. (князя Трубецкого. — Ю. Л.) с другими своими молодыми сообщниками пивал до крайности, бивал и ругивал мужа, бывшего тогда офицером кавалергардов, имеющего чин генерал-майора, и с терпением стыд свой от прелюбодеяния своей жены сносящего. И мне самому случалось слышать, что единожды быв в доме сего К. Т., по исполнении многих над ним ругательств, хотел наконец его выкинуть в окошко. <…> Но любострастие его одною или многими не удовольствовалось, согласие женщины на любодеяние уже часть его удовольствия отнимало, и он иногда приезжающих женщин из почтения к матери его затаскивал к себе и насиловал» [405].

Таков был жених, избранный страстно влюбленной в него шестнадцатилетней Натальей Шереметевой.

Обручение было обставлено пышно: праздничный ритуал почти совпадал с торжественным ритуалом обручения императора Петра II с княжной Долгорукой, сестрой фаворита.

Две готовившиеся свадьбы проходили на фоне сложного переплетения личных и политических интересов. Большой, но не дружный клан князей Долгоруких стремился закрепить за собой все источники государственной власти и богатства. Политика была для них лишь средством получить доступ к должностям и имуществам. Боясь конкуренции, они пошли даже на тактический союз со своими постоянными соперниками, князьями Голицыными. Голицыны принадлежали к тому лагерю старой знати, который уходил корнями в глубокую древность (Голицыны — потомки литовского князя Гедимина), но к этому времени уже пережили культурную переплавку. Родственники фаворита правительницы Софьи, Голицыны были близки к «западническим» кругам допетровского царствования. Это — семья, сочетавшая европейскую образованность и боярское недоверие к самодержавию. Их манила не столько допетровская старина, сколько шведская вельможная конституционность. Испанский посол герцог де Лириа вносил в свое донесение, что «дом Голицыных, упавший было во время владычества Долгоруковых, поднял голову и вздумал ввести образ правления, подобный Английскому» [406].