«Уродливое детище Версаля» из-за которого произошла Вторая мировая война - Лозунько Сергей (лучшие книги без регистрации .txt) 📗
Затем, напустив на себя «торжественно-печальный тон», Янковский заявил Потемкину, что немедленно доведет до сведения своего правительства переданное ему заявление правительства СССР [560].
Однако, как мы помним, Польша к тому времени уже получила заверения от Германии, что «в случае чего» получит от нее поддержку. И спустя несколько часов польский поверенный в делах принес высокомерный ответ Варшавы: «1. Меры, принимаемые в связи с обороной польского государства, зависят исключительно от правительства Польской республики, которое ни перед кем не обязано давать объяснения. 2. Правительство Польской республики точно знает тексты договоров, которые оно заключило» [561].
Варшава продолжила военные приготовления. Кроме того, очевидно, с учетом имевшегося опыта 1918–1921 гг. в Польше был создан Добровольческий корпус «для освобождения Тешина», который в ночь на 26 сентября совершил налет на город Фриштадт [562].
В момент, когда англо-французы подписывали с Гитлером и Муссолини Мюнхенские соглашения (Варшава и сама намеревалась присутствовать в Мюнхене, да англичане отказали), Польша — опасаясь, что будет обойдена при дележе добычи — выдвинула Праге жесткий ультиматум.
Интересно письмо Бека от 30 сентября 1938 г. на имя польского посла в Праге Папэ, в котором содержались инструкции относительно передачи указанного ультиматума, но, кроме того, и общие взгляды тогдашнего руководства Варшавы на «новый порядок в Европе». Как отмечал глава польского МИД, нынешний польско-чехословацкий спор имеет несколько сторон «с точки зрения нашего государства». Первая — «это проблема получения земель, на которые мы имеем полное право».
А вот вторая: «это позиция Польской Республики в отношении новой Европы и способа ее управления. В данный серьезный момент мне стало понятно, что лишь мужественное решение может определить принципиальный облик нашего государства».
Т.е. «новая Европа» и способ управления ею виделись Беку как реализация принципа о праве силы вместо силы права (в т. ч. и международного). Схожие тезисы — о «мужественных решениях» — любил проговаривать и Гитлер.
И свою инструкцию о передаче ноты правительству Чехословакии, «которая является ультиматумом», Бек тоже сопроводил высокопарными фразами: цель ультиматума, писал он, — «показать, что, защищая справедливые интересы и честь нашего государства, польское правительство не остановится перед самым большим риском».
«Вышеуказанную ноту Вы должны любой ценой вручить до 23 часов 59 минут сегодняшнего дня, так как срок данного ультиматума истекает завтра, 1 октября, в 12 часов дня, — инструктировал Бек. — Прошу не предпринимать какой-либо дискуссии по вопросу содержания ноты, так как это требование является безоговорочным. Вы не сомневайтесь, что мы сделаем решительные выводы из отказа или отсутствия ответа» [563].
В половине двенадцатого ночи 30 сентября Папэ заявился к Крофте и передал вышеуказанную ноту ультимативного содержания. Поляки требовали уступить три района в Силезии — Фриштадт, Тешин и Яблунков. К ноте прилагалась карта, на которой были нанесены три зоны, первая из которых должна была быть передана в течение 24 часов, вторая — в последующие 24 часа, а третья — через 6 дней [564].
Едва стало известно о вручении польского ультиматума Праге, Липский был приглашен в МИД Германии. Поскольку вслед за ультиматумом предполагалось польское военное вторжение на территорию Чехословакии, стороны обсудили разграничение оккупационных зон: «Заместитель статс-секретаря Верман, в согласии с германским генеральным штабом, попросил меня подтвердить намеченную статс-секретарем Вайцзеккером и мною военную демаркационную линию на случай польско-чешской войны. Я подтвердил, что наша демаркационная линия проходит по Одеру и Остравице и что главный штаб Польши в соответствии с моим предыдущим донесением будет придерживаться этой линии», — докладывал Липский Беку 1 октября 1938 г.
Затем Липского принял Риббентроп, сообщивший, что англо-французы «оказывают давление на германское правительство, чтобы оно посоветовало польскому правительству продлить срок ультиматума».
Согласитесь, это само по себе показательно — Англия и Франция давят на Берлин, чтобы тот утихомирил Варшаву. Знали, к кому надо обращаться и чьим советам внимает Польша.
Риббентроп передал Липскому заверения Гитлера в том, что тот полностью одобряет «мужественные решения» Польши, дескать, пересказывал глава германского МИД слова канцлера, «если бы Польша ждала три месяца, то в Тешине не осталось бы ни одного поляка». Германия, сказал Риббентроп, конечно, оказалась в неловком положении, ибо «несколько» связана мюнхенским соглашением и заявлением Гитлера-Чемберлена, но в конце концов на какие жертвы не пойдешь ради союзника. Поэтому, заверил руководитель внешнеполитического ведомства рейха, от указанного давления он будет стараться «уклониться».
Действуйте, панове поляки, призывал Риббентроп!
Дабы Варшава чувствовала себя совершенно уверенно, он изложил «позицию правительства рейха»: «1. В случае польско-чешского вооруженного конфликта правительство Германии сохранит по отношению к Польше доброжелательную позицию. 2. В случае польско-советского конфликта правительство Германии займет по отношению к Польше позицию более чем доброжелательную. При этом он дал ясно понять, что правительство Германии оказало бы помощь», — докладывал Липский Беку.
После Риббентропа Липский получил аудиенцию у «куратора Польши» Геринга. Тот тоже «особенно подчеркнул», что «в случае советско-польского конфликта польское правительство могло бы рассчитывать на помощь со стороны германского правительства. Совершенно невероятно, чтобы рейх мог не помочь Польше в ее борьбе с Советами».
«Из высказываний Геринга было видно, что он на 100 % разделяет позицию польского правительства», — докладывал Липский в Варшаву.
Чуть позже, когда стало известно, что деморализованная Прага приняла польский ультиматум, Геринг не поленился набрать по телефону польского посла и охарактеризовал агрессивную выходку Польши как «исключительно смелую акцию, проведенную в блестящем стиле». Т. е. практически словами Бека в инструкции на имя Папэ.
Все в Берлине поздравляли польского посла. «Во второй половине дня Риббентроп сообщил мне, что канцлер сегодня во время завтрака в своем окружении дал высокую оценку политике Польши. Я должен отметить, что наш шаг был признан здесь как выражение большой силы и самостоятельных действий, что является верной гарантией наших хороших отношений с правительством рейха», — писал Липский Беку [565].
1 октября 1938 г. советский полпред в Чехословакии Александровский телеграфировал в НКИД СССР: «В 11 час. 45 мин. узнал из канцелярии президента, что правительство капитулировало и перед польским ультиматумом. Сегодня начинается передача Тешинской области Польше. Оказывается, что несколько министров подало в отставку еще 28-го в знак протеста против капитулянтских тенденций правительства» [566]. Поскольку формально Прага добровольно приняла условия, изложенные в польской ноте, обстоятельства, при которых СССР мог бы оказать Праге помощь (а Москва выражала готовность защищать Чехословакию и в одиночку), не наступили. 3 октября 1938-го глава чехословацкого МИД Крофта «буквально со слезами» будет говорить советскому полпреду, что «Чехословакия утратила право просить и ожидать чего-нибудь от СССР» [567].
Менее года спустя, в августе 1939-го, поляки будут кусать локти по поводу расчленения Чехословакии. Польская пресса будет писать: «Большой ошибкой Польши была уверенность, что раздел Чехословакии будет выгоден для Польши». В Варшаве станут сожалеть, что в свое время спровоцировали Венгрию на участие в чехословацкой авантюре, мол, и эти расчеты не оправдались [568].
