Небо истребителя - Ворожейкин Арсений Васильевич (бесплатные книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
— Надо произвести осмотр обоих самолетов. В состав комиссии войдут главный инженер, инспектор-летчик, дивизионный врач. Думаю, мы сумеем дать объективную оценку.
— Можно включить в комиссию начальника политотдела дивизии полковника Астафьева, — сказал я.
— Правильно, — одобрил Борис Лаврентьевич. — Кроме того, там должны быть техники самолетов и мотористы.
Когда мы подошли к лежавшему в снегу моему «мигу», командующий приказал поднять его. Аварийная команда была наготове, машину быстро поставили на козлы. Правое крыло сверху невредимо. Снизу заметна небольшая вмятина в месте соединения с фюзеляжем. Справа в фюзеляже, куда убирается шасси, видна вмятина побольше. По концу левого крыла протянулись рваные продольные полосы. Это след от фонаря самолета Захарьева.
Командующий дольше всего задержал внимание на неподвижной металлической части фонаря кабины и остатках стекла. Потом посмотрел на валявшуюся на снегу подвижную его часть и, взглянув на меня, посочувствовал:
— Как ты уцелел? Не понимаю.
— Я тоже.
Наверное, мне следовало сказать, что я был оглушен самолетом Захарьева и потерял сознание, но об этом я умолчал. Мне еще хотелось летать, а если бы я об этом сказал, медицинская комиссия наверняка сделала бы рентгенснимки поясничных позвонков, из-за которых я был списан с летной работы еще в 1939 году. Борис Лаврентьевич внимательно разглядывая меня. Не знаю, что он подумал, но спросил:
— Ты что такой бледный?
— Не верится, что нет Василия Георгиевича: уж очень он был хорошим человеком и летчиком. А бледный, наверное, потому, что не завтракал.
— Сейчас закончим осмотр самолета и позавтракаешь.
Командующий приказал инспектору Решетилову опробовать выпуск и уборку шасси. Осмотрев кабину, тот подал команду:
— От шасси!
Вышла только одна стойка. Причиной невыхода второй была вмятина в гнезде, куда она убиралась. Техник самолета с мотористом быстро устранили повреждение. Стойка вышла, убрали козлы, «миг» встал на колеса.
— Сколько времени потребуется, чтобы машина была готова к полету?
— Дня через два можно будет летать, — уверенно заявил техник. — Если даже и двигатель поврежден, то заменим или устраним поломку.
Командующий взглянул на меня:
— Значит, здесь просто поломка, — и решительно распорядился: — Едем на место катастрофы.
В этот момент к нам подошел главный инженер и доложил, что зеленая лампочка на правом крыле моего самолета перегорела в полете.
Все смолкли, обдумывая это сообщение. И только теперь мне стала понятна причина столкновения. Когда погас на крыле моего самолета зеленый огонек, Захарьев решил, что он отклонился вправо, и начал сближение. А моя машина была чуть выше его истребителя…
После осмотра самолета и проверки специалистами перегоревшей лампочки комиссия пришла к выводу, что Захарьев из-за отсутствия сигнализации в темноте сблизился с ведущим, что привело к столкновению самолетов.
Но мне предстояло выдержать еще одно испытание: побывать на месте катастрофы. Небольшое поле располагалось между кустарником и маленькой сосновой рощицей. Самолет врезался в песчаную землю у самого сосняка. Останков самолета не было. Была глубокая воронка и оплавленные небольшие кусочки металла. От летчика тоже ничего не осталось. При ударе самолета о землю на сверхзвуковой скорости образовалась высокая температура, металл и стекло расплавились, человек и обмундирование сгорели. Летчик закончил полет подобно падающей звезде.
Председатель местного колхоза с грустью вынул из кармана полушубка предмет, завернутый в газету, и передал мне:
— Вот, мальчишки нашли.
Это был сплющенный при ударе орден Красного Знамени. Я догадался, что у меня в руке тот самый орден, который Захарьев купил в Москве на вокзале и собирался сдать в военкомат. Мне вспомнились стихи философа и ученого Авиценны:
Провожать Василия Георгиевича в последний путь пришел весь гарнизон. Траурная музыка больно щемила душу. Жена Захарьева Нина сначала не плакала. Но как только заиграл оркестр, не выдержала и осела на землю у могилы: силы ее покинули. Хоронят только стоя, поэтому подруги подняли Нину и держали на руках. Накануне она сказала мне, что теперь ей нет смысла жить и ее сердце, словно слабенький бесчувственный моторчик, вот-вот остановится.
На крышке гроба портрет, окруженный цветами. «Василий Георгиевич! Мы оба хотели жить и работать как можно лучше. Но смерть поджидала нас обоих. Я каким-то чудом уцелел. Прости!» Эх, если бы мы могли заглянуть вперед и узнать, что нас ожидает? Говорят, тогда жизнь потеряла бы интерес, превратив нас в заведенные часики. Каждый нормальный человек живет не только чувствами, сердцем, но и разумом. Для нас, летчиков, есть закон: чем больше мы летаем, тем профессионально полноценнее становимся, что дает нам больше безопасности в нашей сложной работе. Василий Георгиевич погиб на боевом посту.
Снова мыслями обращаюсь к погибшему товарищу. Душевная твердость необходима, как и страх, предупреждающий об опасности. Захарьев не успел почувствовать страха, смерть мгновенно поглотила его. Если бы он успел почувствовать столкновение с моим самолетом, он принял бы меры и мог избежать смерти. Захарьев был настоящим солдатом, а погиб от простой случайности.
Говорят, чужая рана не болит. Но в авиации катастрофа всех ранит. Эта душевные раны авиаторы не любят показывать, поэтому все молча медленно расходятся, как бы опасаясь выплеснуть наружу свое горе. И все же некоторые с трудом сдерживают слезы.
У могилы остается одна жена Захарьева. Подруги хотят увести ее домой, но она отказывается:
— Оставьте меня одну… Хочу подышать свежим запахом земли на могиле мужа.
Она навсегда прощалась с любимым человеком. Каждый в тяжком горе ищет уединения.
Кругом стояла удивительная тишина. Слышно было, как с опушенных инеем деревьев ссыпались снежные хлопья. Природа в лучах солнца блестела своей вечной красотой. Жизнь продолжалась.
