«Уродливое детище Версаля» из-за которого произошла Вторая мировая война - Лозунько Сергей (лучшие книги без регистрации .txt) 📗
Уклонились поляки и от обсуждения более широкого, выходящего за европейские рамки, круга вопросов, связанных с отношениями СССР и Польши. В частности, в указанной беседе с Гжибовским Литвинов заметил послу, что у Москвы «вызывает особое недоверие известная интимность польско-японских отношений».
Для иллюстрации польско-японской «интимности» Литвинов напомнил, что «после принятия Лигой наций резолюции о введении в действие ст. 16 (в ст. 16 Устава Лиги Наций говорилось о международных санкциях против нападающей стороны. — С. Л.) против Японии Польша оказалась первым государством, поспешившим заверить Японию в отсутствии у нее намерения выполнять эту резолюцию» [582]. Для СССР, переживавшего в тот момент период очередного обострения отношений с Японией (29 июля — 11 августа 1938 года произошло столкновение у озера Хасан), польско-японская «интимность» представляла известную проблему. Тем более ранее Москва получила достаточно информации о планах Варшавы использовать советско-японскую войну для того, чтобы и самой поживиться в территориальном плане за счет СССР.
«В Москве и Варшаве в завтрашних утренних газетах появится согласованное с Гжибовским коммюнике о моих беседах с ним, — телеграфировал 26 ноября Литвинов временному поверенному в делах СССР в Польше Листопаду. — Польское правительство выхолостило наш проект, и получился документ довольно бесцветный… В беседах с дружественными дипломатами можете говорить, что беседы начаты по инициативе Польши и что цель их нам самим еще не совсем ясна. Это может быть маневром со стороны Польши с целью подразнить Гитлера и побудить его к уступкам в территориальном вопросе и в других областях или же началом действительного улучшения отношений. Поскольку мы к такому улучшению всегда стремились, мы не могли, конечно, отклонить польскую инициативу, сохраняя в то же время некоторое недоверчивое отношение к ней» [583].
27 ноября 1938-го советско-польское коммюнике было опубликовано: «Ряд бесед, имевших место в последнее время между народным комиссаром иностранных дел т. Литвиновым и послом Польской Республики г. Гжибовским, выяснил, что:
1) Основой отношений между Польской Республикой и Союзом Советских Социалистических Республик остаются и впредь во всем своем объеме все существующие договоры, включая Договор о ненападении, подписанный в 1932 году, и что этот договор, заключенный на пять лет и продленный на дальнейший срок до 1945 года, имеет достаточно широкую основу, гарантирующую нерушимость мирных отношений между обоими государствами.
2) Оба правительства отнесутся положительно к расширению взаимных торговых оборотов.
3) Оба правительства согласны в необходимости положительного разрешения ряда текущих вопросов, вытекающих из взаимных договорных отношений, а в особенности вопросов, не получивших еще разрешения, а также ликвидации возникших за последнее время пограничных инцидентов» [584].
Добавим, что в середине декабря 1938 г. Москву посетила польская делегация во главе с директором торгово-политического департамента министерства промышленности и торговли Польши Лыховским. 20 декабря 1938-го был подписан протокол о будущих торговых переговорах между СССР и Польшей [585].
Со своей стороны Москва сделала все возможное для нормализации польско-советских отношений и пошла в их улучшении настолько глубоко, насколько определила сама Варшава (которая, как показано выше, продолжала удерживать СССР на дистанции). Особых иллюзий насчет прочности сближения с Польшей в Москве тоже не испытывали. Этот момент неизменно подчеркивался в советских дипломатических депешах. Выше цитировалась телеграмма Литвинова советскому представителю в Варшаве.
А вот из письма наркома индел советскому полпреду во Франции Сурицу от 4 декабря: «Мы отлично отдаем себе отчет в том, что польский шаг может быть со стороны Бека таким же маневром в его торговле с Гитлером, как в свое время его переговоры с последним о польско-германском соглашении и параллельные переговоры с нами о Балтийской декларации. Бек, однако, может на этот раз просчитаться. Опьяненный своими успехами, Гитлер может на этот раз серьезно рассердиться на Бека и учинить ему очередную пакость, затруднив дальнейшее соглашение между Польшей и Германией» [586].
На этот раз Бек действительно просчитается. С его стороны было абсурдом пытаться разыгрывать те же самые комбинации, что и в 1933–1934 гг., да еще и рассчитывать на аналогичный эффект. Германия конца 1938-го — это уже не Германия 1933-го. За истекшие годы Гитлер — не без помощи Польши — укрепил военные возможности и значительно усилил стратегические позиции Германии. В т. ч. и по отношению к самой Польше. Теперь с Варшавой Берлин мог говорить совсем с других позиций — с позиций диктата. Хотя значение Польши для Германии по-прежнему было существенным, но, однако, не таким решающим как было еще несколько лет назад — до ремилитаризации Рейнской зоны, аншлюса Австрии и аннексии Судетской области, пока сохранялась система французских военных союзов (Малая и Балканская Антанты).
Предъявление Гитлером территориальных претензий к Польше (пусть на первом этапе и сформулированное в тактичной форме «предложений по польско-германскому урегулированию») означало банкротство всей внешнеполитической линии Варшавы на протяжении 1933–1938 гг. Единственным выходом из этого тупика, который Польша соорудила себе собственными руками, был коренной пересмотр польской внешней политики и переход на рельсы коллективной системы безопасности против гитлеровской агрессии при непременном участии СССР.
Но Бек затеял очередные игрища.
Как ни предостерегал Литвинов польскую сторону от багателизирования коммюнике от 27 ноября, Варшава поступила с точностью до наоборот. Уже на следующий день после обнародования указанного документа появилось «Сообщение отдела печати министерства иностранных дел Польши германским корреспондентам в Польше» следующего содержания: «Нижеследующий комментарий носит доверительный характер и дается только германским корреспондентам. Он может быть использован лишь без ссылки на источник.
Напряжение между Польшей и Советским Союзом в течение прошлых месяцев достигло такого уровня, о котором не могла иметь полного представления общественность, так как ее внимание было слишком занято чехословацким кризисом. Признаками угрожающего напряжения в советско-польских отношениях служили заявления Литвинова Гжибовскому в сентябре месяце и крупная концентрация русских войск на восточной границе Польши. Опубликованная только что польско-советская декларация преследует лишь цель нормализации отношений. Польша в своей внешней политике всегда придерживалась той точки зрения, что участие Советского Союза в европейской политике излишне. Она и сегодня защищает эту точку зрения. Впрочем, польско-советская декларация является результатом советской инициативы» [587].
Показательно, что «доверительный комментарий» был сделан не для французской или британской, ни для, скажем, европейской прессы в целом, а единственно и только — германской. Т. е. Варшава если и хотела подать сигнал, так только Гитлеру. С одной стороны, мол, имейте в виду нашу нормализацию отношений с СССР, но с другой — Польша готова продолжать в прежнем антисоветском духе.
Не имея на руках сколь-нибудь весомых козырей, Бек будет пытаться устроить торжище с Гитлером. Литвинов 31 декабря 1938-го писал советскому полпреду в Париже Сурицу: «Мы свою часть соглашения с Польшей лояльно выполняем. Разрешена большая часть конфликтных вопросов. Со стороны Польши, кроме некоторого изменения тона прессы, никаких других признаков сближения мы не замечаем. В своих беседах с немцами, итальянцами и японцами поляки стараются умалять значение согласованного коммюнике, говоря об устранении лишь того недоразумения, которое возникло между нами и Польшей в период чехословацкого кризиса, когда мы объявили о возможности денонсации советско-польского пакта».
