Спор о Сионе - Рид Дуглас (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
В 1917 году, с приближением непоправимого решения, Объединённый Комитет снова заявил, что евреи — всего лишь религиозная община и ничто более, что они не могут претендовать ни на какую «национальную территорию» и что палестинские евреи нуждаются только «в обеспечении религиозной и гражданской свободы, приемлемых возможностей для иммиграции и т. д.» К этому времени подобные заявления приводили в совершенную ярость многочисленных гоев, готовых идти в бой за Хаима Вейцмана. Небезизвестный Викхэм Стид из «Таймса» выразил своё «глубокое возмущение» такой позицией британского еврейства после того, как «в течение доброго часа» обсуждал (с Вейцманом), «кто бы из ведущих политиков смог наилучшим образом подействовать на английскую публику», блестяще изложив (по словам Вейцмана) «суть и задачи сионизма». В Америке на страже против своих евреев столь же бдительно стояли Брандейс и раввин Уайз. Рабби, выходец из Венгрии, задал президенту Вильсону вопрос: «Что Вы сделаете, если к Вам поступят их протесты?» Помолчав немного, президент указал на корзину возле его стола: «Вы думаете, её не хватит для всех их протестов?»
В Англии Хаим Вейцман был в бешенстве от «постороннего вмешательства исключительно со стороны евреев». В этот момент он явно чувствовал себя членом правительства, может быть даже его важнейшим членом, и, в смысле фактической власти, он таковым несомненно являлся. Он не только отбрасывал возражения британских евреев, как «постороннее вмешательство», но и диктовал кабинету, что именно нужно обсудить. требуя места на заседаниях кабинета, когда ожидались возражения со стороны министра-еврея! Далее он потребовал, чтобы Ллойд Джордж поставил вопрос чисто англиского протектората над Палестиной на повестку дня заседания Военного кабинета, назначенного на 4 октября 1917 года, но уже 3-го октября заранее послал в министерство иностранных дел протест против возражений, которые по его мнению должен был сделать на этом заседании «влиятельный англичанин еврейской веры»: имелся в виду министр Эдвин Монтегю. Вейцман потребовал, ни много, ни мало, чтобы коллеги Монтегю не спрашивали мнения последнего, а если он всё-таки его выразит, то чтобы позвали Вейцмана для ответа ему! В день заседания Вейцман явился в кабинет секретаря премьер-министра, Филиппа Керра (также одного из его «друзей»), изъявив желание присутствовать при совещания на случай, если министры «захотят, прежде чем принять решение, задать мне вопрос». Керр ответил ему, что «с тех пор, как существует британское правительство, ни одно частное лицо никогда ещё не допускалось на его совещания», и Вейцману пришлось убраться восвояси. Тем не менее, британский премьер-министр счёл нужным создать прецедент, и не успел Вейцман уйти, как, после выступления Монтегю, Ллойд Джордж и Бальфур немедленно за ним послали. Монтегю удалось, будучи зажатым в тиски со стороны «христианских» коллег, добиться некоторых поправок к законопроекту, за что Вейцман впоследствии упрекал Керра: «И Вы, и Ваш кабинет придаёте совершенно преувеличенное значение мнению так называемого британского еврейства». Двумя днями позже (9 октября 1917 г.) Вейцман с торжеством телеграфировал судье Брандейсу, что британское правительство официально обязалось создать в Палестине «национальное убежище для еврейской расы».
Между 9 октября и 2 ноября, когда законопроект был опубликован, с ним произошли любопытные приключения. Его послали в Америку, где он подвергся редактированию со стороны Брандейса, некоего Якова де Хазе и раввина Уайза, прежде чем был показанным президенту Вильсону для «окончательного утверждения». Вильсон, без долгих проволочек, просто отослал проект обратно Брандейсу (получившему его от Вейцмана), а тот послал его раввину Уайзу, «чтобы он передал его полковнику Хаузу, для пересылки британскому кабинету». Так было подготовлено одно из важнейших и чреватых громадными последствиями решений британского правительства… Проект, включённый в письмо, адресованное Бальфуром лорду Ротшильду, вошёл в историю как декларация Бальфура». В семье Ротшильда, как и во многих других влиятельных еврейских семьях, были резкие расхождения в мнениях относительно сионизма. Письмо было послано на имя одного из Ротшильдов, симпатизировавшего сионизму, очевидно, чтобы произвести впечатление на западное еврейство и отвлечь внимание от восточно-еврейских корней авантюры. Настоящим адресатом был, разумеется, Хаим Вейцман. Поскольку он безвыходно торчал в приёмной военного кабинета, документ был передан ему лично, и сэр Марк Сайкс, вручая ему письмо, сказал: «Д-р Вейцман, это — мальчик», как говорят в больнице отцу, поздравляя его с рождением наследника. Мальчик тем временем подрос, и характер получившегося из него взрослого субъекта не представляет в наши дни сомнений.
Для объяснения того, почему ведущие западные политики решили поддержать эту совершенно чуждую им затею, никогда не было приведено ни одного разумного довода, а поскольку, вплоть до опубликования «декларации Бальфура», всё это предприятие было тайным и строго законспирированным, исчерпывающего объяснения и не может быть дано; добрые дела не нуждаются в конспирации, и одно её наличие указывает на мотивы, не подлежащие раскрытию. Когда кто-либо из замешанных в этом деле лиц давал какие-либо официальные объяснения, они обычно сводились к туманным ссылкам на Ветхий Завет, и этот ханжеский довод считался достаточным, чтобы запугать сомневающихся. Как с иронией сообщает раввин Уайз, Ллойд Джордж любил заявлять своим сионистским посетителям: «Вы получите Палестину от Дана до Биршебы», мня себя, видимо, исполнителем Божьей воли. Как-то он созвал на завтрак озабоченных развитием событий еврейских членов парламента, «чтобы убедить их в правильности моего понимания сионизма». В столовой британского премьер-министра собрался соответствующий «миньян» (еврейский религиозный кворум из десяти верующих) и Ллойд Джордж прочитал гостям несколько отрывков из Ветхого Завета, которые по его мнению предписывали переселение в 1917 году евреев в Палестину. По окончании он сказал: «Теперь вы знаете, господа, что говорит ваша Библия; на этом вопрос можно считать исчерпанным». В других случаях он давал иные объяснения, к тому же противоречившие одно другому. Королевской палестинской комиссии он заявил в 1937 году, что за 20 лет до того он стремился получить «поддержку американского еврейства», заручившись «определённым обещанием» со стороны лидеров сионизма, «что если союзники обеспечат условия для создания в Палестине национального убежища для евреев, то они со своей стороны сделают всё для поддержки дела союзников евреями всего мира».
Перед лицом истории это было наглой ложью. Когда Бальфур поехал в Америку согласовывать свою «декларацию», Америка уже была «в состоянии войны», а биограф Бальфура категорически отрицает наличие какой бы то ни было сделки. Еврейский комментатор, раввин Эльмер Бергер, пишет, что якобы данное сионистскими лидерами обещание помощи «…вызывает непреодолимое возмущение во мне, моей семье и в моих еврейских друзьях — обыкновенных евреях… это самая бесстыдная клевета в истории. Лишь бесчувственные циники могут сомневаться в том, что евреи в союзных странах делали всё, что могли, дабы помочь ведению войны». Лучше всего известно третье утверждение Ллойд Джорджа: «ацетон сделал из меня сиониста». По этой версии Ллойд Джордж спросил Вейцмана, чем можно вознаградить его за полезное химическое открытие, сделанное им во время войны (в свободное от сионистских занятий время Вейцман работал в лаборатории), на что тот ответил: «Мне ничего не надо для себя, но мне нужно всё для моего народа», после чего Ллойд Джордж решил отдать ему Палестину! Вейцман сам высмеивает эту сказку: «История не делается чудесами Аладиновых ламп. Ллойд Джордж поддерживал идею еврейского государства задолго до того, как стал премьером». Заметим, кстати, что британское правительство довольно щедро вознаграждает подобного рода заслуги, и химик по профессии, д-р Вейцман, хотя он якобы и пожелал ничего для себя, получил громадную по тому времени сумму в 10 000 фунтов стерлингов. Он же получил колоссальное вознаграждение за патент, проданный в своё время германскому химическому концерну, и также не брезговал пользоваться этими доходами в течение многих лет; патент представлял собой ценность не в одно только мирное время, но также и в военное.
