Очерки Петербургской мифологии, или Мы и городской фольклор - Синдаловский Наум Александрович
Вот почему так болезненно воспринимается в народе всякое изменение родовых, то есть данных с рождения, имен и названий. В этом смысле история петербургских переименований, да еще пропущенная сквозь призму городского фольклора, остро реагирующего на всякие изменения в окружающем мире, не только показательна, но и поучительна.
2
Широко распространенная легенда о том, что Петербург с самого своего основания застраивался по единому, заранее разработанному плану, с действительностью не имеет ничего общего. На самом деле город возник стихийно, под стенами Петропавловской крепости и под ее защитой. Застройка велась беспорядочно вдоль берега Невы, и может быть, поэтому создавалась иллюзия некой регулярности. Следы этой неизгладимой хаотичности до сих пор прочитываются в путаной нелогичности улиц и переулков Петроградской стороны.
Только с освоением левого берега Невы, на котором началось строительство Адмиралтейской судостроительной верфи, городская застройка приобретает некоторые черты регулярности. Под равными углами к крепостной стене Адмиралтейства протягиваются три луча первых петербургских проспектов: Вознесенского, Невского и Адмиралтейского, впоследствии переименованного в Гороховую улицу. Они образуют знаменитый «Морской трезубец», скрепленный на сравнительно равных расстояниях друг от друга полукольцами рек Мойки, Кривуши, будущего Екатерининского канала, и Фонтанки. Дополнительными скрепами этой удивительной конструкции служат полукружья Большой Морской, Садовой и других улиц.
В упрощенном и, к сожалению, несколько искаженном виде эта градостроительная схема повторяется в Литейной части. Строго перпендикулярно Литейному двору к Загородной дороге протянулся Литейный проспект. К востоку от него раскинулась одноименная слобода с четко обозначенными параллельными проездами, которые впервые называются не улицами, а линиями; им даются порядковые номера. Такая стандартизация пространства оказалась удачной. Она не требовала умственных затрат на запоминание. Ее стали тиражировать. Появились линии на Васильевском острове. Затем опыт распространился на армейские слободки, во множестве появившиеся в новой столице. Там линии стали называться ротами. Их также друг от друга отличали порядковые номера.
Однако полного развития эта система не получила. Очень скоро количество улиц стало доминировать над численностью линий. Но так как порядковые номера улицам не присваивали, они для выполнения своих адресных функций требовали названий. Если же некоторые улицы и имели какие-то названия, то эти названия носили неофициальный характер. Причем долгое время среди обывателей равноправное хождение могли иметь два, три, а то и более вариантов названий одной улицы. Названия возникали стихийно – либо по каким-либо характерным отличительным признакам, либо по именам наиболее известных и значительных владельцев домов, усадеб, питейных или торговых заведений. Часто улицам присваивали имена слободских старост. Так что Комиссии о Санкт-Петербургском строении, в чье ведение входила официальная городская топонимия, было из чего выбирать.
Первый указ об официальном наименовании улиц, мостов, набережных, площадей и других градостроительных объектов появился только в апреле 1738 года. Но и это не создавало единой и понятной адресной системы, так как нумерации отдельных домов в то время вообще не существовало. Адреса носили сложный описательный характер. Еще в начале XIX века Пушкин жил «у Цепного моста, против Пантелеймана (то есть напротив Пантелеймоновской церкви. – Н. С.) в доме Оливье», а Дельвиг – «на Владимирской улице, близ Коммерческого училища, в доме
Кувшинникова». Чем адрес был длиннее, тем проще было найти адресата. Александр Дюма в романе «Учитель фехтования», посвященном петербургским событиям декабря 1825 года, указывает столь подробный адрес своей героини, что ошибиться было просто невозможно: «Мадмуазель Луизе Дюпон, у мадам Ксавье. Магазин мод. Невский проспект, близ Армянской церкви, против базара».
Описательные адреса просуществовали вплоть до 1860-х годов, когда был радикально изменен сам принцип нумерации петербургских домов. Дома стали обозначаться номерами в пределах одной улицы. До этого они нумеровались в границах полицейских частей. А поскольку их в Петербурге насчитывалось всего двенадцать, номера домов могли быть 225, 930, 1048 и так далее. Это было так неудобно, что пользовались старым испытанным образом – адреса описывались, и, чем подробнее было описание, тем точнее считался адрес.
Такая неразбериха давала богатую пищу городскому фольклору. Первые пародии на описательные адреса появились едва ли не в Петровскую эпоху. В 1723 году в Петербург из Подмосковья был переведен Семеновский полк, один из старейших гвардейских полков, основанных Петром I. Для его расселения отвели участок вдоль Загородной дороги от нынешней Звенигородской улицы до современного Витебского вокзала. Позднее был выделен дополнительный участок для строительства офицерских светлиц и казарм для рядовых. Их строили вдоль пробитых в заболоченном лесу линий-просек. Уже тогда появились первые шуточные адреса семеновцев. Они в острой сатирической рифмованной форме пародировали сложные описательные конструкции адресов: «В Семеновском полку, на утолку, в пятой роте, на Козьем болоте» или «В Сам Петербурге, в Семеновском полку, дом плесивый, фундамент соломенный, хозяин каменный, номер 9».
В середине XIX века деревянные казармы Семеновского полка заменили каменными, а линии превратили в улицы, которые постепенно начали застраиваться обывательскими домами. Тогда же они были названы по городам Московской губернии, откуда полк был переведен в Петербург. Так появились улицы Рузовская, Можайская, Верейская, Подольская, Серпуховская, Бронницкая. Если не считать многочисленные нумерованные петербургские линии, это был первый опыт однообразного наименования улиц. Кроме того, это была еще и первая попытка тематического наименования улиц в пределах одного географического района. Это было удобно. Все близлежащие улицы посвящались одной какой-либо теме. Однако это же вызвало и неожиданные неудобства. Наименования и порядок следования улиц не поддавался быстрому запоминанию. Выход подсказала древнегреческая богиня памяти Мнемозина. Старинный опыт запоминания с помощью мнемонических правил издавна считался безотказным. Он широко применялся в преподавательской практике. Так в петербургском обиходе возникло первое мнемоническое правило: «Разве Можно Верить Пустым Словам Балерины». Первые буквы слов этой замечательной абракадабры позволяли легко восстановить в памяти и названия улиц, и порядок их следования друг за другом. Вскоре появились дворовые, не претендующие на появление в печати, варианты: «Разве Можно Верить Пустым Словам Б…» – и более изощренная, рафинированная разновидность: «Разве Можно Верить Подлому Сердцу Б…».
Казалось, что из названий всего шести улиц между Витебским вокзалом и станцией метро «Технологический институт» уже ничего извлечь невозможно. Все варианты исчерпаны. Ан нет. Вот еще один, предложенный низовой культурой в самые последние годы: «Разве Можно Верить Пустым Словам Большевиков». Впрочем, не исключено, что этот вариант родился давно, еще в советские времена, когда фольклор, по определению, был одной из форм общественного протеста против тоталитарного режима. Он был в подполье. И потому мы его не сразу услышали.
Добавим к этому ряду и мнемоническое правило, в котором фигурируют уже не балетные барышни, не дамы полусвета, не большевики, а животные: «Решив Меньше ВЕсить ПОшли Слоны Бегать».
Шуточные адреса, как один из интереснейших жанров городского фольклора, пережили Петровскую эпоху и дожили до наших дней, правда уже в ином качестве. Они превратились в веселые и безобидные розыгрыши. В XIX веке веселящаяся «золотая молодежь» могла остановить извозчика и, красуясь своим щегольством перед застенчивой барышней, небрежно выкрикнуть адрес: «На пересечение 21-й и 22-й линий» – или: «На углу Большой Морской и Тучкова моста». Чем невероятнее было сочетание никогда не пересекающихся городских объектов, тем смешнее и нелепее выглядел адрес: «Угол Малой Охты и Васильевского острова».
