Россия век XX-й. 1939-1964 - Кожинов Вадим Валерьянович (первая книга .TXT) 📗
Итак, с точки зрения Федотова, тоталитаризм имел место тогда, когда в стране безраздельно властвовала партия, а переход власти к государственной структуре, перед которой в принципе все равны, он считал отходом от тоталитарного насилия; Троцкий же не мог смириться с тем, что партия утратила свое «особое» положение в стране 540. И он был убежден, что настанет время, когда «советская бюрократия» будет «низвергнута революционной партией, которая имеет все качества старого большевизма» (там же, с. 209).
Знаменательно, что биограф Троцкого, Исаак Дойчер, с глубоким удовлетворением писал в 1963 году: «…после смерти Сталина бюрократия была вынуждена делать уступки за уступками… Троцкий предвидел возможность такого развития событий… Эпигоны Сталина начали ликвидацию сталинизма и тем самым выполнили… часть политического завещания Троцкого» 541 (стоит напомнить, что последний считал цитируемую книгу «Преданная революция» «главным делом своей жизни»).
Дойчер, без сомнения, упомянул бы — если бы это было ему известно, — что Хрущев в 1920-х годах выступал на стороне Троцкого, в чем в июне 1957 года обвинил его Каганович (он, Молотов и Маленков пытались тогда свергнуть Никиту Сергеевича), и Хрущев вынужден был признать: «Я… имел неправильное выступление в поддержку позиции Троцкого», оправдывая свою «ошибку» молодостью («я учился в то время на рабфаке») 542, — хотя Никите Сергеевичу было в тот момент уже без нескольких месяцев тридцать лет. Могут возразить, что столь давняя хрущевская приверженность к троцкистской «левизне» не могла определять его политико-идеологическую линию 1950-х годов. Однако нельзя все же сбросить со счетов тот факт, что в верхнем эшелоне послесталинской власти один только Хрущев побывал в свое время в троцкистах; Маленков, например, начал карьеру в свои двадцать с небольшим лет как раз решительной борьбой против троцкистов в Московском Высшем техническом училище, где он тогда учился.
Могут возразить, что в период своего полновластного правления Хрущев неоднократно резко отзывался о Троцком, но в этом уместно видеть стремление отвергнуть предъявленное ему в 1957 году обвинение в причастности к деятелю, который — в силу его уничтожающей критики СССР в годы пребывания за рубежом — воспринимался как некое чудовище.
Для самого Никиты Сергеевича «троцкистский период» его политической биографии, несомненно, имел существенное значение. Это ясно, например, из одной детали его доклада на ХХ съезде (то есть еще до предъявленного ему обвинения). Он счел нужным сказать, что "вокруг Троцкого были люди, которые отнюдь не являлись выходцами из среды буржуазии. Часть из них была партийной интеллигенцией, а некоторая часть — из рабочих (трудно усомниться, что докладчик имел в виду и самого себя… — В.К.)… Многие из них порвали с троцкизмом и перешли на ленинские позиции" 543.
Разумеется, та реанимация «революционного духа», тот сдвиг «влево», который был осуществлен во второй половине 1950-х годов под руководством Хрущева, объясняется отнюдь не тем, что Никита Сергеевич в свое время был причастен к троцкизму, к «левым»; но все же этот факт, так сказать, закономерен, он лишний раз подтверждает наличие определенной логики в ходе истории: именно единственный в верховной власти бывший троцкист стал в 1955 году новым «вождем»…
Закономерность движения истории подтверждается и тем, что Троцкий в своем уже цитированном сочинении 1936 года (в главе «Куда идет СССР?») смог так или иначе предсказать состоявшийся через двадцать лет ХХ съезд партии, на котором был крайне резко осужден совершившийся в середине 1930-х годов поворот, определенный Троцким прежде всего словами «партия мертва». Хрущев говорил в своем докладе, что «Ленин решительно выступал против всяких попыток умалить или ослабить роль партии» (цит. изд., с. 20), а между тем Сталин осуществил «массовый террор против кадров партии» (с. 311).
И. Дойчер со своего рода упоением писал в 1963 году: "Троцкий прокладывал путь для тех, кто многие годы спустя крушили монументы Сталину, выбросили его тело из Мавзолея на Красной площади, вычеркнули его имя с площадей и улиц и даже переименовали Сталинград в Волгоград. С ясным пониманием, что это произойдет, Троцкий напоминает… «Месть истории сильнее, чем месть самого сильного генерального секретаря. Я думаю, что это утешает». На пороге своего собственного крушения в результате последнего акта предательства Сталина (речь идет о подосланном мнимом «троцкисте»-убийце. — В.К.) Троцкий уже наслаждается грядущим возмездием истории и своей посмертной победой" (цит. соч., с. 486).
Но не стоит увлекаться этими эффектными формулами; пред нами в конечном счете все то же «культовое» толкование истории, хотя биограф Троцкого — вроде бы непримиримый разоблачитель «культа». Личные действия Сталина и Троцкого (а также словно бы выполнявшего «завещание» последнего Хрущева) — это только внешние проявления хода самой истории.
Ход исторического времени, как уже говорилось, уместно сравнить с ходом часового маятника, отсчитывающего «абстрактное» время. «Маятник» истории с октября 1917 года двигался в одну сторону, в середине 1930-х годов начал в сущности противоположное движение, а в середине 1950-х опять двинулся «влево» 544.
Разумеется, это только самая элементарная «схема» исторического движения; под ней — глубокие и подчас даже таинственные сдвиги в поведении и сознании активной (в политическом и идеологическом плане) части населения страны.
При этом (о чем самым подробным образом говорилось в первом томе моего сочинения) поворот середины 1930-х годов являлся выражением не личной воли Сталина, а воли самой истории, и точно так же в движении «влево» в середине 1950-х нельзя усматривать волю Хрущева. Так, явления «оттепели» (см. выше) наметились еще в последние годы правления Сталина. Весьма многозначителен и тот факт, что Никита Сергеевич, который в феврале 1956 года яростно проклинал Сталина, 5 марта 1953-го, по его собственному позднейшему признанию, «сильно разволновался, заплакал… волновался за будущее партии, всей страны» 545, — то есть еще явно не был готов к отвержению «тирана»…
Однако «маятник» истории страны в целом — вернее, наиболее энергичной части ее населения — к тому времени уже начал движение (правда, пока очень медленное и неуверенное) «влево» — что выразилось хотя бы в названных выше литературных произведениях, опубликованных еще при жизни Сталина, но поднятых на щит после его смерти. Ледяная глыба государства уже подтаивала до 1953 года.
В моем личном опыте это неоспоримо проявилось в политико-идеологическом «настрое» наиболее активных студентов конца 1940-х — начале 1950-х годов, но, конечно, были и многообразные иные проявления того же самого. Существеннейшую роль играли, естественно, многие члены партии, вступившие в нее еще до поворота середины 1930-х годов и «уцелевшие» в 1937-1938-м. Теперь, спустя пятнадцать лет после «разгрома» партии, они стремились, так сказать, к «реваншу». И под руководством Хрущева было «возрождено» многое из эпохи 1917-1934 годов, хотя дело шло, конечно, не о действительном возврате к прошлому (что вообще невозможно), а к определенному его продолжению в новую эпоху. Вот хотя бы один характерный факт. В 1920 году в самом центре Москвы, на Театральной площади (с 1919-го по 1991 год — площадь Свердлова), при активнейшем участии Ленина состоялась закладка памятника Карлу Марксу, и была даже выставлена его модель. Но затем проект забраковали. Вполне вероятно, что если бы Ленин прожил дольше, памятник основоположнику появился бы. Но только Хрущев осуществил в 1961 году ленинский замысел.
