«Пятая колонна» Гитлера. От Кутепова до Власова - Смыслов Олег Сергеевич (читать книги без txt) 📗

«Дорогая Аня! Я собрал маленькую тебе посылку, в которой вложил немного мыла, сладкого и конвертов с бумагой и марками (…)

Дорогой и милый Аник! К весне все то, что тебе нужно, я достану – лишь бы хорошо работала почта. Если бы ты была немного поближе, тогда, конечно, было бы лучше. Но все же все тебе необходимое достану и вышлю.

Дорогой Аник! Я тебе в том письме писал, что я здесь без тебя крепко скучаю, поэтому бьем фашистов без жалости, чтобы скорее закончить войну победоносно и снова увидеть тебя – мою дорогую и единственную – любимую мою Аню».

«Ты не поверишь, дорогая Аня! Какая радость у меня в жизни. Я беседовал там с самым большим нашим хозяином. Такая честь выпала мне еще первый раз в моей жизни. Ты представить себе не можешь, как я волновался и как я вышел от него воодушевленным. Ты, видимо, даже не поверишь, что у такого великого человека хватает времени даже для наших личных дел. Так верь, он меня спросил, где у меня жена и как живет. Он думал, что ты в Москве. Я сказал, что далеко, поэтому в Москве и часу останавливаться не буду, а поеду обратно на фронт».

«Дорогой и милый Аник! Я тебе выслал в разное время три посылочки. Но до сих пор ты о них ничего не пишешь. Видимо, до сих пор ты ни одной из них не получила. Надеюсь, что скоро получишь, ведь сейчас почта стала работать гораздо лучше. Как получишь хотя бы одну посылку, немедленно отвечай. Я послал тебе то, что ты просила».

«Ты у меня, дорогая Анечка, очень скромная, и за это я тебя люблю всей душой. Душа у тебя, да и вся ты моя – чистая и святая, любящая моя дорогая подруга. Переживала ты и тогда, когда я был в длительной командировке, – переживаешь разлуку и сейчас, но поверь, что скоро разобьем этих мерзавцев, помешавших нам жить мирно, и заживем еще лучшей жизнью.

Дорогой и милый Аник! Я прошу тебя, напиши, что тебе нужно к весне, и я тебе все вышлю с попутчиком. Я, наверное, на днях получу для тебя туфли и еще кое-что я тебе заказал, что поближе от меня. Как получу, пришлю. Сейчас для меня хочется только получить от тебя извещение, получила ли ты мои посылки».

«Я читал твое письмо и вместе с тем от души смеялся на то, что в посылке не хватило 2 кг весу и что там не оказалось мыла. Дорогой и милый Аник! Кого ты отругала, они не виноваты. Это мы виноваты, поэтому всю ругань твою мы принимаем на себя. Получилось так, что у нас весов не было, и мы вес написали на глазок, вот и ошиблись на 2 кг, а мыло мы запаковали во вторую посылку. Боялись, что мыло испортит то, что мы тебе запаковали. Поэтому, дорогой и милый Аник, не сердись – это виноваты мы. Ты, наверное, уже возможно, остальные две посылки получила, тогда все поймешь. Если же ты их еще не получила, то скоро получишь.(…)

Если тебе хочется уколоть меня – дело твое. Я много пережил, и дороже тебя у меня и не было, а сейчас и нет на свете. Ты у меня одна. Я тебе уже писал, почему ты мне не разрешаешь писать на твою квартиру – я не знаю, – ты до сих пор мне не ответила. Пойми, что ты у меня осталась одна. Больше у меня нет никого. Твои письма согревают меня и воодушевляют на новые дела. Родина выше всего – за нее все и отдадим до последней капли крови. Люблю тебя крепко».

«Прости, что так долго ничего тебе не писал. Дело в том, что я перешел на новую работу и сейчас нахожусь недалеко от того места, где мы с тобой прожили около 7 лет и откуда эвакуировалась Надя. Дорогой и милый Аник! Когда я переезжал на новое место, то я заезжал к Николаю Павловичу и Тане. (…)

Дорогой и милый Аник! Ты не поверишь, как я счастлив. Самый большой человек в мире еще раз говорил со мной в присутствии его ближайших учеников. Какая радость. И представь, из его уст слышал похвалу о самом себе. Теперь я не знаю, как оправдать то доверие, какое он мне оказывает. Буду работать еще лучше, еще напряженнее».

«Дорогой Аник! Одиннадцатый месяц мы с тобой разлучены, но мысленно я всегда с тобой. Разобьем проклятых фашистов и заживем по-новому, лучше, чем раньше. Только единственная моя просьба к тебе – береги себя, не волнуйся – я здоров и бодр, чего и тебе от души желаю. Последний раз я так был счастлив, получив от тебя целую груду писем. (…)

Ты, Аник, не поверишь, как я поправился, это, видимо, от старости, крепко поседел (много седины в башке стало) и полысел, а здоровье крепкое. Ничего не болит. Зубы в порядке. Одним словом, крепко поправился, пополнел и закалился. Сейчас у нас кругом вода – разлив в полном разгаре. Желаю и тебе, главное, здоровья. Крепко обнимаю, прижимаю к груди и крепко и много раз целую свою милую и ненаглядную Аню».

«Здоровье твое и так достаточно надломленное, и его надо крепко беречь. Я всегда тебе об этом писал, но ты никогда меня не слушала и последние события тебя особенно расстроили. Я знаю, ты всегда за всех болеешь душой, а о себе абсолютно никак не беспокоишься. Я даже думал тебя действительно взять даже к себе. Но это было бы большой моей ошибкой. Всех наших военных «прелестей» ты, конечно, с твоим здоровьем не переживешь, и я бы тебя только этим быстрее угробил. Дорогая моя, любимая и родная Аня! Как тебе там ни тяжело, но пойми, что переживают люди на войне, это не поддается описанию. Эта война особенно жестока.

Сволочи фашисты ведь решили совсем варварски стереть с лица земли наш могучий народ. Конечно, это их бредни. Конечно, мы уничтожим эту гадину. Но пойми, что сейчас война идет жестоко. По крайней мере твое сердце не выдержит. Поэтому я буду очень рад, если ты будешь в Ломакине и всех этих ужасов не увидишь. Я мужчина и, как тебе известно, всю свою жизнь солдат и немного поседел и полысел, но думаю, что ты меня за это не разлюбишь. Так, что ли? Вот как обстоит дело. Потерпи, моя дорогая. Скоро война все же кончится, и тогда заживем еще лучше».

«Лучше было бы видеть тебя, бесконечно целовать и много говорить о прошедших переживаниях, которые раньше с начала войны были очень и очень тяжелы, потом под Москвой веселые минуты, часы и месяцы разгрома сволочей и свидания с тов. Сталиным, нашим любимым вождем. Эти незабываемые минуты. Он даже меня спросил: где ваша семья? Я, конечно, сказал, и он радовался, что моя жена все же эвакуировалась из этого ада. Вот какой он великий человек. (…)

Одно скажу: ведь недаром я получил звание генерал-лейтенанта и орден Красного Знамени, и я два раза лично беседовал с нашим великим вождем. Это, конечно, так не дается. Тебе уже, наверное, известно, что я командовал армией, которая обороняла Киев. Тебе также известно, что я также командовал армией, которая разбила фашистов под Москвой и освободила Солнечногорск, Волоколамск и др. города и села, а теперь также командую еще большими войсками и честно выполняю задания правительства и партии и нашего любимого вождя тов. Сталина».

«Милая и дорогая Аличка!

Получил твое письмо и прочитал все твои наставления Кузину. Искренне благодарю за твою заботу о мне. Докладываю тебе, что твои приказания в точности уже выполняем. Живем мы теперь колхозом, в который входят: я, Кузин, Бородаченко, Хохлов, Воробьев и Маруся. Шура в тот же день твоего отъезда переселилась Куликову, ей там веселее.

Дорогая Аля! Ты как все равно унесла с собой от нас все наше веселье. Вдруг после такого шума сделалось так тихо. Какая-то пустота. Мы почти ежеминутно вспоминаем тебя, и все тебя жалеют. Врача у нас до сих пор нет. Все говорят, особенно Сандалов, который, кстати говоря, серьезно заболел – у него болят почки, что с твоим отъездом кто нас будет лечить. И представь, как только ты уехала, выходя из той хаты, в которой мы с тобой жили, поскользнулся и поранил легко себе руку, а лечить некому. Сумка есть санитарная, а тебя нет. Лучше бы было наоборот. Птица и та без тебя улетела. Вот сама видишь, что наделала. Ну не беспокойся, рука уже поджила, так себе царапина ерундовая. Отрадно только сообщить тебе, что фашистов бьем по-прежнему и гоним на запад».