Мифы финно-угров - Петрухин Владимир Яковлевич (книги без регистрации бесплатно полностью .txt) 📗
Однако сравнительно недавно, в 1970 г., археологи нашли в погребении одного из ярославских курганов не глиняный или бронзовый амулет, а остатки настоящей медвежьей лапы, на палец которой был надет серебряный перстень с сердоликовой вставкой. В могиле были погребены две женщины, рядом с одной из них — девочкой 11–13 лет — и обнаружена эта уникальная находка. Исследователи предположили, что перед нами — древнейшее свидетельство медвежьей свадьбы, широко распространенного мифологического сюжета о женитьбе медведя на девушке из человеческого рода.
Мордовская песня рассказывает о девушке, которая пошла по грибы, заблудилась и была унесена медведями в их дом. Там она рожает от медведя детей, печет пироги, занимается хозяйством. Наконец, она решается навестить родителей и берет с собой «мужа». Сама она заходит в избу, а медведя оставляет на дворе: тут братья лесной жены и убивают зверя. Сестра проклинает их — ведь они оставили ее без мужа и кормильца.
Мы еще не раз встретимся с этим сюжетом при изложении финно-угорских мифов: от браков со священными животными рождались богатыри-первопредки (таков Кудым-ош у коми). Интересно, что и в русском фольклоре Верхнего Поволжья сохранились пережитки этого мотива: ряженые медведями на свадьбах валили на пол девушек, мазали их сажей, а сама «молодая» — невеста — именовалась медведицей. У мордвы одна из родственниц молодых встречала их обряженной в вывернутую наизнанку шубу — изображала медведицу. У карел же медвежьи лапы повсеместно использовались в качестве свадебных оберегов.
Нужно добавить, что девочка не случайно была обручена с медведем после смерти: умершие до замужества, не избывшие свой жизненный срок, считались особенно опасными после смерти, так как становились злыми духами. Чтобы нейтрализовать опасность — возвращение умершей в мир живых, девочке подобрали подходящего лесного «жениха».
До сих пор непонятно предназначение амулетов-колец из ярославских курганов. По размеру они напоминают браслеты и не могут быть «обручальными». Тут нельзя не вспомнить ярославскую легенду, рассказывающую, как язычники клялись Волосу, а также отрывок из «Повести временных лет», где упоминается ритуал клятвы у русских до принятия христианства: дружинники в знак соблюдения мирного договора возлагают кольца-обручи и оружие перед кумиром. Неясно, с каким богом могли быть связаны эти амулеты, но, видимо, язычники рассчитывали на его покровительство и на том свете.
Финская заговорная грамота
Мы видим, как на чудских окраинах Руси уже в раннем средневековье переплетались финно-угорские, славянские, дохристианские, христианские и еретические идеи и обычаи. Об этом свидетельствуют также жертвенные места саамов и самодийцев, где среди массы жертвенных предметов могут быть обнаружены символы не только местного, но и христианского культа.
Результатом этого взаимодействия культур стала еще одна сенсационная находка, представляющая собой древнейший финский писаный текст. Одна из новгородских берестяных грамот, которых обнаружено ныне более 1000, датированная XIII в., содержит необычный текст, записанный кириллическими буквами:
Вот как его перевел один из ведущих финно-угроведов Е.А. Хелимский:
В грамоте употребляется знакомое нам имя небесного бога Юмала: ему принадлежат стрелы, которыми бог поражает злых духов — правит небесный суд (вспомним о чудесной способности финского владыки стрелять сразу тремя стрелами); показательно, что в финском фольклоре словом юмала могут обозначать и христианского Бога, и колдуна. Записанный заговор явно направлен против духов болезней — и в славянских заговорах их истребляют Божьи стрелы. Один из русских заговоров призывает: «И стрели батюшко, истинный Христос, в мою любимую скотинку своим тугим луком и калеными стрелами в ясныя очи, в сырую кость, и угони, выганивай двенадцать ногтей, двенадцать недугов, тринадцатый набольший».
Другой русский заговор не менее интересен для понимания того, насколько взаимными были представления финно-угров и славян. Сам Господь Саваоф «испускает» в этом заговоре от своего престола «царя грома и царицу моланию; царь гром грянул, царица молания огненное пламя спустила, молния освистала; разскакались и разбежались всякие нечистые духи; и как из тыя Божией милости, из грозной тучи вылетает грозная громовая стрела, и сколь она грозно и пылко и ярко, и приничево диявола изгоняет, и нечистаго духа КССН (неясная аббревиатура — имя демона), и мамонта насыльного, и нахожего у меня, раба Божия, и из двора выганивает, камень и древо разбивает». Божьи стрелы должны прогнать дьявола и насыльного «дворового мамонта» в свои прежние жилища. Дело в том, что представления о мамонте как о древнем допотопном чудовище, обитателе подводного мира, характерны для финно-угорского фольклора, и из него перешли в русский заговор.
Интересно, что среди финских слов в новгородской грамоте читается одно древнерусское — «суд»: видимо, представление о Божьем суде стало доступно прибалтийским финнам в результате русского христианского влияния — вспомним суд Яня Вышатича над волхвами. Юмала, в этом тексте небесный стрелок, уже явно ассоциируется с христианским Богом.
В свою очередь, по верованиям русских поморов, болезни — это стрелы, которые пускают из Корелы по ветру колдуны. Нойданнуоли — горящая стрела, выпускаемая колдуном, — не знает промаха. «С ветру» начинается колотье в суставах, которое именуется «стрелья» или «стрел». Тех же колдунов часто приглашают как целителей, ибо только они и могут вылечить болезнь, а также на похороны и свадьбу; они же считаются искусными кораблестроителями. Новгородская берестяная грамота — раннее свидетельство таких взаимосвязей русского и финского обрядового фольклора.
Гневливый громовник и небесная свадьба. Перкунас и Перкель
И другие финно-угорские небесные боги — саамский Айеке, финский и карельский Укко, мордовский Пурьгине-паз могут преследовать злых духов громовыми стрелами. Но здесь очевидно древнее германское и балто-славянское влияние на образы богов-громовников.
Великий русский филолог и историк А.А. Шахматов в начале XX в. записал у мордвы-эрзи замечательную свадебную песню, исполнявшуюся при приготовлении свадебного каравая:
Перевод этого текста таков:
Из последующего текста выясняется, что эти громы и молнии гремят и освещают дом отца жениха, куда должна прибыть невеста. Почему об этом поется в свадебной песне, нам поможет прояснить миф, записанный Мельниковым-Печерским. Громовник Пурьгине-паз решил жениться на земной девушке. Впрочем, имя ее — Сыржа, то есть Заря, — может выдавать небесное происхождение. Но во время брачного пира громовержец разошелся, принялся с грохотом сотрясать стол, а потом его взгляд засверкал молнией, дом загорелся, и жених с невестой вознеслись прямо на небо…
В одной мордовской сказке образ самого громовника несколько приземлен, ибо он изображен богатым государем (инязоро). Зато он не только женится на земной девушке, но и поражает молнией семиглавого змея.
