Этюды о моде и стиле - Васильев Александр Александрович (книги без регистрации бесплатно полностью .txt) 📗
Бабушке отдавили в московском трамвае родинку на ноге, начался рак с метастазами. Сперва ампутировали ступню, потом ногу до колена. А затем уже, третьей операцией — до бедра. Она ходила на костылях и скончалась до моего рождения, в 1955 году.
Жизнь с первым мужем не заладилась, и мама познакомилась еще в конце 1940-х годов с моим папой, одно время также работавшим в ЦДТ, Александром Павловичем Васильевым. Он был уже тогда знаменитым театральным художником. Мама полюбила папу беззаветной любовью и писала ему стихи.
Мой папа работал поначалу в провинциальных театрах, а потом, во время войны, стал главным художником фронтовых театров ВТО, а после войны — главным художником Московского театра имени Ермоловой. Во время гастролей Центрального детского театра в Киеве образовался я, единственный сын их. Я родился в Москве 8 декабря 1958 года и, сколько себя помню, всегда был в кулисах театра. В то время мой папа работал уже со знаменитым московским режиссером Юрием Александровичем Завадским, став главным художником Театра имени Моссовета. Папа реже брал меня в театр, нежели мама. Все же я с детства помню встречи с Любовью Орловой, Фаиной Раневской и Верой Марецкой — ведущими актрисами театра, которым папа создавал костюмы и декорации. Мама с папой бывали в гостях на даче у Орловой и Александрова; Любовь Петровна подарила маме рецепт фаршированного сыром красного перчика.
В Детский театр, особенно когда нянек не было, меня брали чаще. Я помню себя в кулисах на маленькой табуретке — мама занята в спектакле «Один страшный день». Потом — «Забытый блиндаж», единственная ее маленькая отрицательная роль — немецкой шпионки. Изумрудно-зеленый «английский костюм» и белая кожаная шляпа — мама сидит в кресле в баре и курит! Курила она лишь в этой роли и только на сцене. Роли в «Питере Пене», «Сказках Пушкина», «Хижине дяди Тома», «Традиционном сборе», «Одолень-траве». Забытые названия, некогда гремевшие по Москве театральной.
Мама работала вместе с Георгием Товстоноговым, Марией Кнебель, Сергеем Михалковым, Виктором Розовым, но часто уступала свои роли другим артисткам. Славы земной она не жаждала никогда. И в партию ни мама, ни папа никогда не вступали, а тогда это очень вредило карьере.
Внешняя и внутренняя красота мамы привлекали к ней художников и скульпторов. Ее фотографировал Наппельбаум; кроме ее собственного супруга, маму писали Татлин, Ромадин и Булгаков, лепили Никогосян и Яблонская.
Еще в 1960-е годы мама стала сниматься на телевидении и играть на радио, особенно в поэтических композициях. Помню ее в роли матери Герцена в телефильме «Былое и думы», большую роль в телеспектакле «Тещины языки», радиопостановки с режиссером Мариной Турчинович. Мама же и привела меня на телевидение — там я дебютировал в восьмилетнем возрасте в передачах «Театра «Колокольчик», потом в качестве ведущего воскресного «Будильника» — с маминой приятельницей и коллегой по детскому театру Надеждой Румянцевой.
Но маму уже тогда преподавание влекло больше актерства. В середине 1960-х годов она вернулась в Школу-студию МХАТ, будучи еще актрисой театра, и поступила в аспирантуру к своему любимому профессору сценической речи, немке из Эстонии Елизавете Федоровне Сарычевой. Отыграв на сцене ЦДТ двадцать пять сезонов, мама с радостью и легкостью исполненного долга в 1972 году ушла на пенсию, чтобы стать педагогом кафедры сценической речи в своей альма-матер, где в конце жизни была уже профессором. Со временем она стала преподавать сценическую речь и в цыганском театре «Ромен», в кукольном театре и в театре «Камерная сцена».
Еще один поворот судьбы — и в те же годы маму приглашают в Хореографическое училище Большого театра. Мама становится педагогом актерского мастерства вместе с такими корифеями театральной педагогики, как Македонская и Недзвецкий. Много, ох как много замечательных русских балетных артистов училось у мамы. Приведу лишь неполный звездный список: Алла Михальченко, Владимир Деревянко, Нина Ананиашвили, Андрис и Ильзе Лиепа, Николай Цискаридзе…. Балет в ее жизни — волшебное искусство. В 1940-е и в 1990-е годы мама была знакома через одноклассниц сестер Щербининых с Майей Плисецкой, нашей соседкой по имению в Литве. Мой папа работал трижды над декорациями и костюмами Большого театра; им были оформлены «Лесная песня», «Мазепа» и «Снегурочка». А мамины ученики блистали на сцене Большого долго, блистают и теперь, когда ее уже нет.
Студия МХАТ была для мамы родным домом. С радостью шла она на занятия. Всегда приветливая, веселая, элегантная. Мода немного значила для мамы, но стиль одежды — все. Как она умела носить шляпы, подбирать тона блузок и шалей, закалывать старинные камеи, оттенять овал лица жемчужным ожерельем, подчеркивать тонкость удивительного профиля бирюзовых в серебряной филиграни серег. Мама была человеком утонченного вкуса, чуть-чуть старинного, но совсем русского и незыблемо классического, которого теперь в Москве начала XXI века и днем с огнем не сыскать. Она была запоздалым цветком Серебряного века — убежденной монархисткой, портреты августейшего семейства стояли в ее уютной спальне. Почитала поэтическое слово и сама писала стихи. Мама боготворила Марину Цветаеву, сердцем чувствовала ее дар и ее трагедию. Обожала Анну Ахматову; встречалась с ней самой в 1944 году и читала в студии ей же ее стихи. Дружила с Михаилом Светловым, Николаем Асеевым, Наумом Коржавиным и Кариной Филипповой, сказавшей о ней: «Трель соловья в оправе Фаберже».
Как-то Михаил Светлов написал:
Мама хоть и была Раком по гороскопу, но очень любила путешествовать. Особенно поездом. Ей нравилось мерное чередование пейзажей за окном — тогда она мечтала, тогда она молилась. Мы много ездили по стране, бывали в Закарпатье, в Крыму, на Днепре, в Ленинграде. Всегда мама хотела подарить нам, своим детям, Наташе и Сане, самое доброе и прекрасное, радостное и светлое, и ощущение счастливого детства было ее рук делом. Мама говаривала: «Сколько в детей вложишь, столько тебе и вернется!» И мы всегда старались вернуть свой долг сторицей. После моей эмиграции во Францию, более двадцати лет назад, я долго не мог встречаться с мамой: письма и телефон — все, что было между нами. Сестра тогда тоже жила с мужем журналистом Андреем Толкуновым и сыном Митей в Нью-Йорке. Так что в 1980-е годы мама оказалась в разлуке с детьми, хотя и с любимым мужем, которым восхищалась. Но как только ей позволили уже в эпоху Горбачева приезжать в Париж, она смогла часто бывать в прекрасной Франции и полюбила ее. До того она была там лишь однажды, в мае 1965 года, во время гастролей Театра имени Моссовета. Мама побывала и в Германии, и в Англии, и в Югославии, и в Чехии, а уже из Парижа нам удавались поездки в Андалузию, в Монте-Карло, в Бельгию, в Голландию и Италию.
С первого взгляда мама влюбилась в Константинополь — Стамбул, когда ездила на премьеру моего «Щелкунчика» в Анкаре. И всегда обожала Литву, родной Павильнис.
В Париже у мамы сложились замечательные, доверительные отношения с русской эмиграцией. Она любила и умела дружить как никто. Одаривала всех, словно добрая фея, и заботой, и теплотой. Во время увлекательных летних поездок во Францию мама познакомилась с замечательными женщинами: Натальей Петровной Бологовской — портнихой и актрисой, с балеринами «Ballet Russe» — Ольгой Старк, Татьяной Лесковой, Ксенией Трипполитовой, с певицей кабаре Людмилой Лопато, с хористкой «Русской оперы Елисейских Полей» Тусей Замчаловой, с чилийской художницей Ириной Петровной Бородаевской, брюссельской семьей русского графа Апраксина, с парижской графиней Жаклин де Богурдон. Но более всех в Париже ей были все же близки московские актеры Лев Круглый и Наталья Энке, с которыми путешествовала по Франции. Конечно, все эти впечатления и новые знания мама дарила затем своим студентам, как в Школе-студии, так и в Славянском университете в Москве, заведующей кафедрой сценической речи в котором она была в последние годы. Она составила удивительный «Словарь забытых и малоупотребляемых слов русского языка». Любовь к родному языку и речи она сумела привить и детям. А как она умела радоваться нашим успехам! Как принимала она новые статьи своей дочери Наташи, известной журналистки и преподавателя МГУ, комплименты в адрес моей книги «Красота в изгнании», а вместе с тем она могла быть и строгой, и требовательной, но всегда духовной, стоявшей выше мелочей жизни.
