Элевсинские мистерии - Лауэнштайн Дитер (библиотека книг бесплатно без регистрации .txt) 📗
Три первые песни следуют мистериальному порядку стихий: ветер, вода, земля и огонь. Эта схема даже подчиняет себе природные данности, поднимая бури в обычно спокойной Пропонтиде и повергая в штиль нередко штормящее Черное море. Кроме того, реки, которые аргонавты посещают в Малой Азии, хотя и опознаваемы, однако же носят не профанические имена, а мифические, из Гадеса, чем Аполлоний — столь же недвусмысленно, как Гомер в "Одиссее" начиная с XI песни, — указывает, что II песнь "Аргонавтики" разыгрывается в подземном царстве.
Фон образуют микенские мифы, в которых аргивская Гера занимает то место, которое в Элевсине приличествует Матери полей. Гера помогает Ясону и его героям получить золотое руно и вернуться домой. Изначально руно принадлежало летучему овну, которого Гермес даровал первым микенским царям для укрепления их власти. Когда же жрец Фиест похитил этого овна у своего брата, царя Атрея, Ге-лиос — солнце — так разгневался, что повернул вспять и погнал коней с запада на восток. Эти братья — ипостаси небесных Близнецов, из которых облеченный жреческим саном совершает попятный путь через Тельца, Овна, Рыб и т. д., то есть похищает золотого овна и тем обретает посвящение, которое являет ему "солнце в полуночном блеске". Около 700 года до Р.Х. пророк Исайя тоже показал своему царю Езекии возвратный ход солнца, зримый ночью, как знамение, поданное Господом в тяжелейшую годину (Ис. 38:8). Тот же знак в "Одиссее" (Од. 12,382 ел.) мы уже рассматривали.
Одно из фессалийских преданий сообщает, как распространялась эта мистерия в ослабленной форме — вместо овна только его руно; "одиночка" Афамант был товарищем Атрея в Фессалии, которая поддерживала тогда тесные отношения с Беотией, где Кадм недавно основал Фивы. Отцом этого Афаманта был царь Эол (не владыка ветров с Мальты!), а братом — Сисиф, строитель Коринфа. Женат он был на дочери Кадма Ино. Когда ее сестра Семела под Рождество зачала от Зевсовой молнии младенца и при этом сгорела — спасенный зародыш Зевс выносил в своем бедре и родил ровно через двенадцать дней, на Крещенье, — Ино (в январе-феврале) стала пестуньей этого ребенка. Поскольку же она, менада, выполняя эту службу, два месяца отсутствовала дома, Афамант решил, что жена умерла, и взял за себя простую девушку Нефелу ("облако"). В конце концов Ино вернулась и, увидев соперницу, велела своим челядинкам (в июле-августе) поджарить семенное зерно, чтобы оно не могло взойти, Затем (в октябре) она провозгласила мнимый оракул: бесплодие полей прекратится, только если сын Нефелы Фрикс будет принесен в жертву. Афамант волей-неволей подчинился и приготовил мальчика, к жертвоприношению; однако (ко времени Элевсиний под небесным Стрельцом) Гермес спас Фрик-са и его сестру Геллу и с помощью летучего златорунного овна перенес в Колхиду. По пути Гелла упала в названный ее именем Геллеспонт. В Колхиде, по ту сторону Черного моря, Фрикс принес овна в жертву, а его золотое руно раскинул на ветвях дуба.
За этим-то руном и отправился Ясон. Дома же, в Беотии, царь Афамант впал в безумие и убил своего сына Леарха, матерью которого была Ино, — посчитал сына не то львом, не то оленем. После этого Ино с сыном Меликер-том бросилась в море и стала Левкотеей, Белой богиней, а Меликерт — божественным мальчиком Палемоном, что плавает на дельфинах.
Бегство Фрикса в Колхиду в культовом посвящении означает то же самое, что и перенос Ифигении в Тавриду. Леарх и Фрикс опять-таки соответствуют небесным Близнецам, которые в мистериях под знаком Стрельца мистически убивают друг друга. Леарх, подобно Кастору, следовал естественному пути солнца, и потому отец спутал его в небе со "Львом" или оленем (под знаком "Девы" Артемиды). Фрикс, как Полидевк, следовал против солнца путем, которым распоряжался Гермес, а потому ехал верхом на небесном Овне и потерял сестру Геллу под зимним Водолеем. Когда он в Колхиде раскидывает золотое руно на дубе, дуб этот знаменует мировое древо, на котором, согласно философу Ферекиду (VII век до Р.Х.), природа раскидывает вышитые покровы. Если этот покров начинает светиться золотом, мист пробуждается в Элизии и видит там подземное солнце, по-египетски Осириса, "солнце в полуночном блеске".
Добыча золотого руна сопоставима в "Одиссее с посещением острова Тринакия, где наряду с быками были и священные бараны (11,108); успешное свершение, однако, ждет лишь в Одиссеевом супружеском покое на Итаке. Добыча золотого руна схожа и с одолением Минотавра в Кноссе, но не вполне, ибо в Колхиде Медея недвусмысленно говорит Ясону: "Царь же Эит [Ээт. — Н.Ф.] не такой человек, каким по рассказам был Пасифаи супруг, Минос; и можно ль равняться мне с Ариадной?" (111,1107 ел.)
Греческая пословица делает обеих жен Афаманта, божественную Ино-Левкотею и человечески-естественную Нефелу, символами предприятия гениально задуманного, но закончившегося весьма тривиально: "Вместо богини — женщина, как у Афаманта".
До Афаманта примерно то же произошло у Иксиона с Герой: Иксион (отец Тесеева друга Пирифоя, тщетно домогавшегося Персефоны), допущенный Зевсом к трапезе богов, тотчас принялся искать любви Геры. Зевс сделал вид, будто уступает его домогательствам, но подсунул ему облачное подобие Геры, от которого затем родились кентавры. Иксион же в наказание был привязан к огненному колесу, которое, прокатившись по небу, до сих пор кружится в Гадесе. Колесо Гадеса — это солнце полуночи, Иксион — посвященный.
Остановки "Арго" на Черном море отвечают тем, какие входят в Одиссееву Вторую оргию начиная с двух его посещений Цирцеи. Они соответствуют пребыванию аргонавтов у прорицателя Финея, на месте будущего Византия. Необузданная Цирцея превращала своих гостей в свиней — Финея точно так же терзали Гарпии, псы Зеве-са, смердящие воздушные демоны чувственности, которых приносил ласковый западный ветер. Но среди аргонавтов находились сыновья холодного северного ветра, они и освободили Финея (Ил. 16,150; Од. 1,237; 14,371; 20,66 ел.; Apr. 11,76 слл., 282, 288 слл.). Как Гомер усиливает дурные черты Цирцеи-Кирки (Од. 10) в Скилле (Од. 12,255), так Аполлоний, усилив терзания Финея, возводит их в дурные обычаи тибаренов и моссинеков (II, 1010 слл.), что живут, "словно свиньи", вокруг бесполых амазонок.
К концу этой песни шум очищает остров Аретиаду от Стимфалийских птиц, использующих свои перья как стрелы (11,1030 ел.). Если говорить о нисхождении мистов в телесность, то остров соответствует области чресел, мистически же — "колесу" над пупком; его вырождение проявляется как гнев, властолюбие и человеконенавистнические замыслы в образе перьев-стрел. "Одиссея" и евразийская мистика едины в том, что Харибда, или гнев с его оккультным источником вблизи пупка, есть наиболее опасное препятствие на пути миста. Там может спасти только бог. В нашей реконструкции Элевсиний Гера и Афина не допускают волков в Телестерион и тем обрекают на провал властолюбивый план Гефеста. Увы, не удалось прояснить, каким образом трещотки Геракла и бряцающее оружие аргонавтов помогают подавить вскипающий гнев и какое поведение и практика отвечают ныне этим звуковым картинам. Как бы там ни было, мистически Арес должен покинуть эту сферу и возвыситься до горлового лотоса, дабы там осенить огнем силу речи. В итоге он благодаря гармонии должен слиться с сердечным лотосом, с Афродитой.
Теперь подробнее: если Гомер вслед за очищенной и затем прорицающей Цирцеей приводит Одиссея к "бродящим утесам" (Од. 12,61), то у Аполлония после прорицателя следуют сшибающиеся скалы Босфора (П,317;55О). Гомер говорит о двух пролетающих между утесами голубях, один из которых гибнет, тогда как второй доносит амброзию Зевсу (то есть телесно — голове); мертвый голубь затем оживает. Аполлоний ведет речь лишь об одной голубке, которая, летя впереди корабля — телесно мистическим путем сверху вниз, — теряет между скалами перья хвоста (Од. 12,69–74; Apr. 11,573). Аполлоний едва ли понимает мистический знак Гомера. Бродящие утесы или сталкивающиеся скалы суть телесный образ сердца.
