Веселие Руси. XX век - Коллектив авторов (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗

Официально в тезисах Агитационно-пропагандистского отдела ЦК ВКП(б) водочная монополия рассматривалась как вынужденная мера из-за крайней нужды в средствах для поднятия народного хозяйства. В качестве второй причины называлась необходимость противодействия самогоноварению, которое, как утверждалось, стало «средством перекачки сотен миллионов рублей от бедняцко-середняцких слоев крестьянства к наиболее зажиточным слоям» и к тому же потребляло значительное количество товарного зерна.

В 1927 году Сталин в одной из бесед с иностранными рабочими, часто приезжавшими в то время в СССР для ознакомления с практикой построения социализма в отдельно взятой стране, разъяснил причины принятого решения вставшей перед властью альтернативой – либо «пойти в кабалу капиталистам, сдав им целый ряд важнейших заводов и фабрик, и получить за это известные средства», либо «ввести водочную монополию для того, чтобы заполучить необходимые оборотные средства для развития нашей индустрии своими собственными силами». Сталин ссылался и на Ленина, который, по его словам, признавал, что «в случае неполучения необходимых займов извне придется пойти открыто и прямо на водочную монополию, как на временное средство необычного свойства» [564]. Далее в беседе, отмечая государственный доход от продажи водки (более 500 миллионов рублей), генеральный секретарь высказывал сомнение относительно снижения алкоголизма в случае прекращения водочной торговли, указывая на то, что «крестьянин начнет производить свою собственную водку, отравляя себя самогоном». В конце концов Сталин сформулировал задачу советской власти относительно «водочного вопроса» следующим образом: «Сейчас наша политика состоит в том, чтобы постепенно свертывать производство водки. Я думаю, что в будущем нам удастся вовсе отменить водочную монополию, сократить производство спирта до минимума, необходимого для технических целей, и затем ликвидировать вовсе продажу водки» [565].

Заявление было обстоятельным и аргументированным, но генсек, как это не раз бывало, лукавил. Никаких достоверных подтверждений о принятии Лениным этой идеи не имеется. Известно, правда, ленинское письмо Сталину для членов ЦК от 13 октября 1922 года, заканчивавшееся фразой: «С Внешторгом мы начали рассчитывать на золотой приток. Другого расчета я не вижу, кроме разве винной монополии, но здесь и серьезнейшие моральные соображения…» [566]. Таким образом, «винная монополия» упоминалась Лениным явно в негативном плане, да к тому же лишь применительно к сфере внешней торговли и валютных поступлений. Но, по словам самого Сталина, эта ссылка помогла на пленуме ЦК партии в октябре 1924 года убедить колебавшихся и принять решение о введении водочной монополии [567].

Расчеты на полное вытеснение самогона казенной водкой, особенно в деревне, так и не оправдались, и это были вынуждены признать в 1929 году организаторы новой противоалкогольной кампании. Ведь из пуда хлеба можно было выгнать 10 бутылок самогона, стоивших на рынке примерно 10 рублей. Выгода была очевидной, поскольку пуд муки стоил всего 50–60 копеек, и часто беднейшее население деревни гнало самогон специально на продажу, что обеспечивало верный и сравнительно легкий заработок. «3–4 раза прогонишь как следует, можно, пожалуй, и лошадь купить», – оценивали преимущества этого промысла сами крестьяне, тем более что согласно классовому подходу с бедняка брали гораздо меньший штраф. Кроме того, самогоноварение становилось главным источником дохода для крестьянских вдов и их детей (иначе общине пришлось бы содержать их за свой счет); по традиции оплачивали спиртным и общественную «помочь». По расчетам экономистов, около трети всего производимого самогона шло на рынок, и это давало продавцам доход в 280 млн рублей [568].

Власти и формально, и по сути свернули борьбу с самогоноварением. Новый уголовный кодекс 1927 года вообще не предусматривал какого-либо наказания за домашнее производство самогона [569]. Этот странный и единственный в 70-летнем советском законодательстве шаг способствовал распространению самогоноварения и приобщению к нему крестьян, в том числе молодежи.

По-видимому, Сталин не случайно обошел молчанием проблему народного здоровья и недвусмысленно дал понять, что рассматривает водку, прежде всего, в качестве средства увеличения государственного дохода. Более интеллигентные партийные и государственные деятели, такие, как ведущий идеолог Емельян Ярославский или нарком здравоохранения Николай Семашко, на первый план выдвигали как раз необходимость «вытеснения более опасного для здоровья и более доступного населению самогона» [570]. Твердо был настроен на временный и исключительный характер этой меры и нарком финансов Сокольников: «По пути пьяного бюджета мы пойти не можем и не должны… разрешив эту продажу, мы должны вместе с тем взять твердый курс ограничения потребления алкоголя в стране», которое должно было составлять более 1/3 от объема довоенного выпуска [571]. Но уже в январе 1926 года Сокольников был снят со своего поста.

Плоды принятого в 1925 году курса появились очень скоро. К 1928 году производство водки стремительно возросло: с 4 до 41 млн ведер в год. Доходы от ее продажи были уже вполне сопоставимы с дореволюционными, хотя и уступали по доле в бюджете: 12 % в 1927 году против 26, 5 % в 1913 году. Помянутые Сталиным 500 млн рублей весьма внушительно выглядят на фоне суммы 800 млн рублей – всех государственных капитальных затрат в 1926 году [572]. После некоторых колебаний цены (вызванных поиском ее оптимальной величины, чтобы составить конкуренцию самогону) она установилась в 1926 году на приемлемом для работающего горожанина уровне – 1 руб. 10 коп. за бутылку. При этом иные «совработники» старались убедить других и себя в том, что пьянство останется атрибутом классово чуждых элементов и послужит к их скорейшему исчезновению: «Пусть буржуазия прокучивает свои деньги в ресторанах, пивнушках и кафе – это принесет только пользу советскому государству, которое еще больше обложит налогом владельцев пивных и ресторанов» [573].

Однако потребление росло вопреки этим идеологически выверенным прогнозам. «Монопольная статистика безжалостно свидетельствует, что за три года продажи вина столицы дошли уже до 65 % довоенного потребления, и что еще хуже – потребление продолжает расти», – искренне удивлялся такому противоречию опытный врач и участник дореволюционного «трезвенного движения» Д.Н. Воронов.

Тем не менее, по вполне официальным данным самого Центроспирта, к 1928 году на среднюю российскую душу приходилось уже 6, 3 литра водки, что составляло 70 % от довоенного уровня [574]. При этом сохранялись прежние питейные традиции: горожанин пил намного больше крестьянина, хотя и в деревне потребление спиртного увеличилось, во многом благодаря фактической легализации самогоноварения. Одновременно к дореволюционному уровню приблизились показатели прямых и косвенных потерь от пьянства, заметно помолодевшего. Исследования бюджетов рабочей молодежи показали, что в 1925 году юные строители социализма тратили на спиртное уже больше, чем до революции. Только за 1927/1928 год было зарегистрировано 300 ООО «пьяных» преступлений, ущерб от которых оценивался (вероятно, по разной методике подсчета) от 60 млн до 1 млрд 270 млн руб. [575]

Не оправдалась и надежда на снижение масштабов самогоноварения. Попытка вытеснить самогонку путем выпуска в продажу казенного вина при цене 1 руб. 10 коп. за бутылку, увенчалась успехом в основном в городах, где цена на самогонку держалась сравнительно высоко – 70 коп. за бутылку и выше. При такой разнице в ценах городской потребитель предпочитал покупать менее вредное «казенное вино», что легче было сделать в многочисленных торговых заведениях, нежели разыскивать продавца самогонки и подвергать себя неприятностям со стороны милиции. Но для деревенского потребителя слишком соблазнительной была дешевизна самогонки, заготовительная цена которой была ниже цены казенного вина в 4 раза, а покупная цена на местном рынке – в 2, 5 раза. В итоге в деревне самогоноварение и при водочной монополии не только не уменьшилось, но даже возросло, особенно после временного увеличения цены на водку до 1 руб. 50 коп. «У нас самогон все село пьет… Как же! Через каждый двор – свой завод. Нам Госспирта не надо, мы сами себе – Госспирт! У нас только покойник не пьет», – простодушно рассказывал деревенский парень корреспонденту молодежного журнала.