Веселие Руси. XX век - Коллектив авторов (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗

Логику и стиль этого заявления можно не комментировать – в нем запечатлены и уровень мышления советского «начальника», и его представления о народном благоденствии в 1936 году. Но ведь и у самого вождя, по свидетельству того же Микояна, был вполне определенный критерий уровня развития общества: «Стахановцы сейчас зарабатывают много денег, много зарабатывают инженеры и другие трудящиеся. А если захотят купить шампанского, смогут ли они его достать? Шампанское – признак материального благополучия, признак зажиточности» [642].

Ответом на пожелание было специальное постановление правительства «О производстве советского шампанского, десертных и столовых вин Массандра» и стремительное увеличение изготовления этого напитка до планируемых 8 млн бутылок в 1940 году. Знаменитый завод «Абрау-Дюрсо» близ Новороссийска выпускал до революции лишь 185 тыс. бутылок, а за время с 1920 до 1936 года – по 100–120 тыс. бутылок в год. Сталин решил перейти к кардинальным мерам: в начале 1936 года состоялось решение партии и правительства о передаче всего винодельческого хозяйства (в том числе и виноградарства) в ведение Наркомпищепрома, а затем в июле того же года было принято постановление ЦК и СНК СССР об энергичном развитии винодельческой промышленности в стране, в частности – о выпуске шампанских вин на ближайшее пятилетие (1937–1941 ггоды) в размере 12 млн бутылок, т. е. об увеличении выпуска шампанского в 60 раз!

Наркому Микояну пришлось в ударные сроки «поднимать» новую отрасль и, в том числе, изучать и опыт виноделия в лучших хозяйствах царского времени и современные технологии изготовления знакового для Сталина шампанского (проведение брожения не в бутылках, а в резервуарах большой емкости – акротофорах). Первый завод, работавший по этому способу, был организован в Ростове, разместившись в недостроенных цехах маргаринового завода.

Всего же в 1940 году государственная винодельческая промышленность СССР выпускала 115 наименований марочных вин, переработала 300 тыс. тонн винограда и выработала 135 млн литров виноградных вин и 8 млн бутылок шампанского, без учета изготовленного колхозами и колхозниками вина, которое оставалось во внутриколхозном обороте. Таким образом, фактическая выработка вина была значительно выше приведенных цифр [643].

Утверждавшийся официальной пропагандой тезис о превосходстве социализма «снимал» и вопрос о действительных причинах пьянства и других антисоциальных явлений. На много десятилетий вперед они были объявлены пережитками прошлого: «Корни алкоголизма в старом быту. В дореволюционной России труд был тяжелым ярмом, вынужденной повинностью, фактором угнетения и потому способствовал алкогольным зарядкам. Труд в социалистическом Союзе, труд коллективный, принимает здоровые, радостные формы, становится делом доблести и чести, геройства и славы, исключающим потребность в алкогольном забытье или возбуждении» [644]. Один из призывов ЦК ВЛКСМ к Международному юношескому дню в 1936 году утверждал: «Пьянки – главный метод вражеской работы среди молодежи».

В этой атмосфере становилось невозможным и сколько-нибудь научное исследование вопроса: при опросах граждане не давали столь откровенных ответов относительно выпивки, как в 1920-е годы. Искажала действительность и статистика, сообщая заведомо заниженные цифры любых антисоциальных проявлений [645].

В деревне государственная водка, кажется, все же восторжествовала над крестьянским самогоном. При колхозной системе и больших планах государственных поставок зерна в 1930-е годы изготавливать спиртное в домашних условиях стало значительно труднее. Некоторые историки полагают, что, по всей видимости, самогоноварение сошло на нет. Судить об этом можно по редким упоминаниям как в архивных, так и в опубликованных источниках (но кто бы позволил сообщать о таких фактах, особенно в печати?). Кроме того, в деревне стало меньше мест, где можно было выпить вне собственной избы, так как большинство кабаков, являвшихся частными предприятиями, были закрыты [646].

Поворот к установлению в стране тоталитарного режима вызывал в начале 1930-х годов оппозицию в самой партии. Программа «Союза марксистов-ленинцев» М.И. Рютина специально призывала товарищей по партии выступить «за уничтожение позорного сталинского пьяного бюджета и спаивания рабочих и трудящихся масс». Особую опасность диктатуры оппоненты Сталина видели в деморализации самой партии, члены которой «превращаются просто в мещан и обывателей, другие – погружаются в непробудное пьянство, третьи начинают развратничать и т. д.» [647] Подобные протесты уже не могли повернуть события вспять, официальная пропаганда утверждала новый курс «алкогольных мероприятий».

Строительство «нового быта» в 1920-1930-е годы проходило на старом фундаменте питейной политики. Какие только кавалерийские атаки не предпринимали некоторые большевики-идеалисты на «алкогольный пережиток» царских времен, но все они разбивались о народные традиции и привычки. Пить продолжали и на лавочке перед избой, созерцая уходящую за горизонт деревенскую дорогу, и в городских общежитиях новых пролетариев, заполняя чоканьем кружек тоскливый промежуток между звучными гудками заводов и фабрик, пили и за красными стенами московского Кремля, оживляя зеленым стеклом и игристым вином напряженные будни государственной службы. Отказываться от столь доходной статьи бюджета в период начала великих строек коммунизма представлялось нерациональным. Поэтому, к обоюдной радости партийной элиты и рядовых тружеников, сорок градусов продолжали согревать советских людей в холода воцарившегося сталинского «слова и дела».

Глава 9

Наркомовские сто граммов: водка в окопах

А.Я. Лившин

Алкоголь и Великая Отечественная война – тема сложная, деликатная и в чем-то «неудобная». Коллективная память нашего общества о войне определяется не только реальными знаниями и рациональными представлениями об этом трагическом и одновременно героическом периоде истории. Вокруг войны сложилась устойчивая мифология, которая во многом и формирует взгляды и мнения большинства современных людей. В структуре мифов и символов военной эпохи есть место массовому героизму, боевой стойкости и высокому моральному облику советского человека, но в нее плохо вписываются такие «низкие» проблемы, как алкоголь и пьянство, преступность и девиантное поведение. Да и нечастые в экстремальных обстоятельствах простые радости обычного человека: встречи с друзьями, радость от умеренной выпивки и еды, от общения с противоположным полом – выглядят необычайно далекими от традиционных представлений о суровой военной поре.

Давно подмечено, что в периоды величайших испытаний возникает огромная психологическая напряженность, картина мира искажается в сторону утопизма. Военная мифология начала создаваться уже тогда, непосредственно в годы противостояния с фашистской Германией: сама война и вдобавок официальная пропаганда усиленно продуцировали новые мифы, на которые была столь богата советская история. Они отчасти заслоняли и замещали предыдущие фундаментальные мифы, например о Гражданской войне и коллективизации. Среди господствовавших представлений о человеке на войне совсем невелика роль бытовой практики бойца на фронте и работника в тылу. Проза военной жизни, далеко не всегда героическая, уходила все дальше и дальше на периферию общественного сознания. Мифы являли собой противоречивое сочетание правды и вымысла, реальной повседневной героики, пропущенной сквозь призму официальной пропаганды, и идеологической символики сталинского СССР.