Республика словесности: Франция в мировой интеллектуальной культуре - Зенкин Сергей (полная версия книги TXT) 📗
В самом деле, никогда прежде мир литературы не был так радикально разделен в политическом плане. Так называемый «прогрессивный» лагерь, объединяющий как коммунистов, так и некоммунистов, был представлен Национальным комитетом писателей (НКП), институцией, восходившей к Сопротивлению, и такими изданиями, как «Леттр франсез», «Нувель критик», «Тан модерн» и «Эспри». В 1947 году писатели-коммунисты открывают кампанию против засилья популярной американской литературы и возвращения на книжный рынок книг писателей-коллаборационистов. Эльза Триоле, которая закладывает теоретические основы распространения прогрессивной литературы, в марте 1948 году на одной из конференций НКП высказывает сожаление по поводу отсутствия «боевой критики» в «прогрессивном» лагере:
Левые интеллектуалы не понимают, что любая книга — это оружие, которое может быть за нас или против нас.
Боевой критике наших противников мы противопоставляем такую критику, которая отстаивает честь судить о книге лишь по ее художественным качествам. У нас говорят: «Эта книга принадлежит перу писателя большого таланта, таланта пагубного, но тем не менее таланта […]».
В том, что касается суждений о талантах и художественных достоинствах, левые интеллектуалы принимают тезис противника и не верят в ценность нашей литературы [480].
Противники левых печатаются в «Фигаро литтерер», «Табль ронд», на смену которому с 1953 года приходит «Паризьен», в то время как в лагере крайне правых, вишистов и коллаборационистов происходит реорганизация, сначала незаметно, а затем, с 1948 года, и открыто. То, что морализм был перенят прогрессивными писателями, вызывает ответную реакцию со стороны правых писателей, которые провозглашают себя сторонниками искусства для искусства и отстаивают теперь уже «безответственность» писателя. На стороне правых — выдающиеся писатели нового поколения, прозванные «гусарами» (Жак Лоран, Роже Нимье, Антуан Блонден). Выбрав мишенью символически доминирующую фигуру Сартра, они во имя искусства для искусства разоблачают в нем наследника пропагандистской литературы в духе Поля Бурже и его университетского академизма [481]. В ответ «Тан модерн» причисляет «гусаров» к «фашистской» тенденции [482]. Даже не заходя так далеко, можно уже отметить сугубо формальный характер этой попытки воскресить принцип искусства для искусства, который выбран, собственно, для того, чтобы снять вину с писателей-коллаборационистов, осужденных во время чисток. При этом ему противоречит как весьма ангажированная публицистика «гусаров», так и их сочинения, идеологическое послание которых — реабилитация писателей-коллаборационистов и режима Виши — не очень трудно расшифровать; искусству для искусства противоречит и сам выбор жанра: предпочтение отдается здесь историческому роману [483].
Противостояние между двумя лагерями достигает кульминационной точки в 1955 году, в условиях парламентского кризиса левых и подъема пужадизма, способствуя более четкому идеологическому размежеванию на правых и левых. В марте 1955 года «Тан модерн» выпускает номер «Левые», пытаясь разобраться в различных раздениях левого движения (в частности, между СФИО [484] и ФКП) и призвать интеллектуалов к новому Народному фронту. А также подтвердить актуальность категорий правого и левого, выступая против весьма ощутимой — особенно со стороны правых — тенденции отрицать их. Настаивая на относительности понятий правого и левого, Клод Ланзманн выдвигает идею, что левые, воплощая отрицание, неприятие, утверждаются не иначе как определяя правых, конституируя правых в качестве антагонистов [485]. По этой же причине номер открывался большой статьей Симоны де Бовуар под названием «Правая мысль сегодня» [486].
В этой статье она анализирует риторику правых: защиту западной цивилизации, определение коммунизма как варварства, гуманизм, который наделяет званием «Человека» только «цивилизованных» людей и отказывает в нем «массам». Таковы идеи, с помощью которых буржуазия превращает защиту своих собственных привилегий в общечеловеческое дело. Она показывает также двусмысленность позиции правых идеологов, которые, будучи интеллектуалами и специалистами, не пользуются доверием буржуазии и поэтому, а также из-за неприятия ими посредственности и всякого рода унизительных материальных ограничений вынуждены искать пристанища в идеологических высотах и прославлять достоинства весьма абстрактной концепции человечества. По мнению Бовуар, эти идеологи (Ницше, Шпенглер, Шелер, Ясперс и многие другие) дают научно обоснованные оправдания, необходимые для утверждения превосходства буржуазии и для легитимизации ее привилегий, которые, таким образом, оказываются данными от природы или, по крайней мере, совершенно заслуженными. Теория элиты, проповедуемая правой мыслью, прославляет святость, гения, сверхчеловека, героя и основывается, таким образом, на известных культурно-исторических оппозициях — господа/рабы, великие люди/ массы, элита/народ и т. п., на превознесении вкуса, элегантности, короче, на тех ценностях, благодаря которым элита утверждает свою исключительность, то есть расстояние, отличие, отделяющее ее от остальных смертных. Именно это отрицание законов множества и, тем самым, законов статистики заставляет правую мысль оспаривать науку, противопоставляя ей исключительность и случай, тогда как даже буржуазия верит в науку. В этих же концепциях коренится и антиинтеллектуализм правой мысли, поскольку она отказывает массам в доступе к культуре и знаниям. Выступая хранилищем вечных ценностей, доступных немногим избранным, Искусство пользуется особым предпочтением этих идеологов, и они беспрестанно твердят об угрозе смерти, которую несет с собой нивелирование общества. Однако представитель левых, пишет Симона де Бовуар, не только не смиряется с подобной аннексией Искусства буржуазией, но, напротив, открыто выступает против нее, тем более что в прошлом литература «часто представляла собой бунт против буржуазии: достаточно процитировать Рембо, Малларме, сюрреалистов» [487]. К тому же, продолжает она, с момента окончания последней войны правые писатели признают и что есть сил защищают как раз неангажированную литературу, тогда как во время Оккупации, полагая себя на стороне победителей, правые упрекали интеллектуалов за то, что они хотели быть над схваткой. Раскрывая стратегии правых, Симона де Бовуар показывает непоследовательность их притязаний на искусство для искусства, не согласующихся с откровенно ангажированным характером их произведений и печатных выступлений.
В ответ на этот номер «Тан модерн» в июне 1955 года журнал «Паризьен», возглавляемый Жаком Лораном и являющийся трибуной «гусаров», публикует под заголовком «Существует ли литературный стиль правых?» материалы дискуссии, в которой участвуют Жак Одиберти, Антуан Блонден, Жак Лоран, Фелисьен Марсо, Роже Нимье и Поль Серан, под редакцией Андре Парино. «Гусары» отвергают самый ярлык правых, который навесил на них «Экспресс», выражавший тогда взгляды, близкие Мендес-Франсу. Тактика «гусаров» заключалась в том, чтобы обнаружить бессодержательность оппозиции правые/левые из-за ее обратимости во времени (Поль Серан, например, объясняет: «До последней войны правые защищали Общество, а левые — индивида. Похоже, что после войны все изменилось с точностью до наоборот» [488]), или же в том, чтобы просто высмеивать ее (Жак Лоран, например, попросту сводит ее к вопросу языка: «Когда-то существовала очень простая система, помогавшая различать правых и левых. Например, когда речь шла о судне „Норманди“, правые говорили, что оно женского рода, а левые, что мужского. Вот вам парадокс, который, без сомнения, очарует журналистов из „Экспресса“, привыкших судить обо всем в общем и целом» [489]).