«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа - Кузнецов Феликс Феодосьевич (лучшие книги без регистрации txt) 📗

Но автор-то знает, как будет развиваться его роман, он знает, что его героев ждет война с Германией и что на полях ее сражений два года спустя в Пруссии, под «городом Столыпином» их пути пересекутся. Шолохов продумал будущее своих героев еще в начале работы над окончательным вариантом «Тихого Дона», представлял его уже три недели спустя после того, как написал первую страницу.

Подсчет: «1914 г.; 1912 г.; 1913 г.», видимо, был сделан Шолоховым при переработке первой части черновика романа, где было сказано, что «узелок» между Григорием и Степаном развязывался в Пруссии «год спустя». Тогда-то писатель и установил, что ошибся на год, и поправил эту ошибку в беловом автографе: «два года спустя».

Некоторые исследователи полагают, что, таким образом Шолохов снова допустил «временной сбой»: «... Григорий встретился со Степаном в бою в Восточной Пруссии, как прямо сказано в тексте романа, в мае 1915 года, то есть почти через три года»²⁹, — пишет, к примеру, Семанов. К сожалению, «сбой» допустил сам Семанов: в тексте романа нет указания на то, что эта встреча произошла в мае 1915, а не в 1914 году. Но об этом — позже.

«ВСТАВНАЯ ГЛАВА»

Еще одна прогностическая пометка Шолохова — на поле главы 24/25: «Дать гульбу, “баклановцев”, параллель — молодежь и рассказ деда Гришаки».

Эта запись сделана на странице 79/75, которая мыслилась Шолоховым как заключительная страница первой части романа, ее последней, 24/25-й главы. Вслед за поставленной точкой, означающей окончание первой части рукописи, значилось:

«Часть вторая

1».

Но далее не последовало ни строчки первой главы второй части, и сам этот заголовок густо зачеркнут карандашом.

Судя по всему, 24/25-я глава, завершающая в черновике первую часть, Шолохову не понравилась. На ее полях красным карандашом значится: «Перенести?». Однако в окончательном тексте романа — ни в беловике, ни в книге этой главы нет — писатель от нее отказался. Почему?

Приведем полностью эту так и не увидевшую свет короткую главу по рукописи (с сохранением орфографии оригинала; в квадратных скобках — вычеркнутые автором слова, напечатанные жирным шрифтом — вписанные):

«[24] 25

Гуляли четыре дня. Вызванивали стекла мелеховск[ого]их [дома] куреней от песенного зыка, пляса, рева. Дарья похудевшая и желтая, прогуляв ночь чуть свет вскакивала к печке, стряпала, гоняла качавшуюся от недосыпанья Дуняшку. У крыльца валялись перья зарезанных кур и уток, неметенный двор зеленел раскиданными объедьями сена, наскоро выдоенные коровы уходили в табун покачивая тугими вымями. Пахло в комнатах мелеховских куреней перегорелой водкой, табаком, спертым человечьим духом.

Григорий в первую ночь проснулся на заре. В ставенную щель сукровицей сочился [розоватый] окровяненный зарею свет. На подушке разметав косы спала Наталья. Руки закинула выше головы, под мышками во впадинах [кол] рыжие [наивные] курчавые волоски. Ноги под одеялом скрестила крепко накрепко, [как с вечера], и изредка стонает.

Григорий вспомнил, как просила она не трогать ее, сыпала захлебываясь скороговоркой жальные тусклые слова, плакала; и отчего-то искрой на ветру угасла радость, не было прежнего самодовольства, как раньше, когда силком овладевал где-нибудь на гумне или в ливаде, облюбованной и заманенной туда девкой. Вспомнилось: в прошлом году на молотьбе приглянулась ему поденная работница девка. Манил ехать в степь за хлебом:

— Поедем, [Фрося] Нюрашка.

— Не поеду с тобой.

— А што?

— Безображишь дюже...

— Не буду, ей-богу!

— Отвяжись, а то отцу докажу.

Подстерег, [но] когда спала в амбаре одна, пришел. Нюрка вскочила, забилась в угол. Тронул рукой — завизжала хрипло и дико. Сбил с ног подножкой, побаловался и ушел. Испортил девку, ночами с той поры стали ходить к ней хуторские ребята, друг другу рассказывали, смеялись. Подговорил Гришка Митьку Коршунова, как-то вечером за гумном Нюрку избили, и завязали над головой подол юбки. Ходила девка до зари, душилась в крике, каталась по земле и вновь вставала, шла, натыкалась на гуменные плетни падая в канавы... Развязал ее ехавший с мельницы старик. Хуторные все глаза Нюрке просмеяли. Пускай, мол, подождет Нюркина мать сватов. Смеялся Гришка над тогдашней своей проделкой, а теперь вспомнил [доверчивые] ласковые на выкате Нюркины глаза, и заворочался на кровати до боли хлестнутый стыдом».

Видимо, глава эта показалась Шолохову чрезмерно натуралистичной, в невыгодном свете рисующей Григория. А главное — очень частной, не пригодной, на его взгляд, для завершения первой части романа.

Вот почему он принял решение написать новую главу, которая завершала бы первую часть. И наметил на полях отвергнутой главы план главы будущей: «гульба» на свадьбе, рассказ старого казака о подвигах «баклановцев», рассказ деда Гришки о своих подвигах...

Шолохов позже написал ее, назвав: «Вставная глава». Потом это название он зачеркнул и поставил полагающийся ей номер: 24 (в книге XXIII).

Начинается она так:

«Коршуновы прикатили на щегольской в узорах бричке, уже после того, как молодых [при]увезли [из] в церк[ви]овь».

Глава и в самом деле посвящена пьяной, бесшабашной гульбе на свадьбе, где молодежь веселилась, а старики — «каршеватый, вроде дуба-перестарка» (2, 109) «баклановец» Максим Богатырев и дед Гришака, не слыша друг друга, вспоминали былое, рассказывая о своих подвигах. Эта наполненная искрящимся юмором глава писалась, как явствует из отметки на рукописи, значительно позже остальных глав первой части — в марте 1927 г., когда уже была закончена вторая часть романа (это подтверждает и дата на полях «Вставной главы»: «28 марта 1927 года»). Как уже говорилось выше, после завершения второй части романа Шолохов приступил к переработке всей первой его части и закончил эту работу к концу марта. Об этом свидетельствует и запись на титуле первой части черновика рукописи, сделанная синим карандашом: «Окончена переработка 28/III — 27 г.». Дата окончания переработки первой части романа и написания «Вставной главы» совпадают.

Глава эта завершает рассказ о свадьбе Григория и Натальи и органически продолжает предыдущую, XXII (в рукописи — 23-ю) главу, описывающую венчание. В черновиках ее впервые появляется слово «хутор», что существенно. Правда, в беловом варианте главы его нет (вычеркнутые слова взяты в скобки, вписанные выделены жирным):

Черновой текст

«Передохнувшие у Коршуновых во дворе лошади добирая до хутора шли из последних сил. На ременных шлеях стекая клубилась пена, дышали [они] [лошади] с короткими хрипами. Подвыпившие кучера гнали безжалостно. Солнце свернуло с полдня, — прискакали в хутор. Пантелей Прокофьевич блистая чернью выложенной серебром бороды, держал икону божьей матери, Ильинична стояла рядом и каменно застыли тонкие ее губы».

Беловой текст

«[Передох]Отдохнувшие у Коршуновых лошади шли добирая до мелеховского база из последних сил. На ременных шлеях стекая клубилась пена. Подвыпившие кучера гнали безжалостно.

Поезжание встретили старики. Пантелей Прокофьевич, блистая чернью выложенной сединным серебром бороды, держал икону. Ильинична стояла рядом и каменно застыли ее тонкие [ее] губы».

Беловой текст отличается от чернового: вместо «передохнувших» — «отдохнувшие» лошади; ушла фраза «дышали [они] [лошади] с короткими хрипами»; появилась фраза: «Поезжание встретили старики»; заблистала «сединнымсеребром» борода. И, наконец, слово «хутор», впервые появившееся было в рукописи романа, заменено словом «баз». Шолохов поначалу как бы чисто интуитивно принимает решение заменить «станицу» «хутором», — как и с именами, когда он заменяет Анисью Аксиньей или Фроську Нюркой.