Роман И.А. Гончарова «Обломов»: Путеводитель по тексту - Недзвецкий Валентин Александрович (читать книги бесплатно .txt) 📗

Мотив неверия в счастливый итог его отношений с Ольгой сопровождает Обломова и в самый разгар их любовной «поэмы». «Верьте же мне <…>, как я вам верю, и не сомневайтесь, не тревожьте пустыми сомнениями этого счастья, а то оно улетит. <…> Не сомневайтесь же…», — призывает Илью Ильича девушка. И слышит в ответ: «Не могу не сомневаться <…>, не требуйте этого. Теперь, при вас, я уверен во всем… <…> Но когда вас нет, начинается такая мучительная игра в сомнения, в вопросы…» (с. 192–193). «У меня счастье (их взаимной любви. — В.Н.) пересиливает боязнь», — замечает Ольга Обломову позднее. — «А вы видите только мрачное впереди… Это <…> не любовь, это… — Эгоизм! — досказал Обломов и не смел взглянуть на Ольгу, не смел говорить, не смел просить прощения» (с. 203). В следующий раз, подметив «боязливое молчание» Ильи Ильича, что-то желавшего сказать ей, девушка резонно выговаривает ему: «Как же ты проповедовал, что „доверенность есть основа взаимного счастья“, что „не должно быть ни одного изгиба в сердце, где бы не читал глаз друга“» (с. 218).

Цитируя в своем «прощальном» письме Ольгу («Жизнь есть жизнь, долг <…> обязанность…»), Обломов добавляет: «а обязанность бывает тяжела» (с. 194). Долг — как перед обществом, подопечными ему крестьянами, самим собой, так и перед их с Ольгой любовью, — стал, однако, для Ильи Ильича не просто тяжелой, а непосильной ношей. Обломов был прав, оставляя чиновничье-бюрократическую службу. Но служить России можно было даже в качестве помещика, от которого зависело благополучие трехсот Захаров с их семьями. Однако Илья Ильич так и не выбрался в свою деревню, где его крестьян обирали и разоряли то их староста по фамилии Вытягушкин, а то и вовсе сторонний им мошенник Затертый.

В любви Обломов искал и ценил ее праздничные стороны и поэтические проявления, которые хотел бы, подобно гётевскому Фаусту, остановить и увековечить, и тяготился сопряженным с ней долгом сохранить ее с переходом в исполненную и забот и труда семейную жизнь: «Ах, если б испытывать только <…> теплоту любви да не испытывать ее тревог! — мечтал он» (с. 187). И искренно удивлялся, какой такой деятельностью необходимо поддерживать и укреплять любовь: «Разве это (т. е. его любовная „поэма“ с Ольгой. — В.Н.) не жизнь? Разве любовь не служба?» (с. 189).

Вскоре после сделанного Ольге предложения руки и сердца Обломов стал «все глубже» задумываться: «Он чувствовал, что светлый, безоблачный праздник любви отошел, что любовь в самом деле становится долгом, что она мешалась со всею жизнью, входила в состав ее обычных отправлений и начинала линять, терять радужные краски» (с. 228). С этого сообщения, сделанного повествователем романа в начале его третьей части, любовь Ильи Ильича все явственнее пошла на убыль. Правда, он еще утешает себя: «Но женитьба, свадьба — все-таки это поэзия жизни, это готовый, распустившийся цветок» (с. 229). Но несколько дней спустя, услышав ужаснувший его вопрос Захара «Стало быть, свадьба-то после Рождества будет?» (с. 250), Обломов совсем в другом свете видит и самую свадьбу: «Он было улыбнулся, вспомнив свой поэтический идеал свадьбы, длинное покрывало, померанцевую ветку, шепот толпы… Но краски были уже не те: тут же, в толпе, был грубый, неопрятный Захар и вся дворня Ильинских, ряд карет, чужие, холодно-любопытные лица. Потом <…> померещилось все такое скучное, страшное…» (с. 251).

Последним препятствием к восприятию Обломовым Ольгиной «нормы» любви стала остановка героя в движении-развитии этого чувства. «А я думал, — размышляет Илья Ильич в десятой главе второй части, — что она (любовь. — В.И.), как знойный полдень, повиснет над любящими и ничто не двигнется и не дохнет в ее атмосфере» (с. 207). Но оказалось, «и в любви нет покоя, и она все меняется, все движется куда-то вперед, вперед…» (там же). Открытие это тем более удручило героя «Обломова», что Ольга как раз не останавливалась в развитии и обогащении ее чувства к нему и, интуитивно угадывая недалекий предел в аналогичном движении чувства Ильи Ильича, предчувствовала неизбежное превращение «сказочного мира любви в какой-то осенний день» и поэтому нарастающую неудовлетворенность ею: «Она искала, отчего происходит эта неполнота, эта неудовлетворенность счастья?» (с. 214). Так обломовское неверие в счастье и небрежение своим любовным долгом вели к застою и в самой высокой из человеческих симпатий, а застой изнутри подтачивал ее жизненную силу.

Любовь к Ольге Ильинской стала для Ильи Ильича испытанием, которого он не выдержал, и школой, которую он оставил, не закончив. «Обломов, — говорит об этом повествователь, — не учился любви, он засыпал в своей сладкой дремоте, о которой некогда мечтал вслух при Штольце. По временам <…> опять ему снилась Обломовка, населенная добрыми, дружескими и беззаботными лицами, сиденье на террасе, раздумье от полноты удовлетворенного счастья» (с. 214). Действительно, новый дом в наследственной деревне, как его и в период любви к Ольге видит Илья Ильич, — «дом семейный, просторный, с двумя балконами», по существу, повторяет жилище из «поэтического» идеала героя. «Тут я, тут Ольга, тут спальня, детская… улыбаясь, думал он. — Но мужики, мужики… — и улыбка слетала, забота морщила ему лоб. Сосед пишет, входит в подробности, говорит о запашке, об умолоте… Экая скука! Да еще предлагает на общий счет проложить дорогу в большое торговое село… А почем я знаю, нужно ли это?…» (с. 208).

Последний вопрос, заданный Обломовым самому себе, похож на риторический, потому что содержит очевидный для читателя ответ — отрицательный. Ведь, представляя свою будущую деревенскую жизнь лишь как эстетически обогащенное житье-бытье своих предков («И вдруг облако исчезло, перед ним распахнулась светлая, как праздник, Обломовка, вся в блеске, в солнечных лучах, с зелеными холмами, с серебряной речкой: он идет с Ольгой задумчиво по длинной аллее, держа ее за талию, сидит в беседке, на террасе…». — С. 215), Илья Ильич тем самым утверждает и ее замкнутость от большого человеческого мира с его «вечным, нескончаемым трудом» (с. 96) и попытками устройства не обособленно-эгоистического, а всеобщего человеческого счастья. От извечного людского стремления к которому, а не только от жизни — суеты Обломов в конечном счете спрячется в дом Агафьи Пшеницыной на полудеревенской окраине Петербурга.

Даровитая исследовательница Гончарова Е. А. Краснощекова называет любовь Обломова и Ольги Ильинской романтической и обреченной на «саморазрушение» ввиду ее несовместимости с «прозаической стороной» бытия, а ведь столкновение с ней «неизбежно при всякой попытке превратить мечту в реальность» ^[122]. С этим нельзя согласиться уже потому, что Илья Ильич и Ольга любят весьма различно, хотя оба — не романтически. Если романтики видели в любви средство единения человека с человечеством и вселенной (напомним еще раз строки Байрона: «Молитва нас возносит к небесам; В любви же небо сходит к нам…»), то Обломов хотел бы посредством ее всячески обособить свое существование от прочего человеческого мира, включая и близлежащий к нему мужицко-крестьянский. Илья Ильич с удовольствием предавался мечтаниям в своей квартире на Гороховой улице, но с годами жизни у Пшеницыной охладел к этому занятию настолько, что перестал мечтать даже о поездке в Обломовку; иных же, собственно романтических признаков вроде двоемирия, бунтарства и тем более богоборчества не обнаруживал никогда. Его чувство к Ольге, думается, точно определил сам Гончаров. Это любовь «изящная», т. е. с сильным эстетическим и отчасти платоническим (оно мотивировано восприятием Ольги как «божества», «ангела». — С. 170, 187) началами, но которой в то же время «не хватило содержания» (с. 237) — в значении не праздничной, а деятельно-практической ее стороны, ибо жаждущий покоя во всем Обломов оказался к последней не способен.