Пушкинский круг. Легенды и мифы - Синдаловский Наум Александрович (читать книги полные .TXT) 📗
События, как мы видим, происходят на одной из Черных речек. В настоящее время в черте города существует только одна Черная речка. Она берет свое начало в озере Долгое и впадает в Большую Невку в Выборгском районе города. В XIX веке берега Черной речки были популярными местами аристократического отдыха петербуржцев. Сюда на летнее время съезжался весь светский Петербург. Среди гвардейской молодежи существовало даже нечто вроде поговорки: «Житье-бытье на Черной речке очень веселое». Однако сегодня Черная речка в сознании петербуржцев чаще всего ассоциируется не с летним отдыхом, а с трагедией, разыгравшейся в январе 1837 года. Здесь, на берегу Черной речки, на дуэли смертельно ранен А. С. Пушкин. С тех пор петербургская городская фразеология пополнилась печальной идиомой «Пригласить на Черную речку», что на языке XIX века означало «вызвать на дуэль», а на современном — защитить честь, выяснить отношения, разобраться. Напомним, что берег Черной речки и после Пушкина не однажды становился «полем чести», где в смертельном поединке сходились известные петербуржцы. Так, в 1840 году здесь состоялась дуэль между Лермонтовым и де Барантом, а в 1909 — между поэтами Николаем Гумилевым и Максимилианом Волошиным.
Но вернемся в морозный день 27 января 1837 года. Дантес стрелял первым. Смертельно раненный Пушкин, пользуясь своим правом выстрела, приподнялся, прицелился и спустил курок. Рассказывают, что он тщательно целился, потому что будто бы поклялся «отстрелить Дантесу половой член». Но, как об этом рассказывает другая легенда, пуля отскочила, не причинив никакого вреда Дантесу, потому что на нем под мундиром была якобы надета кольчуга либо еще какое-то защитное приспособление, которое и спасло ему жизнь.
Легенда о кольчуге имеет сравнительно недавнее происхождение. Будто в 1920-х годах ее буквально придумал архангельский поэт В. И. Жилкин и рассказал модному в то время пушкинисту В. В. Вересаеву. Как утверждают исследователи, это была обыкновенная «мрачная шутка, мистификация, в которую вылилось характерное для Жилкина неприятие всяких досужих выдумок». Однако легенда зажила самостоятельной жизнью. Затем, уже в 1960-х годах, основательно подзабытую легенду реанимировал на страницах журнальной публикации некто В. Сафонов, специалист по судебной медицине, который пытался доказать, что, так как пуговицы на кавалергардском мундире располагались в один ряд и не могли находиться там, куда попала пуля, то отрикошетить она могла только от некого защитного приспособления, находившегося под мундиром.
Добавим, что этим обстоятельством якобы была обусловлена известная просьба Геккерна об отсрочке дуэли на две недели. Ему, видимо, нужно было «выиграть время, чтобы успеть заказать и получить для Дантеса панцирь». Более того, в Архангельске будто бы раскопали старинную книгу для приезжающих с записью о некоем человеке, прибывшем из Петербурга от Геккерна незадолго до дуэли. Человек этот, рассказывает легенда, «поселился на улице, где жили оружейники».
Уже после того как легенда, попав на благодатную почву всеобщей заинтересованности, широко распространилась, ее решительно отвергли пушкинисты. Они утверждали, что «нет никаких оснований полагать, что на Дантесе было надето какое-то пулезащитное устройство». Ко времени описываемых событий прошло уже два века, как кольчуги вышли из употребления, никаких пуленепробиваемых жилетов в России не существовало, да и надеть их под плотно пригнанный гвардейский мундир было бы просто невозможно. Что же касается пуговиц, то они на зимнем кавалергардском мундире располагались, оказывается, не в один, как полагал Сафонов, а в два ряда, и та, что спасла жизнь убийце Пушкина, была на соответствующем месте.
Но и это не самое главное. Через две недели после кончины Пушкина Василий Андреевич Жуковский пишет письмо отцу поэта Сергею Львовичу с подробным изложением событий трагической дуэли и смерти его сына. Письмо основано, как он сам об этом говорит, на личных впечатлениях и рассказах очевидцев. Вот что пишет Жуковский о последнем выстреле Пушкина: «Данзас подал ему другой пистолет (Ствол первого при падении Пушкина был забит снегом — Н. С.). Он оперся на левую руку, лежа прицелился, выстрелил, и Геккерн упал, но его сбила с ног только сильная контузия; пуля пробила мясистые части правой руки, коею он закрыл себе грудь, и, будучи тем ослаблена, попала в пуговицу, которою панталоны держались на подтяжке: эта пуговица спасла Геккерна». Значит, речь вообще идет не о пуговицах на мундире, сколько бы их ни было и где бы они ни находились.
И, наконец, скажем о самом главном. Обычаи и нравы первой половины XIX века, кодекс офицерской чести, дворянский этикет, позор разоблачения, страх быть подвергнутым остракизму и изгнанным из приличного общества исключали всякое мошенничество и плутовство в дуэльных делах. Правила дуэли соблюдались исключительно добросовестно и честно. На роковой исход более влияли преддуэльные, нежели дуэльные обстоятельства. В деле Пушкина именно так и случилось.
Все вело к неизбежной развязке, все, казалось, ей способствовало. Даже полиция, если верить фольклору, заранее знала о месте дуэли. Во всяком случае, весь Петербург был в этом уверен. Как и в том, что жандармов, обязанных помешать поединку, будто бы специально послали «не туда». Сохранилась легенда о разговоре, состоявшемся у шефа жандармов Бенкендорфа с княгиней Белосельской-Белозерской после того, как полиции стало известно о предстоящей дуэли. «Что же теперь делать?» — будто бы спросил он у княгини. «А вы пошлите жандармов в другую сторону», — ответила ненавидевшая Пушкина княгиня. Послать «не туда» оказалось довольно просто. В то время, как мы уже знаем, в Петербурге было целых четыре речки с одним и тем же официальным названием «Черная», в том числе одна — в Екатерингофе, излюбленном месте петербургских дуэлянтов. Туда-то и были будто бы направлены жандармы. Свидетельства о путанице с петербургскими Черными речками можно найти даже в дипломатической переписке тех лет. Так, датский посланник в Петербурге граф Отто Бломе в отчете своему правительству о январской трагедии в Петербурге пишет: «Оба противника, назначив друг другу место встречи в Екатерингофской роще, в прошлую среду в 4 часа дня стрелялись».
Уже на следующий день в Петербурге родился миф о том, что Пушкина убили в результате хорошо организованного заговора иностранцев: один иноземец смертельно ранил поэта, другим поручили лечить его. Придворный лейб-медик Николай Федорович Арендт, согласно еще одному мифу, выполняя якобы тайное поручение Николая I, «заведомо неправильно лечил раненого поэта, чтобы излечение никогда не наступило». Такая знакомая российская ситуация — во всем виноваты иностранцы. Дантес, у которого было целых три отечества: Франция — по рождению, Голландия — по приемному отцу и Россия — по месту службы; голландский посланник Геккерн и, наконец, личный медик императора немец Арендт. Даже фамилия секунданта Пушкина Данзаса могла вызывать подозрение патриотов. Доктор Станислав Моравский вспоминает, что «все население Петербурга, а в особенности чернь и мужичье, волнуясь, как в конвульсиях, страстно жаждали отомстить Дантесу, расправиться даже с хирургами, которые лечили Пушкина».
А. Мицкевич
Из школьных учебников, из популярной литературы и воспоминаний современников мы хорошо знаем о реакции общества на смерть гениального русского поэта. Но в контексте нашего повествования нам важна фольклорная составляющая этой реакции. В этой связи любопытна легенда о том, как воспринял смерть Пушкина великий польский поэт Адам Мицкевич. Любопытна по многим причинам. В разное время они были друзьями, затем политическими оппонентами, но всегда литературными единомышленниками.
