Реанимация Записки врача - Найдин Владимир Львович (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Усатый врач сказал, что Петрович в этом диспансере работает сорок лет (!), с перерывом на войну. Но на войне подобной заразы тоже хватало, так что его квалификация не потерялась, а только укрепилась. Вообще же за эти годы он ни разу не ошибся. Можно анализы-стекла даже не проверять.
Потом мы записывали под диктовку разные схемы лечения венерологических страданий. Под конец голубоглазый доктор спросил, какие будут вопросы. Тут отличилась наша красотка — Светка Дашевская. Крутя на среднем пальце обручальное кольцо (она за девять учебных семестров уже дважды была замужем и, судя по свободно крутящемуся кольцу, «намыливалась» в третий раз), придирчиво спросила: «Почему в очереди не было женщин? Они что — не люди? Или не болеют этой болезнью?» Она скептически подняла одну тщательно выщипанную бровь.
Посмеялись мы слегка, потому что давно привыкли к ее идиотским вопросам. А доктор от души веселился и, вытирая слезы удовольствия, прохрипел: «Голубушка, а от кого же эти добры молодцы подхватили трепака? От папы римского? (Тогда религия была не в почете.) От них, родимых, нежнейше и подхватили. Только тех к гинекологам направляют, а наши клиенты текут самоходом. А вообще женская гонорея более скрытная и потому опасная. У наших почти все снаружи, а у них почти все внутри. Ну да об этом у вас будет отдельная лекция. А пока — прощевайте, благодарим за внимание, надеемся не увидеть вас в качестве пациентов. А то Петрович будет беспощаден». И он озорно нам подмигнул. Мы опять заржали, а Дашевская глубокомысленно вздохнула: «От судьбы не уйдешь!»
И крутанула кольцо.
Дора Яковлевна
У нее была величественная походка — широкий шаг, грудь вперед, голова поднята. Но это не из-за гордыни или, избави бог, от зазнайства. Она была очень скромна и скрытна, а походка такая — по причине крупноразмерной груди. Пятый или даже шестой номер. Что тут поделаешь? Куда девать? Только вперед!
Сам Николай Нилович Бурденко, ее учитель, шутил в конце операции: «Дора, вынь грудь из раны». И тихонько смеялся, сдвинув хирургическую шапочку на переносицу. Она всю войну провела на передовой, никогда не пряталась и не уклонялась. Бурденко ее уважал за это. А его уважение многого стоило, человек он был суровый и нелицеприятный. В конце войны взял ее в свой госпиталь, а потом и в Институт нейрохирургии.
До войны она дважды побывала в Средней Азии — на каких-то эпидемиях, довольно опасных. Хотя это было не по ее специальности (всегда была хирургом). Она считала невозможным отказываться или отлынивать. «Партия сказала — надо, комсомол ответил — ага». Она так шутила, но от партии держалась подальше. Даже на фронте, после форсирования Днепра, когда чуть не погибла, и то уклонилась от лестного приглашения.
Она вспоминала эту переправу с ужасом. Родилась в Беларуси, реки близко не было, плавать не научилась. Через Днепр плыла на баркасе с маршевой ротой и двумя санитарными инструкторами. Тяжелый снаряд ударил рядом, баркас перевернулся. До правого крутого берега еще оставалось метров сто или двести. Сам Днепр в этом месте чуть ли не на километр разлился. Как доплыла, сама не помнила, цеплялась за какие-то пустые ящики. Когда приблизилась к берегу, увидела, что никогда на него не заберется — отвесная крутизна. Так бы и потопла, если бы не бойцы — по живой цепочке передали ее из рук в руки. Она была с тремя маленькими звездочками на погонах и эмблемкой — змея и чаша — старший лейтенант медицинской службы. Тогда получила боевую медаль «За отвагу». Это весьма уважаемая в войсках награда. Награждали смелых и отчаянных. Вот она такой и была.
После войны тем более не трусила, никогда. Как-то раз готовилась к операции. Уже помылась, натянула хирургические перчатки. Должна была ассистировать новому заведующему отделением Николаю Николаевичу. В маленьких круглых очках с металлической оправой — под сельского учителя. «Почвенник», откуда-то из провинции недавно перевелся. Его втиснули через партбюро для укрепления рядов. А год, между прочим, 1952-й! Веселый год, убийцы в белых халатах, все сплошь космополиты и сионисты, страдает простой русский народ. Представить — и то мороз по коже! А внутри этого процесса каково?
«Больной под наркозом, спит, — докладывает анестезиолог Петя Саладыкин, — можно операцию начинать, если не передумали (это он так мрачно, не улыбаясь, шутил каждый раз)».
«Ну что, прирежем жиденка?» — с гаденькой улыбкой пошутил «почвенник». Но шутка не прошла. Все вздрогнули. Кроме Доры Яковлевны. Она не вздрогнула. Просто обошла хирургический стол, чтобы удобнее было, и дала заведующему по морде. Смачно, сильно и молча. Он еле устоял и дико испугался. «Вы меня не так поняли», — пролепетал он. Дора с хрустом сняла перчатки, бросила в таз и решительно удалилась. Это был поступок!
Ее заменил второй ассистент, операция началась с опозданием, кстати, больной оказался не то киргизом, не то корейцем. Все прошло хорошо. Дору перевели в другое отделение, но не наказали. Директор, Егоров Борис Григорьевич, сокращенно Б.Г., абсолютно русский интеллигент, антисемитов не жаловал, брезговал. Коллектив размежевался — часть стала на сторону «почвенника» (в основном партбюро и подпевалы), другая — на ее сторону — абсолютное большинство. Смелых уважают. Да и директор негласно был на ее стороне. А это решающая сила в любом коллективе.
Она ценила прямоту и справедливость. Однажды на ее дежурстве произошел такой случай. Дора была старшей дежурной, а вторым хирургом новый парнишка, недавно пришедший из общей хирургической клиники. Сейчас он даже академик, учебники пишет, руководит диагностической службой всего института. А тогда был молодой и рьяный. И, главное, умел довольно много — и полостные операции знал, и первую хирургическую помощь в серьезных ситуациях мог оказать. Продвинутый доктор и по молодости лет бесстрашный. Еще не нарывался по-настоящему на неприятности.
И вот глубокой ночью его зовут в детское отделение. Так полагается — сначала вызывают третьего дежурного, невропатолога (я в этом качестве частенько дежурил), тот кличет второго хирурга, а уж если оба не справляются — то первого. Так заведено.
А здесь невропатолог был занят у другого тяжелого больного, и опытные сестры сразу вызвали нашего шустрого доктора! Он по бодрому духу и рвению даже прикорнуть не успел, не ложился, и сразу побежал. А тут — ЧП. Да настоящее: у ребенка остановка дыхания и сердечной деятельности. Клиническая смерть. Дело почти безнадежное. Ребенок с гидроцефалией (водянка мозга), только-только готовили к операции. И не дождался.
Но молодой хирург не сдался, а решил побороться. Ввел ребенка в рауш-наркоз, раскрыл грудную клетку и прямым массажем «запустил» сердце. Потом подсоединил дыхательный аппарат. Малыш ожил и вполне оклемался. Он потом вполне благополучно дождался операции и выписался из клиники с улучшением. Так что все действия врача были обоснованы и дали отличный результат. Молодец, да и только!
Но! Но, но, но — он не поставил в известность старшего дежурного, даже не разбудил его. Этой вольности Дора Яковлевна не перенесла и на утренней общей пятиминутке «вломила» младшему напрямик по первое число. А потом его вызвал директор Б.Г., отругал за лихость и вдруг поставил под сомнение возможность поступления доктора в аспирантуру — предмет его честолюбивых планов. Возражений и оправданий не слушал, покрутил в огромной хирургической ручище граненые остро заточенные карандаши (такая у него была привычка), послушал их цоканье и сказал: «Идите, я вас не задерживаю», — таким тоном, что было ясно между строк: «Пошел вон!»
Это было несправедливо. И находившаяся поблизости от дирекции Дора Яковлевна, как конь при звуках боевой трубы, раздула ноздри и рванулась поверх криков секретарши в директорский кабинет. Как она там защищала провинившегося — неизвестно, вышла вся багровая, пылающая и гордо удалилась. Но инициативного и смелого доктора взяли-таки в аспирантуру, и он стал тем, кем стал — известным медицинским деятелем и даже лауреатом разных почетных премий. Оправдал надежды. И это было справедливо.
