Курьезы военной медицины и экспертизы - Ломачинский Андрей Анатольевич (версия книг txt) 📗
Особисты и люди из ГлавПура нас самого начала предупреждали – какая-либо информация только в случае полного успеха. Боялись видно, что вражьи голоса злорадно запоют – в Советском Союзе провалилась попытка пересадки сердца, а вот у нас в Мире Капитала с пересадками всё ОКэй, как зуб вырвать. Нам последствий никаких – пострадавших то в этой истории нет, да и вообще полная картина известна единицам и с каждым годом этих «единиц» меньше и меньше становится… Люди подписавшие этот конфузный документ молчат, а сам документ мы уничтожили – всё равно он силы без той подписи не имел, что макулатурой архивы забивать? Всё вроде тихо-спокойно… Забывается потихоньку. Но одна тайна всё же мне покоя не даёт. Невозможно это, ну абсолютно исключено и совершенно не научно. Но факт.
Знаешь, никто ему не мог сказать, что он «донором» был. Мы с Колесовым все варианты перебрали. Некому было рассказать. А он знает! Притом знает всё с самого начала. Даже как под ИВЛ трупом лежал.
Я: «Ну вы же сами говорили – учёный не простой, ну там КГБ вокруг всякое. Ну они же ему и сказали…»
Генерал: «Глупости! Не получается так.»
Я: «Ну а тётка эта?»
Генерал: «Нет, нет и нет! Парадокс, что он её вообще знает. А ещё больший парадокс, что всю дальнейшую историю после того дня она знает только со слов самого „донора“! Я от неё избавился сразу после отказа подписаться. Два года спустя разыскал её – меня сильно совесть мучила. Предложил вернуться в Клинику, посоветовал хорошую тему для диссертации. Она никогда не интересовалась судьбой „донора“ – история в её изложении была очень простой – „донор“ умер, тему закрыли, генералов надо слушаться. Так она и считала, пока „донор“ уже в теперешнем виде не явился к ней ровно в тот же день, как она сказала, что он живой. И знает „донор“ только то, о чём говорилось в его палате. А значить это может только одно. Когда у него на энцефалограмме прямые линии ползли – ОН ВСЁ СЛЫШАЛ! Слышал и помнил…»
Дерябин взял кусочек сахара и обильно полил его влериянкой: «Ладно, поздно уже. Иди спать и не болтай много».
