О мышлении в медицине - Глязер Гуго (читать книги онлайн без TXT) 📗
Во всяком случае галеновская теория возникновения болезни и лечения позволяла создать определенное учение, а прежде всего дать практическому врачу то, в чем он нуждался. Мышление Галена было конструктивным; его можно назвать даже научным, так как оно было основано на наблюдении и эксперименте. И если созданная им система, как уже было сказано, просуществовала почти полторы тысячи лет, то это следует приписывать не только скудности знаний в это столь продолжительное время, когда не возникло ничего лучшего, но также и достоинствам огромного труда, который, несмотря на отсутствующую новизну, в своей эклектике и разумности, как и в систематическом мышлении, предлагал все то, что было возможно предложить.
У Галена и при его жизни, и после смерти было много врагов. Он скорее всего не был человеком, располагающим к себе, и в его мышлении творческое начало отсутствовало. Если он все–таки был бессмертен, то для этого были все основания. Ведь он, как никто другой, произвел синтез всех положений, учений и данных опыта, которые до него были накоплены в медицине, и использовал их как источники медицины, из которых было возможно черпать. Его мышление было мышлением человека с ясным умом, который, будучи представителем гуморального учения, все же обращался и к другим теориям и сочетал их с наблюдениями и данными врачебного опыта, имевшимися в те времена. Поэтому он является и остается вторым после Гиппократа и последним представителем, классической медицины древнего мира. Созданная им теория медицины была прочным зданием, выдержавшим бури в течение столетий и не вызывавшим у врачей никакого желания заменить его другим.
5. Арабские врачи
В странах Азии и Африки, в которых ислам утвердил свое господство, он проник и в медицинское мышление, и мы должны именно в этом свете рассматривать всю медицину, начиная с VII века и до нашего времени. Ибо ислам с его простыми формулировками, не оставлявшими никаких сомнений, дал в Коране сводку предписаний и предостережений, которые служили, так сказать, практическим руководством и оказывали большое влияние на заботу о здоровье населения.
Мы не можем сказать, следует ли и в настоящее время рассматривать предписания Корана как гигиенически ценные указания, действительно ли они порождены опытом и соображениями, относящимися к медицине, или же возникли на почве религиозного мышления и мироощущения, подобно прочим законам и запретам. Их влияние на здоровье народа было во всяком случае значительным, и народы Востока, исповедовавшие ислам, должны быть за это благодарны основателям их религии. Если европейцы, посещавшие страны Востока, сообщили, что народы, исповедовавшие ислам, были самыми чистоплотными в мире, то это заслуга магометанского вероучения, содержащего также и предписания, которые впоследствии были названы санитарными.
Но медицинским мышлением это не было. Медицина ислама с самого начала сводилась к собиранию, приведению в порядок и истолкованию древнегреческой медицины, обогащенной сведениями, заимствованными из Индии, Ирана и Египта и объединенными в сочинениях, которые впоследствии стали достоянием также и европейских врачей и в течение некоторого времени оставались даже после того, как Парацельс предал их проклятию. Авторами этих сочинений были многие арабские врачи, в частности Разес и Авиценна (Абу—Али Ибн—Сина); им же принадлежит заслуга введения многих лекарств; благодаря им до нас также дошли сочинения Гиппократа; но творческим, пролагавшим новые пути мышлением они не отличались; их труды были главным образом компиляциями.
Большое значение Авиценны было в сущности снова признано только в наше время: в 1952 г., в тысячелетие со дня его рождения, во всех медицинских центрах отмечался юбилей этого великого арабского врача. Авиценна перенес в Европу высокую культуру Востока. Его великая заслуга заключается в создании им руководства по общей и частной патологии, как можно было бы назвать его труд в наши дни. В те времена его назвали «Каноном», и даже в XIX веке он еще не был забыт, хотя на протяжении последнего столетия имя Авиценны уже ничего не говорило даже врачам.
Авиценна обогатил знания врачей школы Гиппократа и врачей Азии и Африки также и своими собственными мыслями и наблюдениями. Если он говорит, например, о значении воды для здорового и больного организма, то он рассматривает воду обстоятельно, в духе медицины Гиппократа. По его мнению, дело не только в том, чтобы вода была чиста; следует также обращать внимание и на русло реки, из которой она была взята, и на почву, с которой она соприкасалась, так как песчаная почва лучше, чем каменистая, и очищает воду лучше, чем всякая другая. Но не безразлично, каково течение в реке или в ручье — быстрое или медленное. Важен и запах земли, по которой течет вода. Авиценну особенно интересовала ледяная вода, которую охотно пили в больших городах. В городах часто имелись свои устройства для получения льда. Он учил путешественников простым способом фильтровать воду, которую они собирались пить, чтобы она была здоровым питьем.
Авиценна думал обо всем том, что ради блага людей должно было интересовать врача. Он был — и это надо сказать с полной ясностью — на протяжении столетий одним из наиболее значительных учителей–медиков Европы, которая в те времена ничем не располагала и поэтому так усердно и так долго пользовалась «Каноном». Это сочинение учило по–врачебному мыслить и действовать. Здесь можно найти, так сказать, реалистические взгляды естествоиспытателя.
В те времена и в той стране врач всегда был, как к среди последователей Гиппократа, также и философом; поэтому мы находим у Авиценны философские и религиозно–догматические высказывания, что соответствовало положениям ислама и воле калифов, на службе у которых Авиценна находился как лейб–медик. Но все же в некоторых из его многочисленных сочинений (а их было около ста), можно усмотреть антидогматическую, оппозиционную струю, и в них мы всегда находим указания на то, какой образ жизни человек должен вести и каким должно быть его поведение; именно на основании этих замечаний можно судить обо всем мышлении Авиценны. На сумме всех этих качеств, вероятно, и основано долголетие «Канона», который отошел на второй план только тогда, когда к его поучительному медицинскому содержанию можно было прибавить нечто лучшее.
От Гиппократа, учения которого Авиценна усердно использовал, он отличался не только тем, что он включил в свои сочинения познания арабского мира, но также и тем, что создал цельный труд, практически чрезвычайно важный для врача и не столь трудный для чтения и понимания, как сочинения Гиппократа. Но в своем мышлении Авиценна примыкает к Гиппократу: он принимает основное учение о соках, которое в то время уже было разработано и дополнено всевозможными софистическими мудрствованиями. Все это было обогащено собственным опытом, и своеобразные мысли, которые часто можно найти у Авиценны, соответствовали потребностям времени и его стремлениям в науке. Но из его сочинения часто вырывается яркий луч гуманистического движения вперед, отказ от догматических положений, ограниченный условиями времени, но все–таки достаточно заметный, чтобы придать его образу особую выразительность.
Гиппократу принадлежит положение: «Врач, который является также и философом, равен богам». Эти слова ни к кому не подходят лучше, чем к Моисею Маймониду (1135-—1204), которого следует причислять к арабским врачам, так как он, хотя был евреем, вполне воспринял дух арабской медицины, которую многим обогатил. Но он был не только врачом, но и философом.
«Чтобы сохранить свое тело здоровым и сильным, следует вести радостный образ жизни. Ведь если человек болен, то нельзя понять ни слова из того, что относится к познанию бога, проникнуть в смысл этого познания или его сохранить». Эта вера в бога, однако, не помешала Маймониду высказать положение, что избавление от забот не следует поручать одному только богу. Больной сам должен стараться выздороветь и притом с помощью врачей. Маймонид был противником каких бы то ни было суеверий, противником применения амулетов и астрологии. «Все взгляды астрологов — одни только сновидения и пустые порождения фантазии. В молодости я много занимался этим учением и полагаю, что в арабской литературе нет ни одной книги по этому вопросу, которой я не прочитал бы и над которой не подумал. Могу утверждать, что учения астрологов, гласящие, что судьба и благополучие человека определяются положением созвездий, лишены всякого научного основания и являются просто глупостью».
