По следам минувших эпидемий - Токаревич Константин Николаевич (лучшие книги онлайн txt) 📗
Сторонники другого направления — контагионисты полагали, что причиной заболевания является контагий — вещество, образующееся в организме больного и переходящее на здоровых. Наиболее проницательные врачи приближались к разгадке природы холеры, допуская, что источником заразы являются «микроскопические животные». Однако это предположение отвергалось официальной медициной как «произвольное». Так, инспектор Ярославской врачебной управы Вишневский обратил внимание на то, что люди, садившиеся на судна, испачканные испражнениями больных холерой, сами становились жертвами болезни. Казалось, это верное наблюдение должно было послужить ключом к разгадке тайны. Но доказательства Вишневского были сочтены «весьма неопределенными», и самые авторитетные врачи, в число которых входил известный терапевт И. Е. Дядьковский, объяснили случаи заражения за счет действия «прилипшей к судну заразительной испарины».
В числе разнообразных и зачастую противоречивых советов по профилактике и лечению холеры встречались и совершенно курьезные. Например, в «Наставлении о лечении болезни, называемой «холера», изданном Медицинским советом» (СПб., 1830), рекомендовалось пустить кровь больному, дать сладкой ртути, опийные капли и мятное масло, «предсердие намазывать перышком, смоченным крепкой водкою», «на живот поставить банки или пиявицы», «тереть все тело теплым хлебным вином либо камфарным спиртом».
Автор другого руководства отмечал «великую пользу от ношения на голом теле фланели» и рекомендовал в предохранительных целях практиковать натирание тела «маслом деревянным». По словам этого же автора, «в городе Баку не без успеха был употребляем следующий метод: когда кто упадал на дороге, то его тотчас раздевали, обливали беспрестанно холодной водою и терли и мяли его несколько часов… по публичному распоряжению стояли на каждом углу улицы сосуды с холодной водою, и если кто поражался, то всяк спешил к нему с ведрами воды, как при пожаре». Было издано и пространное «Описание паровой ванны для страждущих холерою» (М., 1830).
Рези в желудке и кишечнике, которые нередко наблюдаются при поносах, привели известного врача того времени Христиана Лодера к заключению, что холера «начинается в желудочном сплетении и тут же утверждается». Однако, не говоря о наивности подобного тезиса, следует указать, что Лодер, по-видимому, ошибочно принял за холеру дизентерию, при которой действительно нередко бывают боли. По его мнению, предохранить от напасти могли «твердость духа и отдаление сильных душевных волнений». Добиваться спокойного расположения он рекомендовал, «запечатлевая в уме следующие утешительные слова из девяностого псалма Давида: «Не убоитися от страха нощного, от стрелы летящие во дни, от вещи во тьме преходящие, от сряща и беса полуденного, падет от страны твоея тысяча, и тьма одесную тебе, к тебе же не приближится».
Разумеется, паника, сопровождавшая появление холеры, еще более увеличивала число ее жертв. Но предотвратить панический страх могли бы не молитвы, а разумные способы профилактики и лечения, которыми медицина в то время еще не располагала. И хотя Министерство внутренних дел со своей стороны издало «Краткое наставление к распознаванию признаков холеры, предохранение от оной и средства при первоначальном ее лечении», многие его пункты были в достаточной степени формальными, а то и просто невыполнимыми. Например, запрещалось «пить воду нечистую, пиво и квас молодой». Но что же было пить простолюдину? Водопровода и водоочистных сооружений в то время не было. Запрещалось «жить в жилищах тесных, нечистых, сырых», но где, кроме подвалов, углов и каморочных квартир, могли ютиться сезонники и кустари, рабочие мануфактур? Запрещалось «предаваться гневу, страху, томлению, унынию и беспокойству духа». Но что, кроме уныния и тревоги, могли вызвать бесконечные погребальные процессии, противоречивые предостережения, наставления, распоряжения властей и людские пересуды?
Осенью 1830 года А. С. Пушкин, находясь в Болдине, узнал, что в Москве свирепствует холера. Беспокоясь за свою невесту Наталью Гончарову, он попытался добраться до Москвы: «Я тотчас собрался в дорогу и поскакал. Проехав 20 верст, ямщик мой остановился: застава! Несколько мужиков с дубинами охраняли переправу через какую-то речку. Я стал расспрашивать их. Ни они, ни я хорошенько не понимали, зачем они стоят тут с дубинами и с повелением никого не пускать. Я доказывал им, что вероятно где-нибудь да учрежден карантин и что я не сегодня, так завтра на него наеду, и в доказательство предложил им серебряный рубль. Мужики со мной согласились, перевезли меня и пожелали многие лета».
Добраться до Москвы поэту не удалось. Но его вынужденное пребывание в деревне оказалось весьма плодотворным и вошло в историю литературы под названием «Болдинская осень».
В 1831 году холера объявилась в Петербурге и буквально стала косить людей. Председатель холерного комитета профессор Московского университета М. Я. Мудров прибыл в столицу и распорядился открыть временные больницы. Однако вскоре сам пал жертвой болезни, заразившись во время вскрытия трупа. Карантинная застава на станции Ижора преграждала путь в столицу. Царское Село было оцеплено. Карантины, по словам Н. В. Гоголя, превратили эти 24 версты в дорогу от Петербурга до Камчатки. «Знаете ли, что я узнал на днях только? — писал он В. А. Жуковскому… — Но вы не поверите мне, назовете суевером. Что всему этому виною не кто другой, как враг честного креста церквей господних и всего огражденного святым знамением. Это черт надел на себя зеленый мундир с гербовыми пуговицами, привесил к боку остроконечную шпагу и стал карантинным надзирателем».
В устройстве карантинов было много непродуманного и стеснительного без необходимости. Карантинные чиновники широко практиковали взяточничество, сокращая за определенную мзду время пребывания в карантине с двух недель до двух часов. В связи с прекращением подвоза съестных припасов цены на продукты неимоверно вздувались. Все это, по единодушному свидетельству современников, сеяло недоверие к распоряжениям администрации.
21 июня 1831 года среди населения столицы распространился ропот на врачей, якобы отравляющих простой народ. Один из пунктов вышеупомянутого наставления Министерства внутренних дел предписывал иметь при себе в целях предохранения от холеры «скляночку с раствором хлористой соды или уксусом, которым чаще потирать руки и около носа, кроме сего носить в кармане сухую хлористую известь, зашитую в полотняную сумочку». От болезни это, естественно, не спасало, зато подозрительно настроенная толпа заставляла ревностных исполнителей этого пункта съедать найденные у них порошки в доказательство того, что это не яд и что они не замышляют ничего преступного. Один из свидетелей смутного времени вспоминал, что в «грязном, тесном и смрадном переулке на Сенной площади была устроена центральная холерная больница, в которую полиция всех заболевших холерою в домах свозила насильно против их воли и желания, что и послужило поводом к серьезному волнению народа на Сенной площади, которое кончилось тем, что больницу разбили, больных вынесли на кроватях на площадь, доктора, фельдшера и аптекаря убили и прислугу разогнали».
Искры петербургского бунта быстро разлетелись по окрестным губерниям. Слухи о том, что холеры нет, а есть отрава, вызвали многочисленные народные волнения. Одним из самых трагических по жестокости и последствиям надо считать восстание, вошедшее в историю как бунт новгородских военных поселян.
Во время третьей пандемии холера проникла далеко на север — до Архангельска, на Кольский полуостров и в Сибирь. Пик заболеваний отмечен в 1848 году — 1772439 случаев, причем 690150 — смертельных. Удивляться такой высокой смертности не приходится, так как эффективных методов лечения и профилактики по-прежнему не было. Воспоминания писательницы Е. Н. Водовозовой дают наглядную картину применявшихся в то время для борьбы с болезнью способов:
«Еще усопший отец лежал на столе, когда холера уложила в постель двух моих старших сестер, из которых одной было 19, а другой 18 лет, и их хоронили одну за другой. Затем в три последующие недели холера унесла еще четырех детей из нашей семьи. Итак, в продолжение месяца с небольшим у нас было семь покойников… Очень вероятно, что развитию холеры в нашем доме и тому, что она приняла у нас такой угрожающий характер, помогло то, что за детьми в те времена был вообще весьма плохой уход… Мы свободно сообщались с заболевшими, вбегали в их комнаты, входили к покойникам.
