За кулисами второго фронта - Орлов Александр (книги без сокращений .txt) 📗

Александр Орлов

ЗА КУЛИСАМИ ВТОРОГО ФРОНТА

6 июня 1944 года — «самый длинный день» в истории Второй мировой войны. Высадкой англоамериканских войск в Нормандии наконец-то был открыт второй фронт в Западной Европе. Крах третьего рейха стал вопросом времени.

Однако известно, что выражение «второй фронт» замелькало на страницах печати, в переписке лидеров великих держав, в речах ораторов на митингах уже в первые дни нападения нацистской Германии на СССР. Так почему же второй фронт столь поздно сделался реальностью? Как воевали западные союзники нашей страны? Какова роль второго фронта в войне народов против фашизма?

ВВЕДЕНИЕ

На рассвете 6 июня 1944 г. воды пролива Ла-Манш напоминали кипящий котел. 6 тысяч боевых кораблей и транспортных судов двинулись из портов Великобритании к берегам Франции. Гул 11 тысяч самолетов сотрясал воздух. Сотни тысяч авиабомб, снарядов корабельных орудий обрушились на немецкие позиции на побережье Нормандии. С неба на землю спускались парашютные десанты и с ходу вступали в бой. На берег высаживалась морская пехота. Начинался «самый длинный день» — вторжение англо-американских войск на западное побережье Европейского континента. К концу дня около 100 тысяч солдат и офицеров союзных армий сосредоточились на нормандских пляжах и начали сражение за расширение плацдарма. Так был открыт второй фронт в Западной Европе.

Второй фронт! Эти слова замелькали на страницах печати, в переписке лидеров великих держав, в речах ораторов на митингах в Англии, США, Канаде уже с первых дней фашистского нашествия на нашу страну, в первые недели формирования антигитлеровской коалиции.

Это понятие — второй фронт — подразумевало боевые действия вооруженных сил США и Англии в Западной Европе, да, именно в Западной, ибо только сокрушительный одновременный натиск на Германию с востока и запада, с территорий, непосредственно выводящих армии государств антигитлеровской коалиции к границам самой Германии и к столице третьего рейха позволял союзникам взять цитадель фашистского блока в мощные тиски. Только такие условия обеспечивали победу над гитлеровским рейхом и во всей Второй мировой войне.

Но почему же «второй» фронт? Разве до лета 1944 г. наши западные союзники не вели боевых действий в Северной Африке, Италии, на Тихом океане и в Юго-Восточной Азии? Разве с ходом войны не нарастала их активность в сражении с врагом в воздухе и на море?

Да, все это было. Но для того, чтобы одержать победу над фашистско-милитаристским блоком, в который входили Германия, Италия, Япония, Венгрия, Румыния, Болгария, Финляндия, Словакия, на стороне которого воевали многие воинские формирования других государств, поддерживавших третий рейх, или из оккупированных им стран, надо было нанести смертельный удар в сердце этого блока — в фашистскую Германию. А этого можно было достичь, ведя сражения с вермахтом одновременно и в Восточной, и в Западной Европе.

Да, Вторая мировая война по своему характеру была войной континентальной. И только решительными наступательными действиями на сухопутных фронтах, продвигаясь кратчайшим путем к жизненно важным районам Германии, только нанося сокрушительные удары вермахту на главных направлениях, можно было рассчитывать на полную и окончательную победу над гитлеровским фашизмом и предопределить разгром милитаристской Японии.

Эту важнейшую задачу уже в течение трех лет решал Советский Союз. Советско-германский фронт был главным, решающим фронтом Второй мировой войны.

Вторжение англо-американских экспедиционных сил в Западную Европу, безусловно, облегчало борьбу СССР против фашистского блока, что способствовало более быстрому разгрому Германии. Только сухопутный фронт, созданный в Западной Европе — во Франции, Бельгии, Голландии и Австрии, — мог заставить Берлин опасаться за свой прежде незыблемый тыл на западе и оттянуть на себя значительные силы вермахта. Только в этом случае можно было рассчитывать на уничтожение главной ударной силы вермахта — его сухопутных войск. Вот где был ключ к победе. Именно в этом состояло историческое значение второго фронта, ускорившего победу над силами фашизма, и прекращение войны в Европе.

Понятие «второй фронт» в том значении, в каком оно вошло в историю, возникло в 1941 г., с началом гитлеровской агрессии против СССР, но сама идея заставить Германию (или какую-либо другую крупную державу — например, СССР) воевать на два фронта появилась гораздо раньше, по крайней мере, с 1935 г., когда гитлеровская Германия начала готовиться к войне. Идея двух фронтов родилась благодаря опыту Первой мировой войны, когда Германия, ведя боевые действия одновременно против России на востоке и против англо-франко-американских войск на западе, была обессилена и проиграла войну.

С приходом фашистов к власти в Германии началась активнейшая — сначала пропагандистская, а потом и практическая— подготовка к реваншистской войне в Европе в целях передела версальского устроения мира. Гитлер еще в своей «Майн Кампф» объявил и славянские государства на востоке Европы, прежде всего большевистский Советский Союз, и «версальские» западные державы — Англию и Францию — врагами Германии. Перед неагрессивными странами Западной и Центральной Европы и перед СССР встал вопрос: как сдержать агрессивные устремления Берлина? Ответ напрашивался один: только угрозой вновь поставить Германию перед перспективой гибельной для нее войны на двух фронтах — на востоке и на западе. Эта мысль завладела умами лидеров и в Лондоне, и в Париже, и в Праге, и в Варшаве, и в Москве.

Возможность сохранения мира в Европе была в руках западных держав — Великобритании и Франции. Но их лидеры хотя и видели в притязаниях Гитлера угрозу установленной ими после Первой мировой войны версальской системе, где Лондон и Париж играли главенствующую роль, приветствовали во вред себе политику фашистской Германии, лукаво объявившей главным своим врагом Советский Союз.

В Москве воинственные антисоветские тирады Гитлера и особенно начавшиеся в Германии приготовления к войне рассматривали как прямую военную угрозу СССР. Поэтому повышение обороноспособности страны в 30-е годы стало важнейшей задачей.

В тот напряженный период великие державы — Англия, Франция, США — и следовавшие в фарватере их политики средние и малые страны Европы стояли перед выбором: какой курс избрать, поощрять ли антисоветскую политику Гитлера, закрыв глаза на растушую военную мощь Германии, в расчете столкнуть германский фашизм с советским большевизмом или, наоборот, совместно с Советским Союзом поставить заслон системой договоров агрессивным планам немецких фашистов: в случае развязывания Германией войны начать военные действия против нее и с востока, и с запада.

Для того чтобы сделать выбор, надо было решить вопрос: кто представляет наибольшую и ближайшую по времени угрозу для Запада: фашизм или большевизм, фашистский Берлин или коммунистическая Москва? И решено было, увы: Москва. Но почему? Пугала и риторика Коминтерна о неизбежности скорой «мировой революции», и помощь СССР испанским республиканцам и гоминьдановскому Китаю, и победа Народного фронта левых сил во Франции. Ну а Гитлер хотя и клял «плутократию» Запада, но в отличие от Коминтерна не посягал на главную «западную ценность» — частную собственность. И хотя фашистские лозунги претили респектабельным защитникам демократии, они, однако, предпочитали договориться с Гитлером («сукин сын, но ведь наш сукин сын») и направить взоры Германии на Восток, чтобы с Советским Союзом решать ее немецкие проблемы «жизненного пространства».

Это была роковая ошибка Запада, ибо с середины 30-х годов сталинское руководство предпочитало во внешней политике уже не идеи Коминтерна, а национальные интересы советского государства. Ведущую роль приобретала геополитика, а не идеология. Произошло, можно сказать, прощание «Славянки» с «Варшавянкой». Советскому Союзу нужен был мир. Страна только-только начала преодолевать вековую отсталость, чтобы стать в ряды высокоиндустриальных держав. Полным ходом шла индустриализация страны, всеобщая грамотность сменяла подавляющую безграмотность (80%) дореволюционной России. СССР попросту не мог тогда развязать «революционную войну»: не было ни такой цели, ни сил у еще не перестроенного государства.