Сталин - Троцкий Лев Давидович (книги бесплатно читать без .txt) 📗
Как нередко у Сталина, здесь ошибочна прежде всего хронология. По смыслу цитаты выходит, будто Коба провел годы первой революции в Баку, пролетарской крепости Кавказа. На самом деле это не так. Коба был арестован в Баку в марте 1908 г. Если принять слова Сталина на веру, то выходит, что он провел в Баку не два года, а свыше трех лет. Между тем в биографии, написанной одним из его собственных секретарей, сказано; «С 1907 г. начинается бакинский период революционной деятельности Сталина. Вернувшись с Лондонского съезда партии… Сталин оставляет Тифлис и обосновывается в Баку…» Лондонский съезд происходил в июне 1907 г.; Сталин мог, следовательно, перебраться в Баку не раньше июля-августа, вернее всего, в связи со знаменитой тифлисской экспроприацией, о которой еще речь впереди. Если верить высокоофициальной биографии, то оказывается, что «бакинский период», который превратил Кобу из ученика в подмастерье, длился не три с лишним года, и даже не два, а всего шесть-семь месяцев. Противоречие на этот раз слишком велико.
Что же представляла собой в год революции тифлисская организация Кобы? На этот счет у нас есть непререкаемое свидетельство, одним ударом сметающее все легенды. В ленинском «Пролетарии» напечатан в августе официальный «отчет о деятельности большевиков Тифлиса в 1905 году. Цитируем дословно: „Тифлис, 1 июля. Недель пять тому назад здесь совсем не было организации „большинства“, были отдельные лица, кучки, но этим все и ограничивалось. Наконец, состоялось в начале июля общее собрание всех разрозненных элементов… Начался период собирания, в котором мы пока еще находимся. Отношение масс к нам переменилось. Из резко враждебного оно превратилось в колеблющееся… Комитет думает выпускать раз в неделю листовки пропагандистского характера“. Такова удручающая картина, нарисованная самими тифлисскими большевиками, может быть, даже при участии Кобы, который в июле 1905 г. не мог оставаться в стороне от начавшегося строительства большевистской организации.
Коба вернулся из ссылки в Тифлис в феврале 1904 г., причем неизменно и победоносно «руководил работой большевиков». За вычетом коротких отлучек он провел в Тифлисе большую часть 1904–1905 годов. Рабочие говорили, по словам новейших воспоминаний: «Коба сдирает шкуру с меньшевиков». Между тем оказывается, что грузинские меньшевики почти не пострадали от этой хирургической операции. Лишь во второй половине 1905 г. разрозненные тифлисские большевики вступили в «период собирания» и «думали» выпускать листки. В какой же организации участвовал Коба в 1904 г. и в первой половине 1905 г.? Если он не стоял вообще в стороне от рабочего движения, что невероятно, то он не мог, вопреки всему, что мы слышали от Берия, не принадлежать к организации меньшевиков. К началу 1906 г. число сторонников Ленина возросло в Тифлисе до 300. Меньшевиков насчитывалось около 3000. Уже одно соотношение сил обрекало Кобу на литературную оппозицию в самый разгар революционных событий.
«Два года (1905–1907) революционной работы среди рабочих нефтяной промышленности, – заверял Сталин, – закалили меня». Совершенно невозможно допустить, что в тщательно проредактированном изложении собственной речи оратор просто перепутал, где именно он провел год революционного крещения народа, как и следующий, 1906 год, когда вся страна еще содрогалась в конвульсиях и жила ожиданием развязки. Таких вещей не забывают! Нельзя отделаться от впечатления, что Сталин сознательно обошел первую революцию, о которой ему попросту нечего было сказать. Так как Баку создавал более героический фон, чем Тифлис, то он ретроспективно переселил себя в Баку на два с половиной года раньше, чем следовало. Опасаться возражений со стороны советских историков ему не приходилось. Но все же остается во всей силе вопрос: что, собственно, делал Коба в 1905 г.?
Год революции открылся расстрелом петербургских рабочих, шедших с петицией к царю. Написанное Кобой воззвание по поводу событий 9 января увенчивается призывом: «Протянем друг другу руки и сплотимся вокруг партийных комитетов. Мы не должны забывать ни на минуту, что только партийные комитеты могут достойным образом руководить нами, только они осветят нам путь в обетованную землю…» и пр. Какой убежденный голос «комитетчика»! В эти самые дни, а может и часы, в далекой Женеве Ленин вписывал в статью одного из своих сотрудников следующий призыв к поднимающимся массам: «Дайте волю гневу и ненависти, которые накопились в ваших сердцах за столетия эксплуатации, страданий и горя»! В этой фразе весь Ленин. Он ненавидит и восстает вместе с массами, чувствует революцию в своих костях и не требует от восставших, чтоб они действовали только с разрешения «комитетов». Нельзя в более лапидарной форме выразить контраст между двумя натурами в их отношении как раз к тому, что политически объединяло их, именно к революции!
…Кобе ровно 26 лет. Он впервые пробивает провинциальную скорлупу и вступает на арену партии. Его появление остается, правда, малозамеченным. Пройдет еще почти семь лет, прежде чем он будет включен в Центральный Комитет. Но все же Таммерфорсская конференция составляет важную веху в его жизни. Он посещает Петербург, знакомится со штабом партии, присматривается к ее механизму, сравнивает себя с другими делегатами, участвует в прениях, избирается в комиссию и, как сказано в официальной биографии, «окончательно связывается с Лениным». К сожалению, обо всем этом мы знаем очень мало.
О первой встрече своей с Лениным Сталин сам рассказал, правда, 28 января 1924 г., через неделю после смерти Ленина, на траурном вечере кремлевских курсантов. Насквозь условный и ходульный рассказ его мало дает освещения самой встречи. Но он настолько характерен для рассказчика, что должен быть приведен целиком. «Впервые я встретился с тов. Лениным в декабре 1905 г. на конференции большевиков в Таммерфорсе (в Финляндии), – так начал Сталин. – Я надеялся увидеть горного орла нашей партии, великого человека, великого не только политически, но, если угодно, и физически, ибо тов. Ленин рисовался в моем воображении в виде великана, статного и представительного. Каково же было мое разочарование, когда я увидел самого обыкновенного, ниже среднего роста, ничем, буквально ничем не отличающегося от обыкновенных смертных…» Прервем на минуту. За мнимой наивностью этих образов, которые «горного орла» рисуют в виде «великана», скрывалась хитрость на службе личного расчета. Сталин говорил будущим офицерам Красной Армии: «Пусть вас не обманывает моя серая фигура; Ленин тоже не отличался ни ростом, ни статностью, ни красотой». Доверенные агенты среди курсантов расшифровывали затем с необходимой откровенностью эти намеки.
